07. Илья Муромец, или Чоботок

Глава 18

НАЧАЛО МОСКВЫ

Святослав Ольгович пребывал в скверном расположении духа. Все отвернулись от него. Даже давнишний друг и соратник князь Иван Берладник, изгнанный из Галича и принятый им с честью в Новгороде–Северском, оставил его и перешёл служить к смоленскому князю Ростиславу. А черниговские князья Владимир и Изяслав Давыдовичи, которые всегда прежде поддерживали Ольговичей, те вообще объявили его своим врагом и пообещали в стране вятичей (к северу от р. Оки) золотую казну за его голову. Они требовали, чтобы Святослав отдал им Новгород–Северский и от брата Игоря отрёкся. «Не бывать этому! – думал князь. – Город мой забрать хотите, а меня в поруб посадить, как моего брата? Не дождётесь! Ещё не выпал из руки моей меч! На бранном поле судьбы наши решатся…»
Послышались шаркающие шаги, и в гридницу княжеского терема вошёл девяностолетний Пётр Ильич, старейший воевода святославовой дружины. Он подошёл и по-отечески потрепал его по плечу.
– Не тужи, Святослав! – ободрил он князя. – Не предавайся унынию, ибо это тяжкий грех. Во всём надо положиться на волю Господа Бога. У тебя жена Мария на сносях. Может, сын – наследник появится. Не унывай! Ещё всё образуется…
При упоминании о скором рождении ребёнка Святослав взбодрился. Может, действительно, сын появится?
– Спасибо тебе, Пётр, что не бросаешь меня в тяжкое время опалы. Меч поднять не можешь, на коня без помощи не сядешь – а не бросаешь!
– Я с отцом и дедом твоим на рати ходил, всегда был подле них и в радости, и в горе – как же тебя брошу? Ободрись! У меня есть для тебя хорошая весть…
– Знаю: скоро родит Мария.
– Я не о том! – Старый воевода выждал некоторое время, но Святослав не взглянул на него: продолжал сидеть, понуро свесив голову. – К тебе явился ратник Илия, из самого Киева приехал. Послом!
При упоминании главного стольного града Святослав встрепенулся, ожили потухшие было глаза. Тучный, страдающий одышкой, он тяжело поднялся и вышел из-за стола. Привычно огладил свою реденькую клинообразную бороду и удивлённо посмотрел на воеводу:
– Посол от великого князя?
– Да, посол! Он хочет передать тебе слова великого князя.
Святослав подошёл вплотную к Петру Ильичу и переспросил:
– Слова великого князя? Что может мне сказать великий князь? Против меня Изяслав Мстиславич собирает киевлян под свои хоругви. Зачем он прислал посла? Не нужны мне никакие слова. Предали киевляне нас с Игорем. Не нужны!
– Этот ратник Илья Муромец! – взволнованно воскликнул старец. – Слышал ли ты о таком витязе?
– Слышал ли? – задумался князь и вспомнил сражение под Переяславлем. – Конечно, слышал! Об этом человеке в народе говорят больше, чем об ином князе или воеводе. Позови его ко мне!
Святослава весть заинтересовала. Обычно в качестве послов князья посылали бояр, а тут простой дружинник... Но какой! Очень известный на Руси человек! Что он ему скажет? Но лучше бы этот ратник пошёл служить к нему в дружину… Выгоду от поддержки такого прославленного мужа трудно переоценить. За этим простым ратником стоят смерды Поросья и Посулья, Киева, Переяславля и Чернигова. А значит, появилась бы надежда, что Изяслав соберёт против него меньше пешцев, если в его дружине будет служить сей известный человек.
– С чем пожаловал, Илья? – встретил посла князь. – Слышал я о твоих ратных делах, слышал! Рад видеть тебя в добром здравии. Что передать мне хочешь?
Илья поклонился Святославу и передал ему слова великого князя. Святослав внимательно выслушал весть, потом отошёл к окну и долго смотрел на растущий во дворе тополь, на котором с приходом весны появились первые почки. «Холода уходят прочь, и жизнь возвращается! Вернётся ли ко мне былая удача?» – думал князь. Наконец повернулся и ответил:
– Не верю я Изяславу. Добром он не освободит брата. Ему от меня нужно только одно: смирение. Но я не смирюсь!
– Почему не веришь? Изяслав не отпускает Игоря по одной причине: он думает, что ты вместе с Игорем будешь воевать с ним за великокняжеский стол.
– Не нужен мне великокняжеский стол, не нужен Киев, – отрезал князь. – Мне бы брата из темницы вызволить! Только об этом мои помыслы. Не желает Изяслав отпустить Игоря. Как мне его освободить? Для этого сила нужна. И у меня будет сила!..
– Откуда? Среди князей тебе помощников нет. Последние разбегаются… На куманов надеешься? – прямо спросил Илья. Он, как и все на Руси, знал, что Ольговичи тесно связаны с приднепровскими половцами родовыми узами через братьев своей матери–половчанки.
– Нет! С муромским князем Владимиром Святославичем, сыном Глеба Ростиславича, и… – Святослав гордо посмотрел на Илью, – и суздальским князем Георгием объединяю свои силы.
– Долгие Руки?! Мономашич с тобой?
– Да, самый меньший сын Мономаха! – ответил за князя Пётр Ильич. – Конец распри между Ольговичами и Мономаховичами. У нас с Георгием сейчас общий враг – Изяслав Мстиславич.
– Георгий Владимира Мономаха сын поможет мне освободить брата, а я ему стать великим князем, – дополнил Святослав. – Он возвращается в свой Суздаль из Новгорода и будет ждать меня на полпути – в Москове, маленьком селе в пустынных землях вятичей. Не был там ни разу, что за Москов – не знаю. Зовёт меня на встречу…
– Что ответишь великому князю? – спросил его Илья.
– Пойдём со мной в Москов, там ответ тебе дам! Пойдёшь со мной?
Илья утвердительно кивнул головой.
Святослав Ольгович со своей дружиной отправился в путь и на другой день был уже на месте. Георгий, или Юрий, прозванный в народе Долгие Руки за огромное влияние на полуденные земли Киевской Руси из своей далёкой ростово–суздальской вотчины, встретил гостей с большим почётом. Первым к нему прибыл старший сын Святослава, Олег, которого все называли Вольга, со своей молодшей дружиной. Он преподнёс суздальскому князю пардуса, диковинного зверя на длинных ногах, самого быстрого в степи. Зверя подарили Святославу братья его матери–половчанки, ханы Тюнрак и Камос Осулоковичи. Но Святославу сейчас было не до охоты в степи, и он решил отдать пардуса суздальскому князю. Это был дорогой и очень редкий подарок, достойный даже великого князя.
