09. Остров Сен-Доминго в 1793 году. Последние белые на Гаити - год 1804

Мари Дюплесси нервно вздрагивала и не выпускала руки своей не менее испуганной подруги Элен Фюмаль, боясь потерять ее в толпе, когда пассажиров под конвоем вооруженных людей высадили в порту Кап-Аитьен, так теперь назывался еще вчерашний Кап-Франсэ, крупный город на северном побережье карибского острова Сен-Доминго.

Зачем под покровом ночи капитан «Амелии» рискнул подойти так опасно близко к побережью острова, с августа 1791, после общего восстания полумиллиона африканских рабов, ставшего чрезвычайно опасным для белых людей?! Может капитан сам в сговоре с островитянами... о чем не подумается от страха, наверное, он уже убит...

В памяти Мари вдруг встала сцена почти такого же насильственного и вынужденного отъезда, а скорее уж поспешной эвакуации, бегства из Кап-Франсэ в 1793 году вместе с сотнями других белых женщин и детей... их переселяли в Северную Америку, в Новый Орлеан.

Эта таинственная и жестокая земля забрала к себе ее самых родных людей... здесь погиб ее маленький сын Антуан, малышу не было и трех лет, а вместе с ним Жак...любимый... они собирались пожениться...

Она не видела своими глазами их смерти, но на северной равнине тогда никого не осталось в живых, так, трясясь в нервной лихорадке, утверждали те, кому удалось вырваться оттуда.

Их скромный, но уютный дом на Сен-Флорантэн остался безжизнен, как склеп, больше нет ни сыночка, ни Жака, ни даже старой тетушки Марты... никто их больше не видел...


... .....
Все убивали всех, белые роялисты-плантаторы белых республиканцев, черные белых и белые черных...

Тогда, в 1791-1798 война была всё же освободительной, идейной, против рабства, за свободу и независимость и декларацию Прав Человека для всех...

Лидером был поклонник французских якобинцев Франсуа Доминик Туссен, честный идейный революционер, хорошо образованный человек, он, однако, в юности сам был рабом.

Обманом похищенный и вывезенный во Францию по приказу Бонапарта умер в крепости Жу...

Погиб истинный демократ и республиканец, воспитанный на ценностях французского Просвещения, враг сословной розни и расовой ненависти, а вместе с ним погибла надежда молодого государства на мир и порядок...

Сейчас у власти на многострадальном острове жестокие и беспринципные подражатели корсиканца и прежде всего Жан Жак Дессалин, которому явно не дают покоя лавры первого консула и который объявит таки себя "императором Жаком Первым"...

Сейчас с его прямой подачи убивают без различий всех оставшихся на острове белых, но французов в первую очередь.


.... .....
И вот Мари снова здесь, на этой набережной, залитой лунным светом, в окружении сбившихся в кучу пассажиров, в основном французов, реже американцев и англичан.

Лица местных жителей и охраны, в основном чёрные, тёмно-бронзовые или оливково-смуглые были мрачны, люди потрясали оружием и выкрикивали угрозы и оскорбления в их адрес.

Они относятся к нам, вдруг невольно подумалось Мари, совсем как наши парижские санкюлоты в 93 к аристократам, врагам нации...

Да-да... для местных, каждый белый человек - плантатор, надсмотрщик или торговец рабами, и каждый ненавидит черных и не считает за людей, а вот я хоть и далеко не безграмотна, но всегда наша семья жила бедно, случалось даже торговать зеленью и работать горничной... и для любой графини и герцогини я сама как бы «не белая»...

А впрочем, откуда им узнать, что бывают разные белые... в колониях все люди белой расы «господа»...увы...

- Куда нас ведут?! Нас всех убьют?! А может вообще изрежут в куски живьём! Смотри, как перекошены злобой физиономии у этих негров! – запинаясь от ужаса, шипела подруга в самое ухо Мари.

- Элен, помолчи, местные понимают и говорят по-французски!»

- Но ведь нас всех убьют, Мари! И никто не вмешается! В Париже им не до нас, разве не понятно!

