08. Илья муромец, или Чоботок

Глава 20

ГИБЕЛЬ СОКОЛЬНИКА

Война началась. Несколько лет стонала Русь. Воюющие между собой князья жгли и разоряли друг у друга деревни, сёла, брали приступом города. Тысячи ратников остались лежать на бранном поле, опустели сотни разорённых и сожжённых в междоусобице сёл и десятки городов. За это время половцы не раз безнаказанно совершали грабительские набеги не только на южное порубежье Руси. Они спокойно заходили вглубь Руси. И опять наводнились невольничьи рынки в Таврике и Корсуни русскими рабами, и некому было прогнать половцев.
Во время войны Киев дважды завоёвывался Георгием Владимировичем, известным в народе больше под именем Юрий Долгие Руки, и дважды изгонялся Изяславом Мстиславичем. Недолго княжил Юрий Долгорукий на великокняжеском столе: первый раз – полгода, второй – менее полугода. Каждый из князей просил Илью выступить на его стороне, но получал отказ.
– Поклялся я не ратиться против своих – против христиан! Сдержу клятву свою! – отвечал он князьям. За свою строптивость князья не только удерживали Илью в темнице. Изяслав сгоряча однажды приказал даже не кормить его. Дескать, поголодает и смирится. Но не смирился Илья.
Никто не знает, чем бы всё это закончилось. Спасла Илью от голодной смерти Апраксия, дочь киевского тысячкого Улеба. Она втайне от князей ночью носила ему в темницу еду и воду. Сорок дней носила, и всё это время никто не интересовался судьбой колодника.
Придёт, бывало, и долго сидит с ним, рассказывает о своём житье-бытье и о том, что в городе и на Руси делается. А бывало, и просто молча смотрит на несчастного колодника. Так, Илья узнал, что Апраксия, хотя и относительно ещё молода, но уже вдова: мужа потеряла вовремя осады Киева. А потому она мечтает уехать из Киева в любой другой город, за который не будут сражаться насмерть князья.
– Вот выпустят тебя из темницы, уеду с тобой, – говорила она, – и стану тебе женой. И буду чаще тебя кормить, чем сейчас!
Илья на это только усмехался. Он уже не надеялся выйти на волю.
Между тем борьба за Киев продолжалась. От многолетней войны уже устали все: и князья, и воеводы и киевляне. Уже близок был тот момент, когда на поле бранное никто не пожелает выйти. Все понимали: от этой розни только одни несчастья.
Завоевав в очередной раз «мать городов русских», Изяслав призвал на великокняжеский стол старшего брата Юрия Долгорукого, Вячеслава, который приходился ему родным дядей. «Может, это остановит междоусобицу! – думал Изяслав. – Не пойдёт же Юрий против родного брата!»
– Два раза я мог посадить тебя в Киеве, но, ослеплённый властолюбием, не делал этого. Прости вину мою! – каялся Изяслав Мстиславич перед Вячеславом, уже почтенным старцем, который согласно лествице должен сидеть на великокняжеском столе. – Иди и правь Русью!
Вячеслав Владимирович был доволен, что племянник наконец-то признал его старейшинство, но, ссылаясь на годы, отказался от единоличного правления Русью. Не без труда уговорил он Изяслава разделить с ним великий стол. Кроме этого, старший сын Юрия Долгорукого Ростислав, изгнанный новгородцами из Новгорода, ушёл в Киев к Изяславу, был принят им с честью и получил от него Городец Остерский на княжение.
Эти обстоятельства, однако, не удержали Юрия Долгорукого от войны и планов захватить великокняжеский стол в третий раз. Он опять собрал войско и встал подле Киева. На этот раз силы у него были сконцентрированы столь большие, что ни у кого не вызывало сомнения быстрого падения Киева. Кроме Святослава с Юрием находился один из братьев Давыдовичей, Владимир, с черниговской дружиной, который всегда поддерживал Ольговичей. Изяслав Давыдович поссорился с братом и, в свою очередь, ушёл к Изяславу Мстиславичу и Вячеславу, которые, в случае успеха, пообещали дать ему город на княжение.
Но это была не главная сила Долгорукого. Узнав, что суздальский князь в очередной – третий – раз идёт на Киев, к его объединённой дружине с радостью примкнули ханы Кончак, к которому окончательно перешла власть в орде, и Боняк со своими многочисленными ордами. Они пришли потому, что в случае удачи половцам было обещано отдать город «на поток» (на разграбление) и всех пленённых киевлян. Святослав был зол на киевлян за убийство Игоря, а Юрий за то, что они поддерживали Изяслава, а не его.
Кончак давно мечтал пограбить Киев, богатейший из городов по тем временам, но в одиночку он не решился бы напасть. А тут, помогая одному князю против другого, он наконец-то осуществит свою давнюю мечту. Не прочь был пограбить Киев и Боняк. А сын его, Севенч, пообещал отцу, что «зарубит» мечом Золотые – центральные врата Киева, то есть оставит на нём свой родовой знак. Половцы надеялись в Киеве и обогатиться, и взять большой полон.