Встреча была бурной. Юрий Долгорукий выехал заранее и встретил Святослава Ольговича за селом. Они спешились, обнялись и направились пешком к большому дому–терему вятичского боярина Степана Кучки, который стоял в окружении малых озёр на высоком холме. А по дороге вспоминали молодые годы, когда они, ещё отроками, дружили и бегали в Киеве на реку Почайну купаться. Но особенно князей рассмешило воспоминание о том, какая их оторопь взяла, когда 40 лет назад, в 6615 году (1107 г. от РХ) отцы их – Владимир Мономах и Ольг (Олег) Святославович везли их, самых младших сынов в родах, в приднепровские степи свататься к половчанкам – дочкам половецких ханов. Как внутренне противились они женитьбе на половчанках, но подчинялись воле отцов. Ибо знали, что теми браками надо было закрепить мирный союз с половцами! И какие радостные ехали обратно, увидев, что их невесты – достойные и красивые девушки. Много воды с той поры утекло, да только до сих пор кровь половецкая видна во всех их детях и внуках.
Георгий к встрече подготовился и на подарки не скупился. На широком подворье горели большие костры без счёта. На одних стояли чаны с варевом, на других жарились на вертелах целиком кабаны, телята, гуси и утки. В честь Святослава был дан большой пир.
– Истопите баньку! Да жару поддайте! – распорядился Георгий. – Да усаживайте гостей долгожданных за столы.
Здесь, на отшибе земли русичей, в стране вятичей, лишь частично покорённых Русью, князья решили договориться о совместных действиях против великого князя. Святослав, хитрый, умный и деятельный человек, знал, чем можно расположить к себе властителя ростово–суздальских земель.
– По старшинству ты должен сидеть на золотом столе, а не твой племянник, сын Мстислава, – говорил он, искоса поглядывая на Юрия. – Не соблюдаются ныне завещания Ярослава Мудрого, а ведь он строго–настрого наказывал блюсти лествицу. Не соблюдаются!..
– Заставлю соблюдать! – тихо, но с такой угрозой и твёрдостью сказал князь Долгие Руки, что ни у кого из сидящих за большим столом не возникло никаких сомнений в этом. Все понимали: на Руси встаёт новая великая котора.
Пир был в самом разгаре. Сервировка столов была не хуже великокняжеской. Знатные гости из числа князей и бояр ели из золотой посуды, дружинники – из серебряной. Посреди столов на огромных подносах лежали запечённые целиком гуси, лебеди, ягнята, телята, поросята. Слуги с ног сбились, обнося гостей всевозможными кушаньями и винами. Тут и там раздавались хмельные тосты в честь Юрия Владимировича и Святослава Ольговича.
На одном конце установленных в ряд столов сидели князья в окружении сыновей и бояр, а на другом – хозяин здешних мест, глава рода и один из старейшин племени вятичей Степан Кучка вместе с женой и ближайшими родственниками.
Кучка, среднего роста и плотного телосложения человек, с широкой и густой чёрной бородой, внимательно, по-хозяйски смотрел за происходящим, почти не пил и, казалось, оставался безучастным к общему веселью. Это не ускользнуло от внимания Юрия. Он налил полную чашу вина, прошёл на другой конец стола, подсел к Степану и его брату Якиму, чуть отодвинув в сторону жену Степана, Евдокию.
– Почему невесел сидишь, Степан Иванов сын? Аль не потрафили чем? Чай, гости тебе не по нутру? – Юрий протянул ему чашу.
– Что ты, что ты, княже, всем доволен! – спешно ответил Кучка, скрывая тревогу улыбкой, и опустошил предложенную чашу. – Эй, там, несите вина зелена сюда да гуся жареного прихватите! Потчуйте гостей дорогих! – крикнул он челяди, которая в ожидании указов стояла у порога. – Не каждый день мы видим перед собой сразу двух столь именитых князей, сынов Владимира Мономаха и Олега Тмутараканского. Родители ваши были в великой которе… Чего же вы ноне вместе? Где ваши пути–дороги сошлись?
– Здесь наши дороги сошлись, на твоей земле, – ответил Юрий, оглядывая обращённые к нему лица. – И доведут до Киева! Святослав брата своего освободит, а я Изяслава изгоню. Для меня любой враг люб, если он против Изяслава Мстиславича идёт.
– На место великого князя метишь? Надоело в Суздале сидеть, мхом обрастать? – усмехнулся Степан и покачал головой. – Не просто в Киеве сесть, для этого большая сила нужна. Какая у Святослава сила!? Изгой он сейчас, всеми гоним. Давыдовичи и те обещали за его голову золотом заплатить. Остерегаться ему надо здешних мест. Нет у него силы. А без силы – зачем он тебе?
– Нужен! Чем больше князей будет со мной, тем меньше останется с Изяславом. А сил у Святослава, действительно, не так много. Зато у меня есть сила, и сила немалая. Вся суздальская и ростовская земля за мной, и ты, Кучка, мне воев дашь! – твёрдо, не допуская возражений, сказал Юрий и не заметил, как огнём вспыхнули глаза вятичского старейшины. – Мечом пробью себе дорогу на золотой стол, а кто на пути встанет – несдобровать тому. Мне по старшинству Киевом править, и я сяду в великом граде. А когда сяду, тебя к себе возьму, тиуном сделаю. У тебя хозяйская жилка есть, вижу…
– Нет, княже, не поеду я в Киев, – отверг предложение Степан. – Не гневайся. Мне здешние места любы, ни на какой город их не променяю. Здесь, в Москове, за лесами дремучими да болотами топкими спокойнее живётся, привольнее. Нет, не променяю свою землю ни на какую другую. Места здесь вельми хорошие.
– Действительно, хорошие? Хотел с твоей хозяйкой–красавицей посидеть… – Юрий бесцеремонно обнял за талию Евдокию. Та увидела, как сверкнули от ревности глаза Степана, и отстранилась от князя. – Ну да ладно, пойдём, покажешь владения свои. Ежели понравятся, город здесь заложу, церкви поставлю. Вас, нехристей, к новой вере приобщу, до сих пор, поди, деревянным истуканам молитесь?! Пойдём!..
С неохотой пошёл Кучка за суздальским князем. Он понял свою оплошность и угрюмо качал головой. Привыкший к свободе и подчиняющийся только своим родовым законам, он решил до конца отстаивать независимость своей земли.
Они вышли из терема и направились мимо домов – добротных, крытых соломой, с длинными амбарами и банями за тыном. Вдоль улицы лежали недоконченные срубы разных размеров. Село, судя по всему, было богатое, сытное. Располагалось оно на высоком обрывистом берегу реки Смрадной, в устье Яузы. Чуть поодаль протекала Неглинная река, другой приток Смрадной.
Стояло начало апреля (по мнению исследователей, 4 апреля). По оврагам да под деревьями ещё местами белел снег, а на открытых солнцу полянах уже пробивалась зелёная травка и появились первые цветы. С высокого берега речки Неглинной суздальский князь оглядел местность.
– Твоя правда. В хорошем месте живёшь, Степан! – всматриваясь в лесную даль, заметил Юрий и спросил: – Сколько деревень-то у тебя в округе? Большая весь?
– Откуда большая? Всего шесть маленьких деревенек: Воробьёво, Симоново, Высоцкое, Кулиши, Кудрино и Сущево. Одно название, а не деревни… Одна другой меньше! Так, по одному – два дома на холмах! На топких болотах живём…
– Хитришь, боярин. Недаром тебя Кучкой прозвали: все деревни вокруг себя кучей расположил. Кругом озёра чистые!