Захваченных в плен европейцев отвели не в тюрьму или крепость, как они сами ожидали, а на скорую руку разместили прямо в здании кафе на набережной, перекрыв при этом все выходы и выставив оцепление из вооруженных людей.

В свете факелов сверкали лезвия сабель и пик, на тёмных лицах местных жителей сменяли друг друга худшие опасения – зачем сюда явились, чего ждать от этих белых, конкистадоров и торговцев живым товаром, злоба, жажда мести.

Видя это, пленные европейцы старались держаться вместе, ни на минуту не выпуская из вида своих невест, жен и детей. Подталкивая в спину карабинами, их всех загнали в кафе и плотно окружили здание.

Мари и Элен нашли себе уголок у самого выхода из кафе.

Пока мадемуазель Фюмаль стуча зубами от ужаса, пыталась заставить себя выпить немного воды и поминутно роняла слезы в чашку сомнительной чистоты с выцветшим экзотическим узором, Мари подошла вдруг к одной из местных женщин, которые приносили охранникам, своим кавалерам, мужьям и братьям нехитрый ужин и вино.

Это была молодая девушка в ярком цветастом платье, с очень темным цветом кожи, с густыми черными волосами, заплетенными в тонкие косички.

В кончики косичек были ловко вплетены в виде украшения фигурки, задорно пританцовывающие при каждом резком движении хозяйки.

Взгляд миндалевидных черных глаз был не слишком доброжелателен:
- Чего ты хочешь, белая?

Учитывая обстоятельства, Мари сдержалась, хотя конечно, эта намеренная грубость девушки-антильяно ее весьма задела за живое.

- Меня зовут Мари Дюплесси, это моя подруга Элен Фюмаль. Я... в 93 году жила на улице Сен-Флорантэн...

Девушка снова смерила ее недоверчивым взглядом и резко прервала:
- Эту часть Кап-Франсэ... то есть Кап-Аитьена... в те времена называли Черным Городом, там жили только антильянос и африканцы, ты не могла там жить...ты лжешь, белая...

Мари примиряющим жестом подняла ладони, призывая выслушать ее:
- Но я там жила...– тут мадемуазель Дюплесси понизила голос – Как доказать? Я хорошо помню добрую тетушку Марту, она относилась ко мне, как к дочери... и еще... я хотела бы узнать о судьбе Жака Буарди, его, кажется, достаточно хорошо знали в этом районе...

Кого еще помню? У Жака был сводный старший брат, с которым он не ладил, кажется, его звали Жером, очень богатый, влиятельный для антильяно по тем временам...его опасались задевать даже знатные...и белые...

Тут в миндалевидных глазах молодой африканки заискрилось нечто вроде интереса, высокомерие тона куда-то ушло, и нарочитая грубость заметно смягчилась:

- Ну, допустим, были такие люди... я о них только слышала от старших, они жили там лет так 7 назад, я была совсем девочкой... Жак Буарди с улицы Сен-Флорантэн, он будто был знаком с самим Туссеном, участвовал в штурме губернаторского дворца...

Он исчез давно... все думают, что он погиб... если ты, конечно, о том самом Буарди.

Но нет, думаю, это совсем другой Буарди, не тот, что тебе нужен, он наш, антильянос, чистокровный чёрный...

Мари словно на что-то решилась, жестом, она отозвала молодую африканку в сторону, о чем подруга говорила, Элен не могла слышать, но результату безмерно удивилась.

Через черный выход гаитянка вывела обеих француженок на ночную улицу Капа, буквально на ходу, игриво сверкая белозубой улыбкой, отсыпав вооруженным мужчинам у двери несколько золотых и вручив по бутылке вина. Их «ненависть ко всем белым» временно замолчала.

- Пока поживете у меня, место найдется. На улицу зря не высовывайтесь, цвет ваших физиономий, в свете того, что у нас происходит, ну очень раздражает почтенную публику... - беззлобная насмешка в тоне Жюстины, так звали гаитянку, отбила у Мари желание возмущаться – но если какая крайность, говорите, как в 93м ну, что вы... – к удивлению Элен, Мари жестом прервала Жюстину, хитро улыбнулась и прижала палец к губам.