Чтобы оборонить город со стороны Днепра, великий князь, по свидетельству летописцев, придумал хитроумный план. Он приказал борта лодий укрепить щитами и за ними поставить лучников. На всех возможных переправах и бродах лодии ходили вниз и вверх по реке и не давали противнику перейти Днепр. Однако половцы выждали момент и у Витичева брода сумели обойти лодии и перебраться на другой берег. Киевляне вступили с ними в сражение, но сдержать натиск степняков не смогли. Воевода Шварн удерживал бегущих киевлян, с мечом в руке кидался на более многочисленного противника, стараясь своим примером заразить других, но безуспешно. «С ним не было князя, – писали летописцы, – а боярина не все слушают!»
Бой шёл уже под стенами Киева. Половцы прорвались через одну крепостную стену, вторую. Осталась последняя, менее защищённая стена. Ещё немного, и главный стольный град Руси падёт. В Киев опять войдёт Георгий суздальский. Только чем он будет править, если город отдадут половцам на разграбление?
Город оборонялся из последних сил. Изяслав боялся потерять великокняжеский стол, киевляне же опасались не смены власти, а половцев. Если Киев падёт, Юрий Долгорукий вряд ли сможет удержать их от бесчинства и грабежа.
К Изяславу, стоящему с дружиной на городской стене, подошла целая толпа простолюдинов.
– Великий князь, – обратился к нему кузнец Аника, – выпусти из темницы Илью Муромца. Четыре долгих года томится он в порубе. Близок наш конец. Скоро половцы войдут в город. Без Ильи смерды плохо сражаются.
– Не один раз просил его! – хмуро отозвался Изяслав. – Не соглашается. Не желаю, говорит, участвовать в княжеской розне.
– В те разы не было половцев. А ноне… Они от города камня на камне не оставят. Нельзя Киев сдавать, а удержать поганых не можем. Зови Чоботка!
– Не пойдёт он!
– Пойдёт! Мы сами его позовём! – настаивал Аника.
– Не знаю, жив ли. Однажды рассерчал на него сильно и приказал не кормить…
– Не кормить?! – изумились люди и сердито добавили: – А ну, веди нас в темницу к Чоботку. Веди, не то сами пойдём и выломаем темницу!
Не хотел кланяться простому дружиннику великий князь, но делать было нечего – на карте стоит и его судьба, и судьба города. И ссориться с простым людом не хотелось, тем более в такой момент. Только живой ли Илья? Очень долго томится он в темнице.
Вместе с тысячким Улебом и кузнецом Аникой Изяслав спустился в поруб, и в тусклом свете свечи они увидели, что Илья – их последняя надежда – жив. Осунулся, правда, но не потерял боевой дух – смотрит так же непримиримо, как и раньше. По знаку князя Аника снял с узника тяжёлые цепи.
– Прости, Илия, – склонил голову Изяслав, – за суровое наказание! Не удержался! Помоги!.. Враг уже у Золотых ворот Киева. Нет с нами ни Алёши Поповича, ни Добрыни Никитича, ни других витязей. Некому спасти Киев–град от злой напасти, от половцев.
Илья молча поднял с земли тяжёлые цепи и отбросил к стене.
– Не за себя просим! – вступил в разговор Аника. – За Киев–град, за жён с ребятишками. Пока Георгий здесь, половцы опять по веси шарят – жгут дома, людей в полон уводят. Печерский монастырь опять разграбили!
Услышав о монастыре, Илья встрепенулся:
– Забижают монахов?
– Забижают, Чоботок! Половцы, сам знаешь, любой княжеской розни рады. Когда рознь, тогда грабить можно безнаказанно, некому загнать их за Дон. Сейчас половцы уже лезут на стены города. Из всех щелей лезут, трудно их удержать. Плохо без тебя смерды ратятся. Так пойдёшь ли ты, Чоботок, постоять за Киев–град? Или здесь будешь отсиживаться, пока нас всех в полон не уведут? Тесть твой, Савва–чеботарь, вместе со мной на Детинце стоит, а ты?..
– Где сын мой Сокольник? Где жена моя Златогорка? – спросил Илья.
– Не ведаем о Сокольнике ничего, – ответил Аника. – Как посадили тебя в темницу, так и он пропал, ни слуху о нём, ни духу! А Златогорка погибла, когда на стене рядом с нами стояла, из лука стреляла. Хорошо стреляла, много поганых легло от её руки. Половецкой стрелой её и сразило.
– Так пойдёшь ли на помощь киевлянам? – спросил тысячкий Улеб.
– Пойду! – наконец ответил Илья и поднялся. – Не вас, князей и бояр, мне жалко, а жён, деток малых да монахов. Они-то за что погибают? – И он первым направился из поруба, проронив на ходу: – Давно меч мой не гулял по половецкой голове.
Узнав, что славный витязь Илья Муромец вышел из темницы и пополнил ряды защитников города, киевляне воодушевились. Никогда они не вооружались с большей охотой, чем сейчас. По городу бросили клич: всякий, кто может двигаться и владеть рукою, да идёт на защиту города; или да лишится жизни ослушник!
Все, от мала до велика, вышли на оборону Киева. Надеясь первыми ворваться в город, половцы шли на приступ и удивлялись стойкости русичей, они не понимали: откуда у них силы взялись. Последняя стена оказалась самой неприступной.