– Это пруды. Запрудил ручьи–протоки, вот пруды и получились. Рыбу здесь ловлю!
– А места здесь ещё и вельми удобные. Вниз по Смрадной реке пойдёшь, в Оку попадешь, а там – в Рязань и Муром дорога идёт до самой Волги; ежели вверх по Смрадной к истоку – через волок в Новгород попадёшь или к Днепру на Киев. На восход по прямоезжей Стромынской дороге – в Ростов, а оттуда до Суздаля и Владимира рукой подать. На перепутье сидишь. Хороши места!
– Да где же хороши?! Кругом одни болота топкие, непроходимые. Сколько людей в них сгинуло… Мостки да гати приходится прокладывать. Иначе не пройти. Где же хороши?! На болоте сидим! – упрямо возражал Кучка. Он боялся, что князю действительно может понравиться его родовая вотчина, и тогда прощай вольная жизнь. Не дадут русичи покоя, придут сюда со своей новой византийской верой и своими порядками. И тогда полетят их деревянные боги–идолы в речку. Юрия нельзя сюда допускать, у него, известно, до чужих вотчин руки длинные. Недаром его Долгие Руки зовут.
Юрий, казалось, и не слышал Кучку, всё оглядывался по сторонам и всматривался вдаль. Эти места ему явно понравились.
– Ай, врёшь, боярин! Село у тебя богатое, это не только в Суздале, это всем известно. Прибедняешься. У меня глаз намётанный – не обманешь. Сполна ли дань платишь? Гляди… сгоню с земли!
– Помилуй, княже, батюшка! – изменился в лице Кучка. Он кипел от негодования и еле-еле сдерживался. – Хочешь, дань бери с нас больше, а землю не трогай. Эта земля испокон веков нам, вятичам, принадлежит. Здесь могилы наших предков, здесь наши капища.
– Дерзишь, Степан Иванов сын! – нахмурился Юрий и недовольно глянул на Кучку. – На Суздальской земле находишься, которой я владею. Стало быть, и земля эта моя. Ты – мой данник. Захочу – город здесь построю, захочу – сёла твои и капища огню предам.
– Нет! Не отдам! Это наша земля, рода воробьёв, испокон веков ею владеем! Никому её не отдам. Веками здесь живём, и жить будем. Мы свободные общинники! Русь – она там, за Окой и Десной. Здесь наша земля, вятичей! Что здесь строить, я сам знаю.
Юрий тоже нахмурился, но не подал виду. Он прошёл дальше, через овраг поднялся на взгорок и увидел языческое капище.
– Не бывать здесь боле деревянным истуканам! Всех в реку сброшу. Крестить вас надо и церкви строить! На моей земле – и капища! Не бывать этому!
– Сами знаем, кому молиться! Не нужны нам церкви христианские! – вполголоса, но достаточно твёрдо ответил Кучка. Он кипел от злости и решил не отступать.
– Что?! – тоже не на шутку рассвирепел Юрий. Он резко повернулся к Степану, чтобы поставить зарвавшегося вятича на место, но его отвлёк звонкий девичий голосок.
– Тятя, вот ты где! – подбежала к Степану девушка в широком цветастом сарафане и короткой лёгкой шубейке. – Почему ты так далеко ушёл? Еле нашла, всё село обошла – нет тебя и светлого князя. Пойдём, мамка зовёт вас! – Она глянула на князя и, смутившись, опустила голову.
Юрий заинтересовался девушкой. Стройная, миловидная, длинная коса до пояса, на голове венок из первых весенних цветов, дерзкий, смелый взгляд. Она хотя и потупила глаза к земле, но всем своим видом показывала, что не даст отца в обиду. Он понял, что это юное создание специально вмешалось, чтобы прекратить их тяжёлый разговор и остудить пыл.
– Дщерь твоя? – спросил князь, невольно любуясь девушкой.
– Да, Улита, младшенькая.
– Красавица! И по всему видно, незамужняя ещё.
Услышав эти слова, девушка вспыхнула румянцем на щеках, бросила беглый взгляд на князя и быстро, как лань, исчезла за деревьями.
– Рано ей ещё о женихах думать. Успеется… – махнул рукой Степан.
– Успеется!? А по-моему, в самый раз! Как бы в девках не засиделась! – Юрий услышал шум и весёлые голоса возле терема, направился туда и на ходу бросил: – У меня ведь сын есть, наследник моих дел. Я об Андрее говорю, он подле меня во Владимире княжит. Понимаешь, к чему я клоню? Так что жди сватов! Породнимся!..
Степан хотел возразить, но сдержался, чтобы ненароком опять не прогневить именитого гостя. Юрий своим предложением поставил его в трудное положение. Глава здешних мест прекрасно понимал, что, сроднившись с ростово–суздальским князем, с одной стороны, он заимеет надёжного и могущественного покровителя, но, с другой, навсегда утратит власть на своей земле. Править ей будет уже его зять. Поэтому высокое родство его не радовало.
На поляне напротив терема, образовав круг, стояли гости и местные жители. В центре круга шло захватывающее единоборство сильнейших мужей. Боролись ростовский дружинник и вятич. Боролись с переменным успехом, никто не желал уступать первенства. И всё же вятичу удалось ухватить русича за поясницу, поднять вверх и бросить на землю. Побеждённый русич, тяжело дыша и пошатываясь от усталости, ушёл за пределы круга. Победитель, низкорослый и широкоплечий вятич средних лет, с вызовом оглядел гостей: подходи, мол. Но желающих пока не находилось. Вятич криво усмехнулся и готов был уже принять братину зелена вина – традиционную награду за победу.
– Это Пётр, муж старшей дщери Якима, брата моего, – не без гордости сказал Степан, свысока поглядывая на князей. – Мы, воробьи, хоть и маленьки, да удаленьки. Нас сломить не так просто. А уж коли у такого именитого князя не нашлось достойного поединщика, то у Святослава и подавно не найдётся.
Услышав эти слова, Вольга, сын Святослава, гневно сжал кулаки и громко сказал Степану: – Ошибаешься, светлый боярин! Найдётся! – Он вышел вперёд и показал победителю, что готов с ним сразиться.
– Позволь, отец, мне силу испытать! – обратился Вольга к новгород–северскому князю.
Святослав оценивающе оглядел сына, нахмурился и отрицательно покачал головой:
– Перед этим поединщиком ты ещё слишком молод. Сломает и о землю ударит! У тебя брада ещё не выросла, а туда же…
Княжий сын, действительно, по возрасту уступал противнику на десяток и более лет, в сравнении с ним он казался безусым юнцом. Стоящие рядом святославовы дружинники и воеводы поддержали князя:
– Погоди, Вольга, ещё не пришло твоё время!
– Сомнут тебя, княжич, как кутёнка!
– Сомнут, и не пикнешь! Дай другим сразиться, а ты посмотри, поучись!
