04. Вопреки всему. Роман о Суини Тодде. Глава 4 (16+)

Глава 4. Затишье перед бурей

– Рад снова тебя видеть при свете дня! – Траверс, прищурившись, смерил насмешливым взглядом фигуру Бенджамина Баркера, появившегося на пороге общего барака. Перекличка только что закончилась, и арестанты понемногу устраивались, каждый на своем убогом ложе, чтобы отдохнуть. Джим выдержал многозначительную паузу, краем глаза наблюдая, как они, насторожившись, приподнялись и повернули головы к выходу при его словах, и торжествующе закончил: – Снова в желтой куртке и цепях! Поздравляю: костюм и украшения тебе к лицу. Теперь ты точно не сбежишь, если, конечно, не найдешь напильник на дороге!

По бараку рокотом прокатился смех. Однако чуткое ухо Джима уловило в нем какую-то принужденную, натянутую ноту. Хохот походил на громовой раскат, который по закону бушующей стихии неминуемо следует за молнией. Многие каторжники питали к Бенджамину уважение за его стойкость и несгибаемый характер, а мужество, с которым он не так давно вытерпел сотню ударов плетью на глазах у всех, лишний раз укрепило это чувство. В душе никто не радовался тяготам товарища, даже в угоду главарю. От Людоеда не укрылся этот холодок, и в его сознании искрой промелькнула мысль, что его авторитет заметно пошатнулся.

В ответ Бен молча кивнул противнику и, в свою очередь, понял: это начало. Зверь, как говорится, устремился на ловца. Желтая куртка, на самом видном месте которой было четко проштамповано «Преступник» – нелепое напоминание для тех, кто никогда не забывает о своей участи, – притягивала и раздражала Людоеда, как быка – красное полотно. Сам он был в сером и без кандалов. Руки Бенджамина тоже были свободны, но лодыжки по-прежнему скованны прочной, довольно толстой цепью, подхваченной посередине кожаным ремнем, который крепился к поясу. В таких оковах можно было передвигаться лишь короткими шагами, и весили они не меньше двенадцати фунтов*.

Переступив порог, Баркер огляделся. Рыжеватые вечерние лучи выхватили из сумеречно-тусклой темноты барака длинные ряды двухэтажных нар, на которых, прижимаясь к стенам, ютились заключенные. Нар хватало не на всех, а его три прогнувшихся от времени узкие доски уже больше месяца были заняты другим арестантом. Бедняга поостерегся уступить их ему при Траверсе, и Бенджамин присел на землю у стены.

– Дурная шутка, Джим. Ты перегибаешь палку, – раздался низкий, густой голос.

Сжав кулаки, Людоед резко обернулся, ожидая нападения:

– Эй, ты! Выйди вперед: я что-то не вижу твоего лица!

– И не увидишь: оно черное, – угрюмо отрезал тот же голос, а из темноты угрожающе блеснула пара глаз.

– А-а-а, Том!.. Тогда тебе простительно, старик! – снисходительно усмехнувшись, отпарировал гигант. Приятель Бена был для него мелкой дичью, не стоящей внимания: Людоед преследовал сейчас иную цель.

Он знал, что Баркер никогда не нападает первым. Что ж, если среди каторжников есть те, кто уважает его за это, сегодня он, Джим Траверс, заставит его первым нанести удар, а после растопчет в прах! И все поддержат и одобрят Людоеда, своего единственного главаря – на этот раз без лицемерия и страха, потому что он на самом деле прав!

Но вскоре Траверс убедился, что Баркера не так-то просто заставить играть по чужим правилам. Все его грубоватые шутки, уловки и уколы Бен встречал молчанием с невозмутимым хладнокровием, как умственно нормальный человек не станет отвечать на лай собаки. С каждой новой неудачей Траверс распалялся, точно пламя, которое раздувает кузнечный мех. Кое-кто услужливо посмеивался, но сейчас ему трудно было разобрать, что забавляет арестантов: его насмешки или же он сам. И даже этот Баркер, на лице которого нет даже тени иронической улыбки, наверняка, смеется над ним в душе! Его – гиганта-Людоеда, грозу всей братии! – воспринимали, как паяца. Все, чего он добился!