Наконец наступил переломный момент, и киевляне поняли, что пора от обороны переходить в наступление. Половцы опять пошли на приступ последней городской стены, на заборолах уже завязался бой. Остался последний удар, и не устоит Киев. И вдруг открылись Лядские врата, и оттуда широким потоком хлынули киевляне. Поток разделился надвое и стал растекаться вдоль крепостных стен. Завязалась ожесточённая сеча. Киевляне копьями и крюками сбрасывали степняков с коней, сверху, со стены, половцев поражали стрелами лучники. Половцы не выдержали и побежали первыми. Они надеялись на лёгкую добычу, но оказавшись перед ожесточённым сопротивлением, спасовали. Речка Лыбедь, текущая за внешней стороной Детинца и земляного вала, по утверждению летописцев, переполнилась телами погибших степняков. В этом бою погиб и сын Боняка Севенч, которому так и не удалось «зарубить» Златые врата Киева.
Отступив от города, объединённая рать Юрия Долгорукого и Святослава Ольговича стала зализывать раны и подсчитывать потери. Потери были очень большими, но сии князья решили идти до конца. Их даже не остановило то, что хан Кончак увёл свою орду в степи, он понял, что Киев взять малой кровью не удастся, а умирать за русских князей у него желания не было. С Юрием и Святославом остался только хан Боняк. О богатстве и полоне Боняк уже не мечтал, на сей раз он решил просто отомстить за погибшего сына.
Решающее сражение состоялось на реке Рута, притоке Днепра. Полки уже выстроились для сечи, но тут поднялся очень сильный ветер и полил дождь такой частый, что невозможно было увидеть противника. Люди ужаснулись и увидели в этом Промысел Божий.
– Противится Господь кровопролитию между дядей и племянником, между братьями–христианами, – рассуждали между собой воеводы и простые люди. – Не просто так пошёл такой сильный дождь. Господь образумить нас хочет. Пойдём ли мы против Его воли?
– Это знамение! Нельзя ратиться! – тоже говорил Илья Муромец. – Пусть князья мирятся и добром решают, кому сидеть в Киеве. Нам, простому люду, всё едино! Мы отстояли город от половцев, а это – главное! Сейчас надо миром дело решать.
Он посмотрел вверх и увидел сокола, который беспокойно реял над противоборствующими сторонами. Эта гордая и сильная птица напомнила ему и о родовом тотеме его племени мурома, и о сыне, пути–дороги с которым разбежались в разные стороны. Где ты, Сокольник, сейчас?
Князья вняли просьбам людей. Оба стана послали друг другу послов с предложениями о перемирии, и, казалось, до мира осталось рукой подать. Но Святослав Ольгович не мог простить смерти брата Игоря и был категорически против перемирия. И сумел убедить Юрия в продолжение войны.
– Когда до победы остался один шаг, ты решил опустить меч, – утверждал Святослав. – Ну что ж, опускай! Тогда не быть тебе больше великим князем! Навсегда лишатся твои дети стольных городов – Изяславичи не отдадут... А я не опущу меч, пока не отомщу Изяславу за смерть Игоря!
Спустя время Юрий прислал к Изяславу посла с отказом от перемирия, и противные стороны опять ополчились. Первым бой начал великий князь. Он во главе великокняжеской дружины, переведя коней в галоп, врезался в гущу Святославовой и Георгиевой дружин, которыми предводительствовали Вольга, сын Святослава, и Андрей (названный позднее Боголюбским), сын Георгия. Киевляне столкнулись с половцами.
Сеча была жестокой, на последнем издыхании. Противные стороны понимали, что это последний – решающий бой, и сражались остервенело.
В пылу боя Илья случайно попал копьём в ноздри коня противника. Конь взъярился и поднялся на дыбы, шелом и щит противника упали на землю. Он пригляделся… Это был Андрей, сын Юрия Долгорукого. Молодой княжич сумел справиться с конём и отважно бросился на Илью. Долго старый дружинник сдерживал натиск княжича, потом крикнул:
– Погоди!.. Неопытен ты ещё, неровен час…
– Кто ты? – удивился Андрей такому поведению противника и опустил меч.
Илья снял шелом, и княжич узнал его.
– Илья Муромец! Чоботок! Ты же клялся, что не поднимешь руку на христианина, не будешь ратиться в братоубийственной брани.
– Половцы, враги мои, с вами! А ты, княжич, не враг мне. Ступай своей дорогой.
Илья двинулся дальше и лицом к лицу столкнулся с более серьёзным, хотя тоже молодым противником, в котором удачно соединились отвага, сила и молодость. Шелом наполовину скрывал его лицо, но глаза Илье показались знакомыми. Впрочем, ему было не до раздумий. Скрестив с неприятелем мечи, Илья скоро понял, что с этим юношей надо биться по-настоящему, иначе он тебя сможет одолеть.
В пылу боя перед лицом Ильи вдруг мелькнула тень, потом ещё раз и ещё. Наконец он увидел прямо перед собой сокола. Хищная птица, выставив вперёд когти, яростно бросалась на него, била крыльями и клювом по шелому. Особого вреда она причинить ему не могла, но отвлекала от противника, наседающего всё больше и больше. «Кто этот человек, которого так яростно защищает сокол?» – задавал себе вопрос Илья и не находил ответа. Он несколько раз пытался заговорить с ним, но противник не слушал его и продолжал сражаться.