Поняв, что разрешения он не получит, Вольга быстро скинул с себя кафтан, снял пояс с кинжалом и вышел в круг. Его поступок не вызвал одобрения среди русичей, многие недовольно посмотрели на Святослава, который не остановил сына и отпустил его на явное и очередное поражение. Зато вятичи были спокойны за своего соплеменника.
Некоторое время противники молча кружили по кругу, оценивая друг друга, и, наконец, сошлись. Пётр ринулся в атаку с напористостью дикого кабана, пытаясь ухватить Вольгу за поясницу, но пока это ему не удавалось. Все затаили дыхание. Казалось, ещё немного, и безусый княжич, сломленный мёртвой хваткой более сильного противника, будет легко повержен. Но тут произошло то, чего никто не ожидал. Вятич, подхваченный за ноги, вдруг плашмя упал спиной на землю, да так сильно, что у него перехватило дыхание. Наблюдавшие за поединком гости и местные жители ахнули от неожиданности!
Княжич гордо посмотрел на отца, дружину и хотел уйти за пределы круга, но на его плечо легла тяжёлая рука. Он обернулся и встретился взглядом с пышущим от гнева Петром, жаждущим реванша.
Следующая схватка была продолжительней предыдущей, но с тем же успехом. Княжич действовал скорее не силой, а ловкостью. Он избегал захватов за пояс и всякий раз изворачивался от бешеного натиска противника. Наконец от подножки Вольги Пётр снова оказался на земле.
– Молодец Вольга, опять уложил кучковича! – одобрительно загудели дружинники.
Дважды поверженный вятич вновь легко вскочил на ноги и хотел продолжить борьбу. Тяжело дыша скорее от гнева и стыда, чем от усталости, он направился к княжичу. Но дорогу ему преградила Евдокия.
– Хватит поединков! – властно заявила она и распорядилась: – Веди людей в терем, усаживай за столы. Заждались гости дорогие!.. – И тихо ему промолвила: – Не гневи гостей, не буди лихо…
Пётр не посмел перечить жене Кучки, опустил голову и затерялся среди своих. Евдокия подошла к Святославу, подхватила его под руку и повела в дом.
– Твой сын, светлый князь, такой молодой, а уже опытный поединщик! – улыбнулась она. – Молодец! Будет кому оставить Новгород–Северский.
– Да, боярыня! – кивнул головой Святослав. – С детства Вольга не имел поражений в борьбе. С двенадцати годков ходит со мной на рати со своей малой дружиной из таких же парубков, как он. И ходит не зря! В дружине его всего 30 копий, а слава о ней идёт добрая. Да, будет кому передать свой меч и стяг.
– О сыне твоём и его дружине слава в народе идёт. Мы хоть и в лесу дремучем живём, а тоже кое-что слышим. Бают люди, волхвует Вольга, дескать, превращается в дикого зверя, птицу и сам гонит добычу в свои силки. Поди, врут люди? Или моя правда?
Святослав не смог удержаться от улыбки:
– Охотник он непревзойдённый, это так. Пестун (воспитатель) у него был из волхвов, многим лесным премудростям парня научил, таким, какие не каждый опытный охотник знает. Научил ли его волхвовать, не знаю, но никогда Вольга из леса без добычи не возвращался.
– И мы не с пустыми руками с охоты приходим! – вмешался в разговор Пётр, зять Якима. Он ещё не остыл от борьбы и горел желанием наказать княжича. Пётр увидел, что привлёк всеобщее внимание гостей, рассаживающихся за столы, и громко продолжил: – Слышали мы от пришлых людей, что, дескать, князья черниговские награду большую сулят за голову нашего гостя дорогого. Святославу и его молодому княжичу надо бы остерегаться земли вятичей. Леса у нас дремучие, болота топкие – всякое может случиться…
Святослав нахмурился, но сдержался.
– Позволь, отец, наказать его! Кровью умоется! – послышался шёпот Вольги, готового взяться за оружие.
Северский князь оглядел сидящих за столом вятичей, с любопытством ожидающих ответа, и невозмутимо сказал:
– Ну что ж!.. Всё в руках Господа! Я с дружиной верной пройду всю землю вятичей от конца до края. С огнём и мечом пройду. А ежели кто не покорится мне… Ищущие награду, да получат её!
Пётр хотел ещё что-то добавить, но столкнулся с протестующим взглядом Степана Кучки и предпочёл замолчать. А Святослав и Евдокия продолжили разговор.
– Село ваше Мостков богатое, хлебосольное! – заметил князь. – Не ожидал увидеть такое в этих лесных краях.
– На большой дороге стоим, князюшка! – не без удовольствия ответила хозяйка здешних мест. – Ранее торговый путь из Ростова и Суздаля в Новгород шёл по Оке до самого истока, а сейчас по нашим краям.
– Почему так?
– Соловей–разбойник там на волоке сидел, никому прохода не давал: ни русичу, ни кривичу, даже мы боялись той большой дорогой ходить. Тогда суздальцы по нашим местам новую дорогу проложили, Стромынку. По болотам она идёт да по низинным местам, через мосты-мосточки да гати, зато безопаснее. Сейчас разбойников давно нет, а дорога осталась. Люди молвят, что Соловья–разбойника в полон взял простой смерд и увёз его в Киев, на суд княжеский. Не верю я этому: одному человеку с разбойниками не справиться.
– Тот «простой смерд» с моей дружиной приехал, за одним столом с нами сидит! – улыбнулся Святослав и кивнул на Илью, который сидел напротив него: – Это он Соловья–разбойника в полон взял, это о нём люди рассказывают да былины складывают.
Все с удивлением и почтением поглядели на Илью Муромца, который в ответ лишь пожал плечами и коротко заметил:
– Не ради славы я дорогу расчистил, но ради христиан, дабы они могли к Левонидову кресту на поклон сходить и в Чернигов быстрее попасть.
– А в каком месте Соловей сидел? – спросил Илью кто-то из местных жителей.
– На волоке, за речкой Смородинкой.
– Соловей–разбойник на Оке грабил. В наших местах его не было! – возразил Пётр.
– Нет, на Смородинке. Не на вашей реке Смародине, а на той, что ближе к истоку Оки находится. Два притока на одной реке с почти одинаковым названием – Смородинка и Смародина – вот и путаются люди. Ваши места как люди называют?
– Все по-разному называют, – ответила Евдокия. – Ростовцы да суздальцы зовут Мостков, потому как ходят сюда по бесчисленным мосткам через болота топкие, а рязанцы да муромцы – Кучково, по мужу моему.
– Мостков? – задумался Илья, потом предложил: – Вот и река пусть тоже Мостков называется, и путаться люди не будут.
– А что, название хорошее! – заметила Евдокия. – Смародина, Смрадная – действительно, не лучшие названия нашей реки–красавицы. Нет тут у нас никакого смрада. Это там, возле устья, дегтяри в Городище живут, вар да дёготь берёзовый «курят». Дёготь – товар хороший, ходовой, но запах вокруг, говорят, вздохнуть невозможно! А у нас река широкая, привольная, воздух цветами и травами наполнен.
– Вот и порешили, – заметил Святослав. – Теперь будем знать, где течёт река Мостков–Москов.