Доказать физическую силу просто, но когда противник превосходит тебя силой духа, не лучше ли стать ему другом, признав его достоинства? Однако такой исход борьбы для Траверса был неприемлемым. В его огромной голове вполне хватало места, чтобы вместить внушительных размеров мозг, но отказаться от привычной власти в пользу того, кто уместился бы в его зажатом кулаке, было для него непостижимо.

Внезапно Людоед смекнул, что ему даже на руку это упорное молчание Баркера. Теперь он может с полным правом высмеять своего врага!

– Я в жизни не видал такого труса, как ты! – с презрением плюнув на землю, заявил ему Траверс.

Но Бен был неприступен, как скала под шумными ударами прибоя.

– Я никуда не убегаю от тебя, а значит, не боюсь! – холодно ответил он.

– Тогда вставай! – яростно крикнул ему Траверс, окончательно утративший самообладание. Ноздри его возбужденно раздувались, как у хищника, почуявшего запах крови. Выставив свою массивную нижнюю челюсть, он все еще надеялся, что Баркер ударит его первым, но этого не произошло.

Бенджамин медленно поднялся на ноги и шагнул вперед.

– Предлагаешь помериться силами – так и скажи! – произнес он с расстановкой, прямо глядя ему в глаза.

– Давай же, раз и навсегда разберемся, кто здесь главный! – прорычал сквозь зубы Людоед. Наступая на противника, он навис над ним всем своим огромным, мускулистым телом. Рядом со стройным, изящным Баркером Траверс выглядел настоящим великаном, который обнаружил у себя в пещере непрошеного гостя и собирается сожрать его на ужин.

Том попытался было вмешаться, но каторжники тут же оттеснили его, плотным кольцом столпившись вокруг воображаемой арены, на которой должна была произойти решающая битва.

– Приляг, а то споткнешься! – крикнули Тому, а через секунду все забыли о старом негре.

Как и всегда в подобных случаях, мысленно каждый делал ставку на своего борца, не разглашая ее вслух. А после поединка мнение нетрудно поменять – в зависимости от того, кто победит. Многие заранее сочувствовали Баркеру: в драке с таким противником, как Людоед, шансов у него было маловато. Но Бенджамин не собирался сдаваться раньше времени. Заняв оборонительную позицию, зорко следя за каждым движением врага, он напряженно ожидал его броска, готовый ловко уклониться от удара. Он знал, что слабые места есть у любого, а самым слабым местом Траверса была его самоуверенность. Бену нередко приходилось защищаться не только от тяжелых кулаков, но и от острого, короткого ножа. Жизнь научила его использовать быстроту и ловкость в борьбе с превосходящей его силой, хоть этот опыт и обошелся ему недешево. Главное, не торопиться с нападением.

Осторожность Баркера поначалу забавляла Людоеда, но после нескольких шагов по кругу под приглушенный ропот окружившей их толпы, он стал терять терпение. Ему не нужно было долго изучать противника, чтобы скрутить его, и, разъяренный затянувшимся началом схватки, он стремительно бросился вперед. В ту же секунду пальцы Баркера стальным кольцом сжали его правое запястье. Удивленный столь решительным отпором, Траверс однако недоумевал, чего пытается добиться этот муравей, повиснув на его руке? Шумно хрипя, так, что слюна его буквально брызнула Баркеру в лицо, он резко замахнулся и, в свою очередь, свободной левой рукой схватил его за правую. Затем как следует нажал, так что Бен вынужден был отступить к стене и упереться в нее всем телом. Иначе быть и не могло, но Траверсу вдруг показалось, что его противник именно этого и ждал. Что он еще задумал?.. Оба в упор пронизывали друг друга взглядом, но только Бенджамин из них двоих угадывал каждую мысль своего врага.

– Я сотру тебя в порошок! – проревел Людоед, налегая все сильнее.