Отогнать атакующую птицу было невозможно. Что делать? Ударить? Нет! Причинять зло птице, которая олицетворяла его племя и являлась священной, тотемной, он не стал бы в любом случае! Но в пылу боя, защищаясь, он нечаянно щитом задел сокола. Задел и ужаснулся. Птица от боли закричала и взмыла на одном крыле вверх. Илья отбросил щит в сторону, отвлёкся, поглядел на небо и вдруг заметил у самой груди копьё. В последний момент он успел прикрыть грудь левой рукой, а правой нанёс булавой разящий удар по противнику. Удар оказался такой силы, что юноша кубарем свалился с коня. Шелом слетел с его головы и откатился в сторону.
Не обращая внимания на боль в руке, груди и обильно сочащуюся кровь, Илья продолжал сражаться. А из головы не уходили раненый сокол и сражённый им молодой кмет, его курчавые русые волосы, разметавшиеся по траве, чуть курносый нос и глаза. «Эти глаза могут быть только у моего сына!» – вдруг мелькнула мысль. Мелькнула и надёжно засела в голове.
Битва закончилась быстрее, чем обычно. Судьбу его решили опять половцы. Увидев, что сражение затянулось, а погибать за князей они и не собирались, степняки пустили тучу стрел и обратили коней вспять. За ними кинулись в бегство дружины Святослава и Юрия.
Илья преследовать противника не стал. С тяжёлым сердцем он бродил по бранному полю, густо политому кровью и усеянному телами погибших, и искал того кмета, так похожего на его сына. В глубине души он надеялся, что это не его сын. Из его рассечённой копьём левой руки и раны на груди обильно текла кровь, но он не замечал этого.
Он всё ходил и вглядывался в лица убитых и раненых. Видел раненого, истекающего кровью Изяслава Мстиславича, которого, приняв за недобитого врага, чуть не зарубили свои же вои. Лишь когда тот снял свой шелом и открыл лицо, киевляне обрадовались, ибо считали великого князя уже мёртвым. Видел также Изяслава Давыдовича, горевавшего над телом погибшего брата Владимира, сражавшегося на стороне Георгия. Проходил мимо знахарей, помогавших раненым. На сломанные кости они накладывали щепу, резаные раны заливали нутренним медвежьим салом и бинтовали холстиной, пропитанной крепким отваром болотной сушеницы. На предложение о помощи Илья отказался, сказал, что помогать надо в первую очередь тем, кто на ногах стоять не может. И пошёл искать то место на бранном поле, где он встретился с молодым кметом.
Тут и там на бранном поле лежали погибшие. Опять, как обычно, слетелось вороньё на обильную пищу. Куда ни пойдёшь, поднимешь стаю. Вороны перелетают и садятся невдалеке без страха перед людьми, знают: не все тела будут похоронены, кое-что перепадёт и им. Он обошёл уже почти всё поле и тут увидел, как невдалеке сокол сражается против целой стаи ворон. Раненый кречет кое-как летал на одном крыле и пытался из последних сил отогнать ворон. Илья пошёл туда и увидел среди лежащих тел того молодого кмета. На его руке блеснул серебряный перстень. Сердце ёкнуло. Это он! Илья кинулся к нему со всех ног.
Ратник был ещё жив. Илья склонился над ним, всмотрелся в знакомые черты лица, узнал перстень, который Сокольнику одела на палец мать Алёна. Да, это, к несчастью, был его сын. Почему он не узнал его?
– Сынок! Сокольничек ты мой любимый! Ванюша! Погубил я тебя! – воскликнул Илья и горестно склонил голову. Из его глаз покатились слезы.
– Тату?! Это ты? Как долго… я тебя не видел! – чуть слышно прошептал сын.
– Почему ты оказался с Георгием и Святославом? Почему?
– Я сражался против Изяслава. Он тебя… в темницу…
– Как же это я!.. – тяжело вздохнул Илья и прижал окровавленную, холодеющую голову сына к своей груди и долго не отпускал. Он вспомнил, как князь Андрей ему сказал: «Ты же клялся, что не поднимешь руку на христианина!..»
– Нарушил клятву… Поднял руку… И сына своего любимого погубил, и его сокола! – задумчиво произнёс Илья.
Он Сокольника похоронил недалеко от ратного поля, на высоком берегу Днепра. Похоронил вместе с соколом, которого заклевали вороны. Потом долго сидел у могильного холмика, вспоминал сына, свои короткие встречи с ним.
Вот Сокольник участвует в княжеской соколиной охоте и с гордостью едет на коне с сидящим на его плече соколом. Вот он подле князя Игоря. Вот Сокольник дёргает за шнурок, пропущенный в кольцо на ноге пернатого охотника, снимает колпачок, и освобождённый от пут сокол тут же взмывает в небо, набирает высоту и кружит в поисках добычи. Появляется поднятая вверх стая уток, и сокол уже парит над ними, сужая круги, и вдруг складывает крылья и камнем падает вниз. Сокольник, прикрыв руками глаза от слепящего солнца, наблюдает за сражением селезня и сокола, а Илья наблюдает за сыном, потому что редко видит его. …Удар острых, как нож, когтей сокола точен. И уже кружатся в небе разноцветные перья селезня. А князь Игорь благодарит Сокольника за хорошую, удачную охоту!