– Ну, ежели в твоей дружине находятся такие славные мужи, о которых былины складывают, черниговских князей тебе, Святослав, нечего бояться!
– Что мне Изяслав Давыдович и Владимир Давыдович могут сделать? У них силы не больше моего! Мне даже Изяслав Мстиславич, великий князь, – не указ. Против него пойду войной и освобожу брата своего, Игоря.
– Земля слухами полнится о беде твоей, Святослав свет Ольгович. Бедный Игорь… Говорят, его в железо заковали.
– Заковали!.. В порубе держат…
– Желаю тебе удачи в делах твоих! – сказала Евдокия.
– А я желаю вам с мужем Степаном и дальше богатеть в этом лесном крае, – сказал Святослав и хотел встать из-за стола, но увидел, что эти слова не обрадовали хозяйку. – Чего вдруг закручинилась, хозяюшка?
– Есть причина! – вздохнула Евдокия. – Живёт у нас Букал, самый старший из нашего воробьиного рода, поэтому мы его зовём просто Воробей. Сколько ему лет, никто не знает. Я в девчонках ещё бегала, а он уже был с длинной бородой. Теперь у него борода ниже пояса, в ногах заплетается. Он давно от людей ушёл и поселился в пустом месте на вершине горы, которую мы тоже стали называть Воробьиной.
– Ну и что из того? – пожал плечами Святослав.
– Старый Воробей умеет волхвовать (колдовать). Это известно всем в округе. Букал однажды предсказал мужу, что-де богатство его и погубит, что он в один день потеряет всё: и богатство, и землю, и голову. Степан не верит предсказаниям, только посмеивается, говорит, что Букал выжил из ума…
– А ты веришь?
– Тоже не верила. А ноне вижу: Юрий глаз положил на нашу землю, отнять хочет. Не хочешь, да поверишь…
– Да, недаром его Долгие Руки прозвали, – задумчиво произнёс Святослав и спросил: – А далеко ли живёт старый Букал? Хочу спросить у него об Игоре. Болит душа о брате родном.
– Ступайте. Вас Улита проводит, – распорядилась Евдокия, взглядом поискала дочь, которая сидела в стороне от общих столов и наблюдала за пиром, и увидела, что с неё не сводит глаз Андрей, младший сын Юрия. Она махнула рукой дочери: – Улита, быстро поди сюда!
Когда дочь подошла, Евдокия сердито взглянула на неё: – Пошто на хмельных мужиков глазеешь? Дома надо сидеть! Проводи дорогих гостей к Букалу! Дело у них есть к старому Воробью! – И обратилась к Святославу: – Только долго не ходите: беспокоюсь я, опять куда-то ушли Степан с князем Юрием. Оба горячие, а ещё хмельные, не уступят друг другу. Кабы беды не случилось… А кроме тебя, Святослав, Юрия здесь никто унять не сможет. На тебя одного надежда…
Святослав взял с собой только сына Вольгу и Илью. Посчитал, что этого хватит, хотя здешние жители, как, впрочем, и другие в таких лесных, диких краях, не очень благосклонно относятся ко всем пришлым людям, в том числе и русичам. Не стал брать больше, чтобы вятичи не думали, что князь боится без дружины отойти в сторону.
Втроём они вышли из терема и поспешили вслед за Улитой, которая со словами: «Воробей недалече живёт, за Боровицким холмом!» – лёгким, быстрым шагом устремилась вперёд по еле заметной тропинке. Боровицкий холм, действительно, оказался не так далеко, но дорога к нему шла через топкое болото и маленькие ручьи–протоки, по гатям и мосткам.
– Недаром эти места суздальцы Мостков назвали, столько мостков я ещё нигде не встречал, – заметил Илья, когда они преодолевали очередной ручей по шаткому мосточку, сплетённому из веток деревьев.
– Народ зря не назовёт, – отозвался Святослав. – По этой дороге особо не разбежишься.
Старейшина рода воробьёв жил на отшибе, на самой высокой горе, рядом с языческим божком, вырезанным из цельного ствола дерева. На вершине горы Улита юркнула в еле приметную землянку, возле которой на шестах были воткнуты лошадиные черепа, и вскоре позвала за собой Святослава.
Князя долго не было. Илья и Вольга несколько раз заглядывали внутрь землянки, видели древнего старика с седой длинной бородой, заткнутой за пояс, возлежащего на звериных шкурах, который с полузакрытыми глазами то ли слушал князя, то ли просто спал. Наконец, Святослав вышел из землянки, лицо его было опечалено.
– Что, отец, узнал о судьбе дяди? – спросил его Вольга.
– Нет! Ничего не узнал! – отрицательно покачал головой князь. – Старик только сказал, что «князь Игорь возьмёт на себя весь грех Ольговичей и будет также любим потом, как нелюбим сейчас». Что это означает, не знаю. Какой грех он возьмёт? Нехорошие предчувствия у меня. Что делать?
– Согласишься ли ты, князь, на мир с Изяславом, ежели он отпустит к тебе Игоря? – спросил Святослава Илья. Эту тему он давно хотел с ним обсудить, но никак не находил подходящего момента.
– Ради брата я готов на всё, даже на мир с врагом! – тут же ответил Святослав и тяжело вздохнул: – Но Изяслав не согласится на это, не отпустит Игоря. Пообещать может, но обманет и не отпустит!
– А ежели отпустит? Я передам твои слова Изяславу, а там посмотрим, как он поступит!
– Ну что ж, ступай к великому князю! Передай ему от меня поклон и скажи такие слова: «Я готов в обмен на свободу Игоря заключить с тобой мир». Только в этом случае… – Святослав тяжело вздохнул, – я обрету врага в лице Юрия Долгие Руки. Ну да ладно, мне свобода брата важнее. Ступай одвуконь, не жалей ни себя, ни коней и привези мне хорошую весть. Торопись! Игорь тяжко болеет, одной ногой в могиле стоит… Успеть бы…
– Слушаю, князе! – сказал Илья и решил немедленно выехать в Киев.
Когда они возвращались, возле терема услышали громкие голоса, разносившиеся по всей округе. Опасения Евдокии подтвердились: это спорили Юрий и Степан. Поодаль стояли люди и не смели вмешиваться. А если бы кто и осмелился вдруг, то ему не позволила бы дружина. Около Юрия Долгорукого и Степана Кучки стоял суздальский тысячкий Георгий Шимонович, чтобы при случае прийти на помощь своему князю.
– Ты с кем так разговариваешь? – горячился суздальский князь.
– Я на своей земле! – не уступал Степан. – Здесь наши боги на капище стоят, и других нам не надо. Не позволю богов сбрасывать в речку. Я здесь хозяин! Не отдам Мостков! Не дам здесь строить византийские церкви. Долгие руки свои до моей земли не протягивай. Моя земля!
– Суздальская, боярин! Суздальская земля! Я научу тебя, как с князем разговаривать!