Бен не ответил. До боли напрягая мышцы, нечеловеческим усилием он оттеснил от себя правую руку Траверса, которую сжимал в своей, и, убедившись, что теперь под ее натиском не выдержит и буйвол, внезапно что есть силы дернул ее на себя. Расчет был более чем точным: в то время, когда Баркер ловко уклонился вправо, Людоед со всего размаху врезался головой в широкое бревно. Будь стена потоньше, он бы непременно проломил ее насквозь. Траверс рухнул, как подкошенный, даже не успев сообразить, как все произошло. Зрители замерли, не веря собственным глазам: недюжинная сила этого гиганта сегодня послужила не ему! Восторженные возгласы прокатились по бараку:

– Ты видел?!

– Никогда бы не поверил!

– Одним ударом! Наповал!

– И по заслугам!..

– Эй, что здесь происходит? – крикнул с порога солдат охраны, перекрывая гвалт.

Угроза в его голосе заставила притихнуть арестантов, но на вопрос мгновенно нашлось, кому ответить:

– Верзила Джим споткнулся и налетел башкой на стену!

Солдат недоверчиво осмотрелся, ища подтверждения этих слов, и вскоре отыскал его – на земляном полу. По-видимому, зрелище понравилось ему не меньше, чем заключенным.

– Отлично! – не скрывая удовольствия, заключил он и с шумом захлопнул дверь.

Оставшиеся в бараке очутились в полной темноте, лишенные возможности лицезреть, как победителя, так и поверженного великана. Спектакль был окончен, зрители понемногу расползались по своим углам. Ночь наступала для арестантов сразу после того, как запирали дверь. А по ночам порою происходят странные вещи…

– Бен, это ты? – услышал Баркер голос Тома, наощупь пробиравшегося между нар.

– Да, – тяжело дыша, ответил он.

– Идем отсюда.

Вместе они пробрались в противоположный конец барака. Сраженный охватившей его усталостью, не меньше, чем Траверс ударом о стену, Бенджамин буквально повалился на солому. И вдруг ужасное предположение стрелой пронзило его мозг.

– А если я убил его? – почти беззвучным шепотом спросил он Тома.

– Он жив: я видел, как он пошевелился, – успокоил его товарищ. – Но теперь тебе надо быть настороже! Слава Богу, охранника порадовало это происшествие, и он не стал искать виновных, иначе… – Том предпочел оставить фразу незаконченной.

Баркер с облегчением вздохнул: виселица, во всяком случае, не грозит ему! Однако радоваться было рано. Не строя утешительных иллюзий, он ясно сознавал, в каком опасном положении оказался. Очень скоро победа могла обернуться для него поражением, если не смертью. Мудрым решением было бы дождаться утра, не смыкая глаз, но Бен, измученный тюремными лишениями и этой яростной, хоть и короткой, схваткой, не продержался бы и часа. Зная, что Людоеду при всем желании не найти его в кромешной темноте, он мог позволить себе отдых – до рассвета. А в случае угрозы Том предупредит его…

Бенджамин был уверен, что Траверс подстережет его на руднике, за одним из поворотов темного тоннеля, где можно без помех подстроить быструю, вполне естественную смерть. Неудачное падение с ударом головой о камень, внезапно рухнувшая балка, осыпи породы – такие случаи происходили и без посторонней «помощи»… Но день прошел, а Людоед ни разу не напомнил о себе. Казалось, он нарочно избегает встречи со своим врагом. И это утвердило Бена в мысли, что Траверс намерен расквитаться с ним позднее, когда об их вчерашней драке подзабудут – так он останется вне подозрений.

Вечером, после переклички, они почти столкнулись у дверей в барак. Стычка была неминуема, но… ничего не случилось! Людоед ограничился лишь ехидной миной и с подчеркнутым пренебрежением отвернулся. Он явно наслаждался, играя с Бенджамином, точно кошка с мышью. Так продолжалось около недели. Пристально следя за Траверсом, Баркер начал замечать в его поступках осторожность, совершенно чуждую характеру этого громилы, привыкшего без церемоний отбрасывать все, что ему мешает на пути. Людоед как будто был всецело поглощен другим, более серьезным делом, или вернее, тайной целью.