В эти моменты лицо сына озарялось счастливой улыбкой. Раз за разом его сокол взмывал вверх, так, что видна была лишь чёрная точка в небе, и каждый раз, падая с головокружительной высоты, он разил без промаха очередную жертву. Лишь однажды во время воздушного боя с журавлём промахнулся сокол и налетел на выставленные вперёд когти. Сокольник принёс домой окровавленную птицу и долго выхаживал её, не спал ночами, но вылечил своего верного друга.
Вспоминал и первый бой Сокольника. Он тогда очень гордился, что ему, ещё совсем мальчишке, доверили стоять в рядах пешцев с опытными воями. Он крепко сжимал щит, продолговатый, высотой в его рост, и тугой лук и с завистью смотрел на отца в блестящей кольчуге.
– Когда я вырасту, меня возьмут в дружину? – спрашивал Сокольник.
– Обязательно!
Не знал Илья, что его сын давно вырос и уже участвует в ратных делах. Не знал он, что Сокольник окажется против него в княжеской которе.
С гибелью сына Илья потерял самого дорогого человека. Давно нет в живых его родителей, сгинул в сражении с половцами тесть Савва, старый чеботарь. А когда он сидел в темнице, погибла в княжеской розне жена Златогорка. Один он остался на всём белом свете. И решил Илья навестить свои родные места, Муромщину. А перед дорогой отблагодарить Апраксию, спасительницу свою, которая помогла ему выжить в темнице.

Глава 21

СНОВА В НЕВОЛЕ

В январе–феврале 6676 года от Сотворения Мира (1168 г. от РХ) Русь опять застонала от разорительных набегов степных кочевников. Выгодно используя очередную рознь между князьями, половцы безнаказанно грабили и сжигали города и веси, уводили в полон тысячи людей. Русские рабы опять наводнили невольничьи рынки в причерноморских городках. Но это была не единственная беда Киевской Руси. Половецкие орды периодически совершали набеги на греческий путь, и купеческие лодии стали опасаться ходить по Днепру. Рушились торговые связи с Византией. Скоро должен открыться Днепр для судоходства, и опять богатые товаром лодии не дойдут до Киева.
Эти обстоятельства заставили великого князя Мстислава Изяславича предпринять срочные меры. Он собрал союзных князей на совет, просил их оставить распрю и совместно ударить на половецких ханов.
– Земля русская, наше Отечество стенает от половцев! Оставим междоусобие! Или уймём поганых и сохраним «гречник», или будем враждовать бесконечно и смотреть, как они разоряют землю нашу. Обнажим мечи! – обратился он к князьям.
Те не сразу, но всё же поддержали Мстислава. Все понимали, что без торговых связей с Царьградом Русь быстро потеряет своё могущество, и надеялись, что половцы более не будут желанными гостями в станах русичей, помогая одному князю сокрушить другого.
Ударить решили ранней весной, когда половцы ещё не ушли на летовища (летние пастбища), и их конница пока не набрала силу на сочных травах. В середине марта, когда по Днепру прошёл ледоход, объединённая рать выступила в Дикое поле. Пешцы во главе с сотскими плыли в лодиях вниз по реке, а дружины на конях во главе с боярами под княжескими стягами шли берегом. За островом Хортица, у самых порогов, пешцы высадились на берег, присоединились к дружинам, и рать двинулась в степь. Наконец-то осуществилась мечта многих князей: вместе, как во времена Мономаха, ударить по степнякам.
Половцы о выходе русских князей узнали слишком поздно, и то благодаря рабу–перебежчику со стороны русичей по прозвищу Кощей, родом половчанину. Узнав о приближении русичей, прихватив с собой самое ценное, половцы бежали от Днепра в глубь степей, оставляя вежи с жёнами, детьми и рабами на произвол судьбы. Дружины настигали степняков, били и гнали вперёд.
Главная добыча этого выхода оказались тысячи освобождённых русов от рабства, собранных половцами в разные годы во время набегов на Русь. Их уже приготовили к перегону на юг и продаже на невольничьих рынках Таврики. Освобождённые русы сбивали деревянные колодки со своих ног, разрезали арканы и плакали от счастья и молились на коленях о спасении.
Бывшие половецкие рабы отправились на север в свои родные места, а русское войско углубилось дальше в степь. На девятый день русичи вышли к берегам Орели. Здесь половецкие ханы решили остановить вторгшегося в их владения неприятеля. За ночь они объединили все разрозненные по степи силы в единый кулак и с рассветом намерились дать ответный бой.
С первыми лучами солнца половецкое и русское войска уже стояли друг против друга в двух полётах стрелы. Русичи заняли более удобную позицию: солнце вставало за их спиной. Битву начали половцы. Основной удар половецкой конницы приняли на себя русские пешцы. Они стояли такой плотной стеной, что их червлёные щиты касались друг друга и, отражая лучи солнца, напоминали издали разложенный перед станом костёр. Выставив впереди себя копья и прикрываясь щитами от града стрел, строй пешцев от удара сильно прогнулся, но устоял. За их спинами конные дружинники и пешцы–лучники методично обстреливали половцев из луков. Русичи знали: половцы страшны своим первым ударом. Если этот удар выдержать, то долго они не продержатся и отступят.
Так оно и произошло. Половцы стали отступать. Тут пеший строй русичей расступился, и в образовавшуюся брешь хлынула конная дружина. Впереди всех на коне, как всегда, скакал Илья Муромец. Дружинники смяли степняков и долго гнали их по степи, добивая сломленного врага. Ханы, наблюдавшие за сражением издалека, вовремя переправились через реку Орель и тоже ударились в бега. Половцы знали, что русов ведёт в бой славный витязь Илья Муромец, и решили уйти подальше в степи.