Юрий схватил Кучку за грудки и с силой толкнул. Тот упал на дорогу, в грязную лужу, потом легко, несмотря на солидный возраст, вскочил, отряхнулся и выхватил нож из-за голенища сапога. Вытащил скорее инстинктивно, чем для реального нападения. Но, тем не менее, князь увидел нож, побагровел, губы его затряслись, а руки сжались в кулаки. Он кивнул головой тысячкому на Степана… Тот понял приказ и махнул рукой дружинникам. Они кинулся к Кучке, вмиг окружили его и в несколько ударов зарубили мечами.
Когда Святослав подбежал к Юрию, было уже поздно. Евдокия стояла ближе других к мужу и не успела даже сообразить, когда он обагрил талый снег кровью и замертво упал на землю.
– За что-о? – завыла она, закрыла лицо руками и повалилась на окровавленное тело мужа.
– Не хотел я, он сам виноват!.. Дерзил мне!.. – буркнул суздальский князь, посмотрел на столпившихся людей хмельным взглядом и отвернулся.
В толпе вятичей возникло недовольство, послышались гневные выкрики. В руках у них откуда-то вмиг появились топоры, дубины, колья. Угрожая оружием, они под предводительством Якима и Петра двинулись на князей, но дорогу им преградили дружинники с обнажёнными мечами. Противостояние длилось недолго. Когда вятичи увидели, что против них стоит объединённая дружина двух князей, они невольно смирились.
За столы, однако, уже больше никто не вернулся. Юрий собрался и немедленно уехал во Владимир, пообещав местным жителям, что он вернётся сюда и заложит здесь город. С собой он взял Улиту, которую решил выдать замуж за своего сына Андрея. Тут интересы сына совпали с отцовскими: парень тоже по достоинству оценил красоту девушки и был не против брака с ней. А Святослав вдоль Смародины, которая с тех пор обрела новое название – Москов, направился вниз по течению к Оке.
– Пройдусь по всей земле вятичей! – сказал он. – И горе тому, кто не покорится мне!
А Илья, взяв запасного коня, отправился с вестью в Киев к великому князю Изяславу.

Глава 19

СМЕРТЬ КНЯЗЯ ИГОРЯ

Последующие события, произошедшие в Киеве, окончательно разрушили все надежды на мир. Русь опять оказалась перед лицом большой междоусобной войны. Игорь Ольгович тяжело болел и был уже присмерти. Об этом доложили великому князю Изяславу Мстиславичу. Он немедленно отправился в Переяславль, навестил Игоря в порубе и услышал от него: «Брат! Тяжко болен я, навряд ли в живых останусь. Разреши мне постричься в иноческий чин. Ещё когда я был князем, хотелось мне стать монахом. А теперь, видно, конец мне приходит!» Изяслав сжалился над Игорем: «Коли хочешь постричься в монахи, брат, то воля твоя. Я и без того готов отпустить тебя ради твоей болезни».
Великий князь велел разобрать верх темницы и освободить Игоря. Когда дружинники вынули несчастного из поруба, он едва дышал. Его перенесли в келью, где он пролежал без чувств восемь дней. Когда Игорь поправился, великий князь велел привезти его в Киев и заключить в монастырь святого Феодора. Там Игорь и осуществил свою мечту – стал монахом, чтобы посвятить Богу свои последние дни, получив в иночестве имя Гавриил. Но монашество не спасло его от ужасной смерти.
После того как Святослав Ольгович получил поддержку от Юрия Долгорукого и завоевал всю страну вятичей, князья Давыдовичи изменили к нему отношение и прислали послов с предложением о мире и союзе против великого князя. Более того, Владимир и Изяслав Давыдовичи предлагали заманить великого князя в ловушку и убить. «За брата твоего, что томится в неволе, хотим отомстить ему, – говорили послы от Давыдовичей. – А когда один из нас въедет в Киев, ты получишь любой город, какой пожелаешь!»
Не поверил Святослав черниговским князьям – уж больно быстро они меняют свои решения. Ещё вчера были против него, обещали награду за убийство, а сегодня, когда почувствовали в нём серьёзного противника, – уже пожелали быть с ним в мире. Что будет завтра? Но, тем не менее, по совету своего старейшего воеводы Петра Ильича, принял их мирные грамоты.
– Мир стоит до брани, а брань до мира! – сказал умудрённый жизненным опытом старый воевода. – В нашем положении лучше плохой союз, чем хорошая рознь!»
Однако Владимир и Изяслав Давыдовичи оказались хитрее, чем думал о них северский князь. Одновременно Давыдовичи послали весть великому князю, что, дескать, Святослав разоряет их земли и что они надеются на его помощь в смирении Святослава Ольговича и Юрия Долгорукого. «Пусть сии князья бьются между собой, ослабнут от войны, и тогда золотой стол взять не составит большого труда!» – думали черниговские князья.
Они не ошиблись в своих замыслах. Получив весть, киевский князь Изяслав Мстиславич созвал на Подоле вече и объявил собравшимся людям о послании Давыдовичей и о своём решении начать войну против Святослава и Юрия. Но многие из киевлян, в том числе и видные бояре, его не поддержали. На вече поднялся такой шум, какой при этом великом князе никогда не поднимался. Вечевники кричали:
– С радостью и вместе с детьми пойдём с тобой на Ольговича, но как дерзнём поднять меч на Юрия, сына Мономаха? Как нарушим светлую память о Мономахе?
– Не верь Давыдовичам: сегодня они с тобой, а завтра – против тебя. Бойся обмана.
– С Давыдовичами плохой, ненадёжный союз! Обманут они тебя, как простофилю! Не верь им!
– Не пойдём на сына Мономаха. Юрий – твой родной дядя!
«Сколь же велика любовь народная к моему деду Мономаху!» – изумлялся великий князь. Он долго слушал выкрики простых смердов и знатных людей и, наконец, поднял руку. На стогне у Туровой Божницы наступила тишина.
– Не могу не верить черниговским князьям – они крест целовали быть мне союзниками. Иду на соединение с ними. Кто верит мне, пусть останется со мной. А кто не верит… – Изяслав хмуро поглядел на притихших людей. – Пусть малодушные уходят!
Вече молчало. Потупив глаза, киевляне соображали, как им поступить. Поддержать князя – значит, поддержать войну между Мономаховичами. Этого допустить нельзя. А главное – как пойти против сына великого Мономаха? Новая война их не устраивала, люди уже устали от многолетней междоусобицы. И вечевники потихоньку стали расходиться. Сначала уходили по одному, низко опустив голову, потом повалили толпами.
Изяслав стоял на вечевом помосте до тех пор, пока последний человек не покинул стогну. Он надеялся, что хоть небольшая группа людей останется и поддержит его, но стогна быстро опустела. Кроме горбатого нищего, который смело, но хмуро смотрел на князя.
– Кто ты? Почему не уходишь вместе с остальными? – удивлённо спросил его Изяслав.
– Я Ивашка – Рваная Рубашка! А не ухожу потому, что у меня никого нет: ни мамки родимой, ни деток малых. Один я, как перст! Мне, немалодушному, погибать не страшно. Ты, Изя, других пожалей, у кого жёны и дети есть! Когда княжья усобица закончится? Когда нагрызётесь досыта? Не дождёмся никак! Скоро в Киеве одни сироты да вдовицы останутся… Кто вам землю орать будет, сапоги тачать? Сам в поле выйдешь? Босой? Вот потеха то будет… Эх, Изя, Изя!..