Когда тюремный срок Мэттью и Билли подошел к концу, их под конвоем препроводили обратно в лагерь. Теперь им снова, вместе с остальными каторжниками, предстоял тяжелый труд на руднике. Несчастный Кэрол стал, казалось, еще тоньше: серая куртка из грубой ткани висела на нем, как на шесте. Он с жадностью набрасывался на пищу и никак не мог прийти в себя после заключения на урезанном пайке. Только в сравнении с гораздо большими лишениями познается цена маисовой похлебки, которой наполняют миску до краев… Но как-то вечером его спасительная порция попала в чужие руки: едва лишь Билли потянулся за своей миской, как ее перехватили.

– Сегодня можешь отдохнуть, я выполню эту работу за тебя! – великодушно заявил басистый голос, и вся партия неудержимо грохнула от хохота.

Растерянный и оглушенный, Билли испуганно обернулся: позади него возвышался ухмыляющийся Траверс.

– Ну что, поделишься со мной, Цыпленок? – нарочито любезно осведомился он.

Каторжники захохотали еще пуще, но тут один из них предупредительно дернул Джима за рукав, показывая пальцем в сторону. В двух шагах, молча глядя на него, стоял Бенджамин Баркер.

– На что ты пялишься? – огрызнулся Траверс. – Может, хочешь проповедь прочесть?

– Скажи, ты смог бы драться за еду, которую отобрал? – не повышая голоса, ответил Бен вопросом на вопрос.

– Ты в этом сомневаешься? – язвительно усмехнулся Людоед. – Ешь свою, а то остынет!

– Так вот, я отдам тебе свою порцию, когда ты не сможешь поднять руки, – отпарировал Баркер.

Эта неожиданная фраза, в которой наравне с упреком вместо объявления войны прозвучало твердое обещание поддержки, застала Траверса врасплох. Слова и поведение этого человека всегда сбивали его с толку, вынуждая совершать поступки, которым после не находилось объяснения. Невольные приливы воодушевления, порывы непривычного великодушия, благодаря которым Траверс будто бы поднимался выше на ступень, довольно быстро проходили, оставляя в нем лишь злобу и досаду, точно он вдруг очнулся в грязной луже на глазах у всех. Нет, уж лучше он останется самим собой!

– Тогда отдай ему, раз такой сердобольный! – глухо буркнул Людоед, махнув рукой на Билли и молча удалился, пережевывая на ходу лепешку. Потасовка, которую многие с нетерпением ожидали, так и не вспыхнула.

– Странный он стал, – заметил Том, провожая его взглядом. – Боюсь, что скоро это выяснится.

– Да, скоро… – нахмурившись, согласился Бенджамин и поделился к Кэролом своей похлебкой.

Несколько позже действительно все выяснилось…

Утро в общем бараке начиналось с раскатистых криков надзирателей:

– Эй, ленивые крысы, поднимайтесь, кто не хочет отведать плетей! На работу, собаки, на работу!

Дверь, которую на ночь крепко запирали, сейчас под охраной пехотинцев с ружьями наготове, была распахнута настежь. Свежий воздух, еще не накаленный зноем, ворвался в помещение, пропахшее пронизывающе резким духом сырости и человеческих страданий.

Пробираясь к выходу вместе с другими арестантами, Баркер случайно заглянул под нары справа от себя. Жуткое зрелище заставило его невольно содрогнуться и замедлить шаг: из-под грубо сколоченных досок на него бессмысленно глядели неподвижные тусклые глаза. Несколько заключенных уже переступили через вытянутую поперек прохода руку, конвульсивно сжатую в кулак.

– В чем дело! – раздался недовольный окрик Бейса. – Эй, Баркер, хочешь вернуться и поспать еще?

Бенджамин молча указал ему на распростертое под нарами безжизненное тело и отошел.