Практически без потерь, с богатой добычей и тысячами новых освобождённых из плена людей рать вернулась в Киев в последний день Великого поста. Летописцы писали об этом выходе: « …освободили русских невольников и возвратились с добычей, с табунами и пленниками, потеряв не более трёх человек».
На следующий день, по древней традиции, на честном пиру у великого князя добычу делили между собой все, кто участвовал в этом походе: князья, бояре, дружина и пешцы. Но в этот славный день, когда народ широко отмечал светлую Пасху и славную победу над половцами, Илья опять оказался в темнице.
…Когда за ним накрепко закрылись дубовые двери, Илья всмотрелся в своё новое жилище и в полутьме заметил в углу на соломе человека в монашеской рясе.
– А тебя-то за что, святой отец? – с горечью спросил Илья. – Чем монах может провиниться перед великим князем?
– За правду! Не любит великий князь Мстислав Изяславич, когда ему правду в лицо говорят! Это кто передо мной: Илия Муромец? – прищурился монах.
– А ты кто? – Илья подошёл ближе и удивился: – Поликарп?!
В этой темнице на великокняжеском дворе уже долгое время томился игумен Печерского монастыря архимандрит Поликарп. Уважаем и любим при прежнем великом князе Ростиславе, когда он с братией часто приходил к нему в терем отобедать и побеседовать о добродетелях христианских, сейчас впал в немилость.
В первую очередь игумен попросил Илью рассказать о последних событиях. И услышал о ратном походе объединённого войска нескольких князей в Дикое поле, о славной победе над половцами и богатой добыче.
– Сеча закончилась, когда солнце уже скрылось и начало темнеть. Поганые ушли за Орель, бросив табуны и вежи, невольников и даже своих жён с детьми. С собой хан Кончак захватил только награбленные на «гречнике» сокровища: золото, серебро, сосуды византийские и прочее рухло. Детей бросили, а золото взяли… – усмехнулся Илья и продолжил рассказ: – И Мстислав послал за ними погоню. Послал в тайне от других князей и строго–настрого нам наказал: дружине захватить богатство, но обратно не возвращаться, а прямиком идти в Берестов, в его родовую вотчину. Не захотел Мстислав делиться с другими князьями захваченной добычей. От жадности потерял голову!
– И много добра захватили? – спросил Поликарп.
– Много! Кончак долго сидел на «гречнике» и награбил несметные богатства. Сколько торговых людей сложили свои головы от его кривой сабли… Целый воз одних только золотых и серебряных монет захватили. А возов с сосудами, тканями и всяким товаром – не счесть. Награбленное добро и помешало поганым уйти от погони.
– А хан Кончак ушёл?
– Ушёл! Вместе с Неврюем, своим главным батыром, ушёл. Никак мне не удаётся поквитаться с ними. А остальных поганцев мы всех положили.
– Мстислав Изяславич скрыл богатство и не поделился с другими?
– Не поделился! Он нарушил древний обычай. Ни один князь не позволял себе упасть так низко. Издревле вся добыча, захваченная в сече, всегда на честном пиру делилась между всеми ратниками, кто ходил в поход. Потому и пир называется честной! Свою долю получали даже вдовы и дети погибших ратников. Никого не обделяли! А он…
– И ты на честном пиру обличил князя в корыстолюбии?
– Обличил! Пусть все знают, какой князь сидит на золотом столе! – выкрикнул Илья и в порыве страсти даже вскочил на ноги. Цепи на его руках и ногах зазвенели, словно подтверждая сказанное.
– Ясно! – одобрительно кивнул головой игумен. – И за это он посадил тебя в поруб! Даже не пожалел в такой светлый праздник, как Пасха! Ведь это Праздник Праздников! Эх, Мстислав!..
Игумен тяжело поднялся со своего ложа, подошёл к стене и посмотрел вверх на маленькое узкое оконце под потолком, сквозь которое с трудом пробивался тусклый свет.
– Эх, Мстислав, Мстислав! – задумчиво опять произнёс Поликарп. – Не думаешь ты о расплате, о Страшном Суде… А надо бы…
– За что же ты пострадал, святой отец? – удивлённо спросил Илья.
– Обвинил Мстислава Изяславича и митрополита Константина в ереси! Не подчинился им. А что делать? На Руси издавна повелось: кто за правду не боролся, тот в порубе не сидел! Главная задача служителя церкви не в том, чтобы самому жить в посте и молитвах, а в том, чтобы учить этому других. Мы нужны, Чоботок, дабы заставлять мирских людей соблюдать Законы Божьи. А ежели не учить, зачем мы вообще нужны? – Поликарп поднял руки и загремел цепями. – А этого наказания я не страшусь. С радостью принимаю все телесные муки, которые очистят душу мою. И ты не страшись! Не оставит нас Господь!
– А я и не страшусь, святой отец! В поле ратном ни разу не дрогнул, не побежал от врага, и здесь не сломлюсь. Не услышит от меня Мстислав просьбу о пощаде! Не первый раз в порубе сижу.
– Не первый?
Илья рассказал святому отцу о своей которе с князьями и о последней битве, где погиб его сын.