Ивашка сердито махнул в сторону помоста рукой и тоже ушёл со стогны. Ничего не сказал нищему великий князь. Он понимал, что междоусобица косит людей в бранях. Но ему казалось, что не поддержи он Давыдовичей сейчас, завтра они примкнут к союзу Святослава Ольговича и Юрия Долгорукого. И тогда сложнее будет отстоять Киев, и больше народу погибнет.
– Никто мне не верит! – обречённо промолвил князь.
Оставалась надежда на тысячкого Улеба, ставшего после ухода Ивана Войтишича главным киевским боярином.
– А ты со мной? – спросил он Улеба, без которого повести за собой смердов он не сможет.
– С тобой, княже! – неуверенно ответил он и отвернулся.
– И ты мне не веришь! – вздохнул Изяслав.
– Тебе верю, не верю Давыдовичам! Предадут они тебя, предадут в самый тяжкий момент. Дозволь сначала мне в Чернигов съездить и правду узнать! Отпустишь?
– Ну что ж! Ступай и возьми у них клятву верности. Пусть при тебе крест целуют. Крест из Туровой божницы с собой возьми. А я пока с дружиной выступлю вперёд и буду ждать тебя на полпути к Чернигову. Чтобы время не терять! Уверен: Давыдовичи крест поцелуют и будут мне верными союзниками.
Улеб на эти слова только усмехнулся и немедленно, прямо со стогны, отправился в дорогу.
Черниговские князья приняли киевского посла с радушием. Велели гостя усадить за стол и принести вина. Но Улеб от застолья отказался.
– С какой вестью прибыл? – тревожно спросил киевского боярина Владимир Давыдович.
– Изяслав Мстиславич требует от вас новой клятвы верности! Целуйте крест Спасителя при мне, что будете ему верным союзником! – Улеб поклонился и протянул князьям старый деревянный крест, взятый из Туровой божницы.
– Зачем новая клятва? Разве мы нарушили прежнюю? – удивился Изяслав Давыдович и не принял крест. – Христианин не должен призывать всуе имя Божие и без нужды клясться по любому поводу.
– Ежели христианин не думает осквернять крест неверностью, он поклянётся сколько угодно раз! А ежели думает… – последнее слово Улеб произнёс подчёркнуто медленно, чтобы на него обратили особое внимание.
Давыдовичи, с трудом скрывая недовольство, переглянулись.
– Нет! Без нужды через посла не будем давать новую клятву! – резко отверг предложение Владимир Давыдович. Изяслав Давыдович, соглашаясь с братом, кивнул головой. – Передай великому князю, что мы ждём его в Чернигове. Здесь, принародно, поклянёмся в верности друг другу и двинемся в поход против Святослава и Юрия, наших врагов. Ступай!
Но Улеб оставался на месте и напряжённо смотрел на князей.
– Что же ты медлишь? – спросил его Владимир.
– Хочу правду знать! Слух прошёл, что вы замышляете против моего князя недоброе. За что?
Давыдовичи обеспокоено переглянулись и велели послу подождать их решение за дверями. Когда за Улебом закрылась дверь, Владимир в сердцах сказал брату:
– Не могу играть душой! Устал обманывать! Скажу правду, и пусть Изяслав Мстиславич будет нам враг.
– Но тогда навсегда забудь о великом княжении. Коли хитростью не одолеем Мстиславича, силой его не возьмём. До какой поры нам двоим владеть одним городом?
– А коли обман раскроется? Долго ли я просижу в Киеве? Нет! Я скажу правду.
Когда Улеб вернулся в гридницу, его ждала неожиданная весть.
– Передай эти слова Изяславу Мстиславичу! – заявил послу Владимир Давыдович. – «До тех пор, пока ты не отпустишь Игоря к брату Святославу, на нас не рассчитывай. Мы не можем спокойно смотреть, как Игорь, чернец и монах, мучается в неволе. Отпусти его на свободу. Игорь не представляет для тебя никакой угрозы. Зачем удерживать его в монастыре силой? Разве тебе было бы любо, если бы мы удерживали твоего брата?»
Улеб выслушал послание, гневно бросил на стол крестные, или союзные, грамоты, что означало объявление войны, и сказал:
– Бог да судит! И сила Животворящего Креста да накажет клятвопреступников!
Когда Улеб удалился, Владимир озабоченно поглядел на брата Изяслава и заметил:
– Теперь нам не до Киева, удержать бы свой, черниговский, стол!
Вероломство Давыдовичей имело ужасные последствия. Как только Улеб прибыл к Изяславу Мстиславичу, который в ожидании остановился станом на берегу реки Супое, и рассказал ему об измене черниговских князей, тот немедленно послал весть в Киев, чтобы киевляне готовились к походу. Гонцы также отправились в Смоленск и Новгород, где на вече объявили сбор ратных людей в поход на Чернигов.
В Киеве началось волнение. Брат великого князя Владимир Мстиславич, который в отсутствии Изяслава руководил Киевом, и митрополит Клим Смолятич повелели немедленно бить в вечевой колокол и собрать на Горе у Софийского собора вече. Там при большом скоплении народа они объявили киевлянам о предательстве черниговских князей и обязали всех вооружаться против Чернигова. Заволновался народ, со всех сторон послышались выкрики:
– Накажем черниговских клятвопреступников!
– Постоим за нашего князя, все вооружимся!
На вечевой помост поднялся бывший сотник Азарий Чудин. Изгнанный из великокняжеской дружины и чудом избежавший смерти за поддержку Игорья, сейчас он с приходом нового великого князя всеми силами старался угодить Изяславу Мстиславичу. С надеждой, что он вернёт его в дружину.
– Черниговских братьев накажем, а как же Игорь? Все беды из-за него. Враг наш Игорь сейчас не в темнице, а живёт преспокойно в монастыре. Накажем Игоря?..
– Накажем!.. – отозвались люди. Шум на вече усилился. Со всех сторон слышались гневные призывы:
– Знаем, что добром нельзя разделаться с племенем Ольговичей. Только смертью!
– Сколько горя Ольговичи принесли простому люду!..
– Рады мы своему князю помочь. Да сперва вот что сделаем… – Азарий оглядел притихший народ и продолжил: – Пусть свершится возмездие! Игорь нашему князю – враг, значит, и нам враг. Убьём его, не то зло может случиться городу нашему! А потом соберёмся в рать и к своему князю пойдём!
– Пусть свершится возмездие! Смерть Игорю! – пронеслось над толпой.
– Да умрёт сначала Игорь, а потом черниговкие князья!
– Вперёд! В монастырь! Схватим Игоря!
– Стойте! Остановитесь! – пытались образумить людей князь Владимир Мстиславич, его тысячкий Рагуйло (сын Добрыни Никитича) и митрополит Клим, но тщетно. Их уже никто не слушал, толпой овладело безумие!