Бейс недоверчиво пихнул лежавшего ногой, но тот не шевельнулся. Стиснутые пальцы не разжались – уставившись застывшим взглядом в потолок, покойный словно угрожал своим тюремщикам.

– Плут! – выругался было надзиратель, но грубое, вошедшее в привычку слово как-то неловко оборвалось. – Отмучился, – пробормотал он, перекрестившись.

– Это я! – Оттолкнув с дороги Бена, полуодетый арестант с криком бросился на землю, жадно вцепившись в тело умершего, точно голодная собака в кость. – Это я его убил! Я! Я!..

Он в исступлении бил себя в грудь, с какой-то безумной гордостью показывая собравшимся труп своего товарища. Его глаза горели лихорадочным огнем, но Бенджамин заметил, как во взгляде его сверкнула искра отчаянной надежды.

– Я – убийца! – яростно прорычал он на весь барак, видя, что надзиратель и подбежавшие солдаты молча, с недоверием смотрят на него.

– Странно: я не вижу на теле следов насильственной смерти, – наклонившись, заметил Бейс. – А ну-ка отвечай, как ты его убил?

Арестант в замешательстве уставился на него.

– Я убил его. Я! – повторял он упорно. – В темноте, этой ночью…

– Врешь! – Бейс круто развернул его и, схватив рукой за горло, поднял на ноги. – Убийца не признался бы! Я знаю, что ты задумал! Мечтаешь отдать концы? Боишься сам себя убить и хочешь, чтоб тебя повесили, хитрая бестия?! – крикнул он, сверля беднягу взглядом. – Я прав?

Арестант не отвечал, и надзиратель с силой ударил его головой о перегородку:

– Молчишь? Значит, я прав, черт бы тебя побрал! Я всех вас насквозь вижу!

– Не издевайся над ним, Бейс, – вступился за товарища Мэттью. – Ты же видишь: у него не в порядке с головой!

– Вижу, не слепой! – Надзиратель отбросил свою жертву, как тряпичную куклу. – Таких тут – полбарака, если не больше, – с досадой прибавил он. – Заразная причуда!

– Здесь очаг этой эпидемии, – со вздохом пробормотал старик и угрюмо опустил седую голову, припомнив кое-что из собственного опыта.

– Эй, вы! – возвысив голос, пригрозил Бейс, обращаясь к заключенным. – Запомните, кто еще выкинет подобный фокус, будет наказан, как за попытку самоубийства! А теперь – все во двор!

Мертвое тело унесли, и инцидент был исчерпан. Через несколько часов покойный будет под землей, но каторжники позабудут о нем гораздо раньше: их муки не дают им передышки.

По дороге на рудник Бенджамин заметил, как укоризненно, с безмолвной горечью Билли исподлобья погладывает в сторону Мэттью. Казалось, юноша беспрестанно повторяет про себя вопрос, на который ему, как наивному или слепому ребенку, однажды ответили ложью.

– Ну чего ты все смотришь? – не выдержал Гроу, встряхнув головой. – Ладно, можешь не говорить: я знаю!

– Ты не ответил, существует ли на самом деле рай, – вырвалось у Билли, точно в груди его не оставалось места для вдоха, – просто сказал, что я еще не видел ада. Неправда: я его вижу! С первого дня, как оказался за решеткой! Ты утверждал, что смерти ищут чаще на словах и пристыдил меня за то, что совершает каждый! А потом сказал, что человек должен терпеть и выживать… Зачем?

Тонкие, высохшие губы старика невольно дрогнули, а редкие седые брови хмуро сошлись на переносице.

– Я хотел подбодрить тебя, уберечь от безумия… Но оно здесь повсюду, как и смерть. К сожалению, двадцать лет каторги могут окончиться намного раньше, чем ты думаешь. А может, это к счастью… – Гроу замолчал и отвернулся. Его худые плечи едва заметно передернулись под серой курткой, сношенной до дыр. Больше он не проронил ни слова.