– Что ты делал потом? Как оказался опять в Киеве?
– С горя подался в родные места, на Муромщину. Там служил у муромского князя Ростислава. Вместе с Апраксией уехал, которая не дала мне умереть с голоду в темнице. В Муроме с ней обвенчались и жили душа–в душу. Дочь сейчас у меня подрастает, не знаю, как она там с матерью поживает. Вместе с муромской дружиной и воями сюда пришёл, на защиту «гречника». Эх, я за Русь горой стою, а меня в поруб!.. – тяжко вздохнул Илья.
Между тем над головой великого князя сгущались грозные тучи. Против Мстислава Изяславича собралась огромная рать из дружин одиннадцати князей. Многие из князей незадолго до этого ходили с Мстиславом в Дикое поле против половцев, а потом узнали про обман… «Не было такого ещё на святой Руси. Кто не чтит древние традиции, тот не должен сидеть на золотом столе. Прогоним Мстислава, недостойного князя», – решили они.
Коалиция князей готовилась нанести смертельный удар по Киеву, а защитить его было некому. От великого князя, известного своим корыстолюбием, отвернулись все. И не только князья, но и многие видные бояре. Отвернулись после того, как стало известно о присвоении им захваченных у Кончака богатств. Этим обстоятельством и воспользовался Андрей, сын Юрия Долгорукого, прозванный Боголюбским.
Мстислав Изяславич едва успел послать за союзными берендеями и торками, как к стенам Киева уже подошла огромная рать. Два дня город мужественно оборонялся, а на третий, 8 марта 1169 года, пал. Впервые за всю свою долгую историю Киев, по слову вещего Олега, «мать российских городов», был взят на щит. А победители, как горько отмечал летописец, забыв к своему стыду, что они русичи, три дня грабили не только дома жителей, но и церкви, монастыри. Грабежу подверглись даже такие знаменитые храмы, как Десятинная церковь и гордость киевлян – Софийский собор. Люди были одержимы жаждой наживы. Монахи пытались отстоять святыни, но падали мёртвыми под ударами мечей. Из храмов несли всё, что представляло хоть какую-нибудь ценность. Со стен снимали иконы, дорогие подсвечники, безжалостно обдирали золотые и серебряные оклады.
Как только город сдался на милость победителя, ратники кинулись на Гору, где находились великокняжеский терем, дома и дворы бояр, купцов, тиунов и лучших людей. Зная о накопленных там богатствах, они бежали, опережая друг друга. Враз боевыми топорами и мечами они разбили двери великокняжеского терема, домов митрополита, воевод, бояр, купцов и бросились грабить. Перепуганная челядь с криками выбегала наружу, а чуть позднее за ними выходили грабители, нагруженные разным добром. Тащили всё – посуду, ковры, одежду; из погребов и медуш вытаскивали съестные припасы, бочонки с вином и хмельным мёдом.
Одни ещё продолжали шарить по палатам и погребам, а другие уже в княжеских и боярских дворах праздновали победу, упиваясь вином и объедаясь копчёными окороками, которые нечасто видели на своём столе.
Летописец называет свою причину падения и разграбления главного стольного града Руси: наказаны-де за грехи и ложные церковные учения тогдашнего митрополита Константина. Киевляне же видели в этом наказание за посаженных в поруб Поликарпа и Илью Муромца, за невинно убиенного князя-монаха Игоря Ольговича. Многие из киевлян были уверены, что Чоботок спас бы город, но он находится в заточении.
Илью и Поликарпа из темницы освободили грабители, которые в поиске съестных припасов, мёда и вина жадно заглядывали во все погреба и порубы. Не успели колодники подняться наверх и вздохнуть свежего воздуха, как к ним подбежала заплаканная женщина из числа великокняжеской челяди и показала рукой на творившийся вокруг грабёж:
– Посмотрите, что делается?! Что творится?!
– И что же делается здесь? – переспросил её Поликарп.
– Как что?! Князь Андрей Юрьевич отдал город на «поток», на разграбление! Невзлюбил он Киев, говорит, что здесь его отца, Юрия Долгие Руки, отравили! – Она взволнованно ухватила его за руку и заголосила:
– Святой отец! Образумь людей, останови-и! Всё украли, всё-ё! Бога не боятся. Даже церкви осквернили. Останови! Чоботок! – она обратилась к Илье. – Почему ты не защитил нас? Почему?
Освобождённые из темницы посмотрели на безумную толпу, опьянённую жаждой обогащения, и поняли, что сейчас её ничто не остановит. Даже князья, знающие, что издревле грабёж поверженного города – это законная часть боевого похода, ради которой его кметы идут на смерть, не смогли бы остановить своих ратников.
– Поспешим, Чоботок, в Печёры! – вдруг заволновался Поликарп. – Спасём святыню от воров! Может, они и туда забрались!
– Не должны церкви трогать… Ведь христиане же! Как же так?.. – недоумевал Илья. Но когда он вгляделся в пьяные лица грабителей, тоже понял, что этих не остановят и святые стены.
Они направились к выходу с Ярославова двора, и вдруг в одном из проходящих мимо грабителей с мешками на плечах Илья увидел знакомые черты лица.
– Елизыныч! – неуверенно позвал он и понял, что не ошибся. Перед ним действительно стоял бывший побратим из Воиня, ведавший там хозяйственными делами. – Ты как здесь очутился? Куда баул тащишь?