Вечевники кинулись в направлении Феодорова монастыря, который находился неподалёку от Софийского храма. В толпе в тот день находилось много хмельных людей. Эти события происходили в пятницу 19 сентября, когда закончилась уборочная страда и ничто не мешало пропустить чашу-другую вина. Обезумевшая толпа с шумом ворвалась в монастырь в час Божественной Литургии, растолкала молящихся монахов, схватила князя Игоря, который стоял на коленях перед иконой Пресвятой Богородицы. Толпа повалила его на пол, порвала на нём мантию и потащила на улицу. Он же только горестно восклицал:
– Окаянные, ведаете ли вы, что творите? За что, словно разбойника, хотите убить меня? Ещё раньше крест целовали, дабы быть мне у вас великим князем. Но то время прошло, ныне сподобил меня Бог принять иноческий образ.
Киевляне не слушали его и продолжали тащить к выходу, сдирая на нём все одежды. Оставшись голым, Игорь промолвил со стоном:
– Нагим я появился на свет, нагим и покину!
Толпа невольно остановилась в дверях монастыря, потому как выход был не очень широк. Этим воспользовались брат великого князя Владимир Мстиславич и его боярин Михаил. Они преградили людям выход из монастыря.
– Брат любезный, куда меня ведут? – в отчаянии спросил Владимира Игорь, не понимая, что происходит. Игорь еле-еле держался на ногах и не мог уже сопротивляться.
Брат великого князя Владимир выхватил несчастного князя–схимника из толпы, укрыл его своим плащом и, усадив на коня, повёз в дом своей матери, который находился поблизости. За ними следом бежала возбуждённая толпа, люди были крайне недовольны вмешательством Владимира. С каждой минутой возбуждение нарастало, люди подбадривали себя гневными криками в адрес ненавистного Ольговича.
Владимир Мстиславич и Игорь были уже у ворот дома, когда разбушевавшаяся толпа настигла их. Спас положение боярин Михаил. Он кинулся к толпе, остановил людей и принял на себя часть ударов. Этим сумел воспользоваться Владимир. Он успел затащить ослабевшего Игоря на княгинин двор и запереть ворота. Тогда киевляне набросились на боярина Михаила, сорвали с него золотой крест, золотую цепь, повалили на землю, стали бить и едва не убили.
– Не отдам тебя на растерзание черни! – пытался успокоить Игоря Владимир, помогая ему подняться в сени.
– Чернь жаждет моей крови и не оставит меня в покое! – тихим голосом промолвил инок, вытирая сочащуюся кровь на лице. – Всё в руках Господа Бога, пусть случится то, что должно случиться!
Шум на улице возрастал. Напротив двора княгини собрались несколько сотен людей. Огромная возбуждённая толпа не желала отступать ни перед чем. Вскоре послышались грозные выкрики в адрес Игоря, а потом гулкие удары чем-то тяжёлым в ворота. Владимир выглянул в окно и увидел, что вечевники разобрали недостроенный сруб и бьют брёвнами в ворота. Вскоре ворота треснули и разлетелись в щепы. Толпа хлынула на двор и в дом.
Князь Владимир, бояре Рагуйло и Михаил пытались сдержать людей, но их отбросили в сторону. Они пытались спасти несчастного Игоря, говорили о благоразумии и прощении, что он сейчас инок, монах с новым именем Гавриил. Но их никто не слышал. Обезумевшая толпа повалила Игоря в сенях на пол и буквально растерзала.
Потом полуживого Игоря киевляне вытащили на улицу, привязали за ноги к телеге с лошадью и волоком потащили по улицам – через Бабин Торжок и весь город. А когда он уже умер, тело возле Десятинной церкви положили на телегу, довезли до Торговища на Подоле и бросили в кучу мусора. Только после этого толпа успокоилась. Люди, только что безумные от ярости, стояли и молча смотрели на окровавленное тело, словно невиновные в этом злодеянии.
– Свершилось! – нарушил молчание подошедший тысячкий Лазарь. – Исполнилась воля народная. Игорь убит! Погребём же тело его по-христиански.
Народ долго безмолвствовал, потом раздались робкие голоса:
– Виноваты не мы, а Давыдовичи. На них кровь Игоря!
– Мы это совершили ради своего князя, Мстиславича. Не на нас лежит грех смертоубийства.
В толпе послышались всхлипы и стон – женщины, глядя на окровавленное, истерзанное тело бывшего великого князя, не могли удержаться от слез.
– За что его так? – тихо спрашивали друг друга торговки.
– Умели бить, умейте и ответ держать! – сказал боярин Лазарь и распорядился: – Отнесите покойного в церковь, пусть совершат над ним службу.
Толпа подняла тело покойного, заботливо укрытого плащом, и на руках, словно был он в гробу, понесла в церковь святого Симеона. Процессия вытянулась вдоль всей улицы. Люди, только что распинавшие Игоря, сейчас бережно несли его тело.
Тело покойного положили в церкви, но толпа не расходилась ещё долго. В ту же ночь явилось знамение: в храме зажглись сами собой все свечи. Это потрясло киевлян. На другой день в церковь на отпевание покойного собралось не меньше народу, чем на вече. Совершая печальный обряд, игумен Феодоровской обители Анания воскликнул:
– За что убили монаха Гавриила? Горе живущим ныне! Горе веку суетному и сердцам жестоким!
В это самое время на ясном небе без облаков неожиданно грянул раскатистый гром. Люди изумились. Кто-то в страхе выбежал вон из церкви, остальные упали на колени, чтобы слезами раскаяния умилостивить гнев Господа Бога.
– Не мы виноваты! Не мы! – слышалось со всех сторон.
Весть о гибели Игоря Ольговича застала Илью в пути. Вернувшись в Киев, он сразу явился к великому князю Изяславу Мстиславичу. Тот сидел на пиру в окружении ближайших бояр. Илья заявил князю, что Святослав готов был заключить с ним мир в обмен на свободу брата. С этой вестью он, дескать, и спешил в Киев.
– Но Игорь зверски убит! – подытожил Илья разговор. – И на мир сейчас нет никакой надежды. – Богатырь помолчал, а потом с укором воскликнул: – Зачем ты, княже, допустил убийство? Он был монах, чернец. Зачем?
Князь спокойно слушал Илью, но когда тот повысил голос, рассердился:
– Как ты смеешь мне указывать? Кто ты такой? В поруб захотел? Меня в то время не было в Киеве. Не желал я зла Игорю!..
– Не желал?! Если бы отпустил Игоря с миром, не было бы розни. А коли не отпустил, значит, ищешь вражды, желаешь рати. Людская кровь, как вода, рекой течёт, а тебе всё мало! Не буду я за тебя воевать, мне такой князь не люб.
Сидящие в гриднице ближайшие к великому князю воеводы Шварн, Фома Ратиборович и Улеб особо не удивлялись такому поведению простого дружинника – они хорошо знали Илью, знали его характер и стремление к справедливости.
– В поруб его! – коротко распорядился Изяслав, и к Илье подошли несколько вооружённых мечами гридней.
– Прости, Чоботок, подневольные мы!.. – тихо сказали они, и Илья смирился.
Так он оказался в темнице.
Продолжение следует...