В толпе бредущих по пыльной, каменистой дороге арестантов Билли остался наедине со своими мыслями. Бенджамин то и дело оглядывался на него, следя, не бросится ли юноша бежать в порыве охватившего его отчаяния. Но тот понуро двигался вперед, не поднимая головы, устало волоча худые ноги. Надзиратели время от времени подгоняли его, понукая ударами плетей. Кэрол выглядел изнуренным, еще не добравшись до рудника. Пустая водянистая похлебка, которую любой нормальный человек, не знакомый с тюремным бытом, принял бы за помои, а изголодавшиеся каторжники с жадностью отбирали друг у друга, не возвращала ему силы. Для тяжелого труда необходимо закаленное, выносливое тело – у Билли его не было. Некто назвал петлю искусно продуманным изобретением для укрощения диких лошадей: она затягивается все туже оттого, что жертва барахтается в ней, а жертва бьется потому, что задыхается. Жизнь каторжников похожа на агонию в петле: чем хуже они работают – тем чаще их наказывают, но от невыносимых наказаний они работают все хуже. Билли перестал говорить о смерти, он почти не жаловался вслух на свои страдания. Однако это и настораживало Бена: тот, кто не говорит, способен совершить...

Подавленный тоской и одиночеством, ища поддержки и сочувствия, еще в тюрьме Кэрол однажды поведал ему свою историю. Горькая, изувеченная несправедливостью судьба поразила Баркера сходством с его собственной: у них обоих подло украли будущее, без вины осудив за воровство. Билли был слишком слаб и уязвим, чтобы испытания укрепили его дух, и Бенджамин поклялся себе защищать и наставлять его, как родного брата. Когда-нибудь это поможет им, если ни один из них не сдастся…

Постройки угольного рудника располагались на равнине, отгороженной от моря естественной стеной прибрежных скал. Свежее дыхание соленого морского ветра не доносилось до ее широкого пространства, и уже с утра каждый камень здесь накалялся под немилосердно палящим солнцем. Непосвященным может показаться, что работы под землей спасают углекопов от полуденного зноя, а в полумраке длинных, узких коридоров веет прохладой, как со дна глубокого колодца. На самом деле в некоторых уголках подземных лабиринтов царит невыносимая жара, точно в горниле адовой печи. Рудник – это еще одна тюрьма, где заключенные, как будто для того, чтоб выбраться на волю, целыми днями, не жалея сил, роют подкопы в самых недрах давящей на них земли.

Вратами в беспросветную зияющую пропасть, уводящую в разветвления обитых деревом тоннелей, служила башня, внутри которой помещалась подъемная машина. Ежедневно на рассвете шахта, как огромное, скрытое от глаз чудовище, с ненасытной жадностью заглатывала клети с каторжниками. Чрево ее, словно источенное множеством червей, насквозь пропитанное спертой селитряной сыростью, конвульсивно содрогалось от резких беспорядочных толчков, и с гулким лязгом изрыгало на поверхность груды черных, сверкающих обломков. Уголь грузили в вагонетки, которые катили по железным рельсам, проложенным в тоннелях штреков**. Местами своды были так низки, что приходилось ползти на четвереньках, пристегивая к поясу цепь от вагонетки. По некоторым штрекам впереди тележки свободно прошла бы лошадь, однако в колонии запрещено было иметь вьючных животных: в качестве тягловой силы использовали заключенных.

Самыми жуткими были тесные концы проходов, где рабочие, дробившие пласты угля при тусклом свете лампы, оказывались точно замурованными в невыносимо жарком, душном тупике между тремя стенами и кучей отбитой ими породы. Местами сквозь деревянную обшивку потолков тонкими ручейками просачивались грунтовые воды, а под ногами скользила размытая почва.