– Ватаман! Илья! – обрадовался встрече Елизыныч. Потом увидел укоряющие, немые взгляды игумена, Ильи, нахмурился и со злостью хлопнул рукой по огромному баулу, из которого торчали наспех засунутые вещи. – Я на щит город брал, жизнью рисковал… Это моя добыча! Не отдам!.. Я сюда с Глебом переяславским, в пешей рати… Ушёл я с заставы, силы уже не те, на вечный покой собираться надо…
– А это рухло с собой, на тот свет, возьмёшь?.. – усмехнулся Илья, показывая на мешок.
Старый ратник на это ничего не сказал, только вздохнул тяжело. Внезапно до них донёсся громкий крик и звон мечей. Они обернулись на шум и увидели, что возле ворот собора Святой Софии дерутся на мечах два пьяных человека, под ногами у них лежит несколько содранных с икон золотых окладов.
– Не поделили!.. – со злостью сказал Илья и хотел вмешаться, но его остановил за руку Поликарп.
– Не надо… Бог рассудит их сам. Украденное церковное добро ещё никому не приносило удачи. Воры сами себе горе воруют… Чем больше утащат, тем тяжелее горевать придётся!
Они вышли с Ярославова двора и, поражённые страшным зрелищем, остановились у Десятинной церкви. Возле её главных ворот лежали окровавленные тела монахов и киевлян. Некоторые были ещё живы и стонали от боли. Илья подошёл ближе и увидел Анику. Старый кузнец лежал навзничь с пробитой грудью и задыхался. Кровь обильно текла из колотой сквозной раны и уголка рта.
– Аника! – кинулся к нему Илья и повернул его голову к себе. – Старый коваль! Как же ты не уберегся?
Кузнец открыл глаза и с трудом промолвил:
– Чоботок! За что?.. Свои же!.. Умираю я!..
– Не умирай! Сейчас лекаря позовём, он наложит на рану травы.
Кузнец еле заметно покачал головой:
– Не жить мне более… Оставляю белый свет… Церковь защищал… Не смог… Осквернили святую обитель… Бога не боятся…
Он увидел Поликарпа и простонал:
– Исповедаться хочу перед смертью… Отпусти мне грехи, Поликарпушка!..
Илья уступил место игумену, сел поодаль на камешек и задумался. Он вспомнил, когда впервые увидел Киев. Город тогда поразил его своим богатством, красотой и обилием храмов. Церкви, монастыри, часовни стояли без счёта. Сейчас главный город Руси лежит в руинах, побеждённый, разграбленный и униженный. Перед печенегами и половцами устоял, а перед своими – не смог.
Вскоре к нему присоединился Поликарп.
– Уснул Аника–кузнец вечным сном! – грустно заметил игумен. – Сподобился пострадать за Христову церковь. Это ему зачтётся…
Они дождались похоронщиков, загрузили на телегу тело Аники и отправились из города. Бывшие колодники уже не обращали внимания на сновавших вокруг людей, озабоченных лёгкой наживой в побеждённом городе, и старались не глядеть по сторонам: на пепелища на месте теремов и домов, на бесчисленные костры в разорённых дворах и пьяных людей вокруг них, на груды мёртвых тел, возле которых бегали стаи собак и кружились в небе вездесущие вороны. Собаки не грызлись, зачем – мертвечины вокруг было очень много.
Возле Перевесищенских ворот они поднялись на крепостную стену и оглядели местность. Отсюда виднелись урочище Перевесище и Крещатская долина, слева от них старая великокняжеская усадьба Берестов, за ней купола Печерского монастыря. Из Берестова и Печёр валил густой дым пожарищ.
– Поспешим! – заторопил Илью Поликарп и чуть ли не бегом направился к монастырю.
Монахи Печерского монастыря насмерть защищали родные стены. Но их силы были ничтожны и не могли сдержать нападавших, которых гнала вперёд мысль о накопленных богатствах этого самого знаменитого киевского монастыря. Захватив в монастыре и церкви Пресвятой Богородицы все более–менее ценное, грабители пошли шарить по кельям. Ещё немного, и будут осквернены, как во время половецких набегов, гробницы святых.
Появление Поликарпа и Ильи Муромца оказалось как нельзя кстати. Эти два широко известных человека – один святостью и благочестивой жизнью, другой силой и смелостью – остановили осквернение святынь и изгнали грабителей из Божьей обители.
– Куда ты сейчас пойдёшь? – спросили Илью монахи, когда увидели, что их спаситель стал собираться в дорогу. – Какому князю служить будешь?
– Некому больше служить!.. К тем князьям, что Киев на щит взяли и на поток пустили, не пойду. И к новому великому князю тоже не пойду! Некому!.. Поеду в Карачарово: родные места тянут. Два долгих года в княжеских погребах провёл. А потом… Потом на порубежье подамся, на заставу Воинь. Против Дикого поля буду стоять, это моя ратная доля.
– Служи Святой Руси, а не князьям, Илья Муромец! – поддержал ратника Поликарп. – А когда силы на исходе будут, возвращайся к нам, в святую обитель. А этот конь тебе от нас, за помощь твою.
Монахи подвели к Илье вороного жеребца, которого в числе других удалось отбить у грабителей. Илья вскочил на коня и отправился в путь–дорогу.