Рискуя быть затопленными, заживо погребенными в могиле глубиной в десятки метров, стать еще одним пластом среди угля, песчаника и глины, каторжники, в отличие от свободных тружеников, не могли ответить на вопрос: ради чего все это? Да разве подобный труд вообще может окупить какая-то цена?! Эта сырая, зыбкая, смешанная с кровью, омываемая грязными, мутными ручьями, земля вдали от солнечного света питала зерна гнетущей ненависти. Здесь ослепленные могильным мраком зорко видят внутри себя и ничего не забывают. Но разве мир там, наверху, меняется от этого? Жизнь арестантов была и остается дешевой безделушкой в чужих руках…

Добытый уголь дробили, просеивали и доставляли на склады, выстроенные неподалеку от башни; там же хранили бревна, из которых сооружались крепи подземных галерей.

Те, кто трудился под землей, поднимались на поверхность только на закате. Если бы день продлился дольше, яркое солнце непременно ослепило бы их после десяти часов сумеречной темноты. Немудрено, что после работ на руднике желтая роба «неисправимых преступников» также, как и серая, были одинаково черны, а сами арестанты походили на рабов-нигеров. Каждый из них получал ведро воды, чтобы кое-как смыть с себя угольную пыль. Вымыться по-настоящему им позволялось только в воскресенье – перед проповедью, которую неукоснительно полагалось посещать. Тогда же выдавали и чистую одежду. Так протекала, уходя сквозь пальцы, «жизнь» заключенных в каторжной колонии…

Захватив с собою лампу, Бенджамин вместе с группой углекопов вошел в одну из клетей, в которой помещалось одновременно по десять человек; вторая, на ярус ниже, была загружена досками и подпорочными бревнами. Барабаны спусковой машины, вращаясь, привели в движение два стальных каната, и клети, резко дрогнув, соскользнули в гулкую чернеющую пустоту. Эти, перемежающиеся толчками, головокружительные спуски напоминают странное падение в никуда – порою трудно разобрать, взлетаешь ты в беззвездное ночное небо или проваливаешься в колодец. Никто не вскрикнул, услыхав, как по железной крыше клети дробью хлещет настоящий ливень: то старая обшивка шахты кое-где пропускала воду, которую откачивали с помощью водоотливного насоса.

Канаты замерли, раздался грохот отворяемых задвижек, и каторжники разбрелись по узким коридорам штреков. Дойдя до поворота, за которым недавно начали долбить еще один проход, Бен собирался было войти в забой***, как вдруг, между ударами кирки по твердому угольному пласту, до него донесся приглушенный шепот. Быстро прикрыв ладонью лампу, он прижался спиной к сырой стене и затаил дыханье, напрягая слух. Слово, произнесенное арестантами вполголоса, нередко таило в себе угрозу – он должен был узнать, против кого.

– …А нечего больше откладывать, – решительно настаивал один из собеседников. – Разве тебе не хочется поскорей удрать отсюда? Роуд поправился и без труда уложит за раз не одного, а двух. Сегодня он сказал мне, что готов. Траверс уже неделю только и ждет сигнала. Этот верзила и вовсе сметет с пути кого угодно!

– Если противник не окажется умнее, – послышался в ответ иронический смешок. Каторжники до сих пор не могли забыть той злополучной драки, в которой «муравей» сразил гиганта.

– Притихни, Гарри! Если бы Джим тебя услышал – прихлопнул бы на месте!

Бенджамин в одно мгновение оценил положение вещей: четверо заключенных задумали побег, причем для этого им нужно будет расправиться с охраной. Те двое, что шептались за углом тоннеля, в прошлом были взломщиками из одной и той же шайки. Первый, – Баркер узнал его по визгливому, резкому голосу, – Джереми Блейд – являлся вожаком. Второго звали Гарри Кент, а Роуд, уличный воришка, был их общим приятелем по каторге. Чтобы исполнить свой опасный замысел, им не доставало лишь недюжинной силы Людоеда.

Все сразу встало на свои места: продуманная осторожность Траверса была коротким затишьем перед бурей. Но, как на самом деле оказалось, бороться с этой бурей предстояло не Бену, а солдатам, охранявшим заключенных.

– Не боишься бежать с Людоедом? – недоверчиво спросил у Блейда Кент, явно намекая на историю, связанную с этим грозным прозвищем.

– Может, и правда то, что о нем болтают. А я скажу одно: он моряк и умеет ориентироваться по солнцу и звездам. Кроме того – свирепый, как кабан, и во время побега поможет нам пробиться. С надзирателем особо возиться не придется: он не вооружен – разве что плеткой. Главное кокнуть в спину четырех солдат и отобрать у них оружие, порох и пули, потом свернем на узкую боковую тропку между скал и отстреляемся от остальных. В джунглях мы будем охотиться на дичь, а если Людоеду захочется отведать человечины, нас будет трое против него, – уверенно заявил Блейд и грохнул киркой по камню.

– Послушай, Джерри, – с опаской зашептал ему приятель, – а ты не думал, что когда мы побежим, другие каторжники могут увязаться вслед за нами?

– Я все продумал: они послужат нам прикрытием. Что еще тебя пугает?

– Любой побег опасен тем, что может привести в местечко более поганое, чем прежде, – мрачно усмехнулся Гарри Кент.

– Слушай, мне все время кажется, что ты колеблешься, – раздраженно бросил ему Блейд.

– Нет-нет! – поспешно, хоть и не очень убедительно, заверил его товарищ.

– Значит, завтра утром по дороге на рудник, возле той самой боковой тропинки, которую я показал тебе. И спрячь заточку**** понадежнее. Все наши пойдут в хвосте колонны, каждый поближе к «своему» солдату.

На этом разговор внезапно оборвался, и Бенджамин, боясь, как бы его не обнаружили, неслышно отступил обратно к выходу. В потемках штрека перед его глазами четко до мелочей предстала вся картина завтрашнего бегства. План был необычайно дерзкий, но, как ни странно, выполнимый. По дороге к руднику каторжников сопровождали пехотинцы, вооруженные ружьями и саблями, которые при быстром, заранее спланированном нападении можно было отобрать. В узком проходе между скалами, каждые двадцать заключенных окажутся, по сути, под охраной всего лишь четырех солдат и надзирателя, с которыми вполне по силам справиться таким как Роуд, Блейд и Кент, не говоря уже о Джиме Траверсе. Возможно, заговорщики приметили ту самую тропу, которая однажды ввела уже Бена в искушение. Но если он поддался спонтанному порыву, то эти четверо продумали все до конца. Беглецы укроются от пуль за каменной преградой скал и, если оторвавшись от погони, затеряются в труднопроходимых джунглях, будут спасены. Ценою жизни четырех людей. А может, даже больше…

Погруженный в размышления, Баркер простоял так около минуты, пока в колодец шахты, позади него, снова со скрежетом не опустилась клеть.

– Чего ты ждешь, забыл что делать? Иди в забой и кроши уголь! – возмущенно прикрикнул надзиратель, замахнувшись плеткой.

Ловко увернувшись от удара, Бен, не оборачиваясь, зашагал вглубь низкого тоннеля. За ним последовали еще несколько рабочих, катя перед собой пустую вагонетку.

Привычно беспросветный день закончился без новых происшествий: никто не пострадал от неожиданных обвалов, поток воды не хлынул в коридоры штреков, даже ни разу не заели механизмы спусковой машины.

Облачный вечер промелькнул подобно слабой вспышке пламени над затухающим костром. Часовые, как обычно, заперли барак и заняли свои посты. Казалось, кроме посвященных и Баркера, случайно раскрывшего их тайну, никто и не подозревал о том, что будет завтра, рано утром…

* Фунт = 0,453592 кг.
** Штрек – горизонтальная горная выработка, не имеющая непосредственного выхода на земную поверхность.
***Забой – В шахте: постепенно продвигающийся в ходе работ конец горной выработки, являющийся рабочим местом горняка.
****Зато́чка — самодельное колющее, колюще-режущее или режущее холодное оружие, изготовленное по типу шила или стилета (чаще) или по типу ножа. Распространённое по всему миру оружие заключённых исправительных учреждений, тюремный нож.