Интересная тема, много стихов хороших. про Харона прочитал.. вспомнил, что когда-то тоже писал про Царство Мёртвых))

Женщина

Я – женщина, пленённая мужчиной.

Мне дела нет до мира и страны.

Ребром, золой и обожжённой глиной,

Рукою Бога, когтем Сатаны

Я вписана в Скрижали, в Гримуары.

Я – в каждой карте ведьмы Ленорман.

Мои любовники напишут мемуары,

В которых будут правда и обман.

Для них я – нерв. Я вкручена в сосуды.

В бордовый от дождя тугой пион!

В осколок гжельской голубой посуды.

Я – чёрный и пугливый махаон.

Кукушка, разбросавшая наследство.

Гусыня, что трясётся над детьми.

Моё с мужчиной вечное соседство

Оплачено терпеньем и плетьми.

Любила тех, которых проклинала.

За ними шла на казнь и на костёр.

И кто в доспехах ратных я не знала

Ворвётся после боя в мой шатёр!

Я – женщина, любительница яблок.

Сосуд для первородного греха.

Я – россыпь горных дымчатых фиалок.

Я – горностая снежные меха.

Меняются монархи и вассалы.

Меняются порядки государств.

Ломают мародёры и вандалы

Границы узаконенных пространств.

Потух очаг. Вокруг чумное время.

Мне дела нет до мира и страны.

Я – Богово, я – дьявольское семя!

Хотя давно не повод для войны,

Как ранее троянская Елена...

Сукровицей пропитан белый флаг.

А я – по-прежнему морская соль и пена!

Мужского сна неистребимый враг!

Марина Пономарёва

+

Вадим,

Иван-да-Марья

Открой во мне страницу тишины –

тончайший лист бумаги папиросной.

Луга в тумане призрачно видны,

слезятся росно.

Закрой глаза и слушай кровоток –

пульсацию мелодии и цвета.

Так слушает проснувшийся цветок

изнанку света.

Босой ногой дотронься до стерни.

Свобода – боль на горькие две трети.

Цветную ленту с локонов сорви,

пусти на ветер.

На тростниковой дудочке река

сыграет нам зарю, вздыхая-маясь,

и солнца, запоздавшего слегка,

набухнет завязь.

И мы, когда умается костёр,

уйдя дымами к облачной отаре,

с другого края света прорастём

Иван-да-Марьей.

Полина Орынянская

ДОРОГАЯ МОЯ, ДОРОГАЯ

Я прощаюсь с тобой,

Я прощаюсь с тобою, прощаюсь,

И летит ледяной

В поднебесье мой голос, печалясь,

Я прощаюсь с тобой,

Дорогая моя, дорогая...

Мне отмерена боль,

Как дорога, твоими шагами.

Я прощаюсь с тобой,

С чутким островом, летним, летящим,

И вмерзает любовь

В пеннохвойные зимние чащи.

Я прощаюсь с тобой,

Я шепчу в твои губы "спасибо"...

Твое имя любовь,

Словно крестик нательный, носила.

Я прощаюсь с тобой, —

Наше завтра сегодня сгорает, —

Как прощаюсь с собой,

С той, которая здесь умирает.

Я прощаюсь с тобой

Всею кровью своей сиротливой...

Я была в снег и в зной

Твоей лучшей податливой глиной,

И — как вечности сор

На моих побережьях напрасных —

Твоих пальцев узор,

Их подушечек нежных прекрасных.

Я прощаюсь с тобой,

География скул и лодыжек,-

Жизнь, любимая столь,

Уходи, уходи, уходи же...

Я прощаюсь с тобой,

Я прощаюсь с тобою, прощаюсь,

Это смертная боль,

А не я с тобой взглядом встречаюсь.

Я прощаюсь с тобой, —

Сушь и море плывут под ногами, —

Я прощаюсь с тобой,

Дорогая моя, дорогая…

..

Юлия Листвицкая

Владимир Маяковский
Письмо Татьяне Яковлевой

В поцелуе рук ли,
губ ли,
в дрожи тела
близких мне
красный
цвет
моих республик
тоже
должен
пламенеть.
Я не люблю
парижскую любовь:
любую самочку
шелками разукрасьте,
потягиваясь, задремлю,
сказав –
тубо –
собакам
озверевшей страсти.
Ты одна мне
ростом вровень,
стань же рядом
с бровью брови,
дай
про этот
важный вечер
рассказать
по-человечьи.
Пять часов,
и с этих пор
стих
людей
дремучий бор,
вымер
город заселенный,
слышу лишь
свисточный спор
поездов до Барселоны.
В черном небе
молний поступь,
гром
ругней
в небесной драме,-
не гроза,
а это
просто
ревность двигает горами.
Глупых слов
не верь сырью,
не пугайся
этой тряски,-
я взнуздаю,
я смирю
чувства
отпрысков дворянских.
Страсти корь
сойдет коростой,
но радость
неиссыхаемая,
буду долго,
буду просто
разговаривать стихами я.
Ревность,
жены,
слезы…
ну их!-
вспухнут вехи,
впору Вию.
Я не сам,
а я
ревную
за Советскую Россию.
Видел
на плечах заплаты,
их
чахотка
лижет вздохом.
Что же,
мы не виноваты –
ста мильонам
было плохо.
Мы
теперь
к таким нежны –
спортом
выпрямишь не многих,-
вы и нам
в Москве нужны,
не хватает
длинноногих.
Не тебе,
в снега
и в тиф
шедшей
этими ногами,
здесь
на ласки
выдать их
в ужины
с нефтяниками.
Ты не думай,
щурясь просто
из-под выпрямленных дуг.
Иди сюда,
иди на перекресток
моих больших
и неуклюжих рук.
Не хочешь?
Оставайся и зимуй,
и это
оскорбление
на общий счет нанижем.
Я все разно
тебя
когда-нибудь возьму –
одну
или вдвоем с Парижем.

Послушайте Володя.

Не надо. Бросьте.

Ваш выстрел не сделает их тише.

Кричаших о Вашей любви в Париже.

Жадно жующих скандальные новости.

У поэтов есть дела поважнее,

Чем пистолет к виску.

Найдётся кому ускорить вхождение,

Из этой кромешности в ту.

Без Вас обойдутся.

Справятся ловко.

И не заметите как.

Не рвите стоп-кран!

Не на...!

ОСТАНОВКА.

Ну вот, это поле Вам.

Омытые лёгкими светлыми ливнями,

Цветы развернули шатры

Для Вас Володя, граждане мирные,

Жгут золотые костры.

Деды и прадеды Вашего рода,

Пьют молодое вино.

Ну что ж, всё случилось.

С судьбой не поспоришь.

Вот ведь какое

Кино.

(с)

+ + +

Вадим,

Вот ведь какое

Кино.

Да, кино драматическое. Мне ”о нём” особенно обидно. Очень его стихи люблю.
Я тут начиталась полемик о любОви, и вот вспомнился этот стих, который, как раз и показывает, насколько по-разному она может “чувствоваться” человеком
Стих - огонь! А последняя фраза - ваще пожар

Мне ”о нём” особенно обидно. Очень его стихи люблю.

Понимаю. Ну, если стих неплохой о любимом поэте, то мне не обидно.
Я вот люблю этот стих о Гумилёве...

Посвящение Гумилеву

Какой-то двадцать первый год.

Портрет царя, как злая шутка.

Какой-то там переворот.

Нева штыком сверкает жутко.

Нести засохший хлеб тайком

Для недотроги ученицы.

О, Боже, как же далеко

С руки слетевшая синица.

Как далеко горит свеча

Немого замка в черных скалах

И озеро с названьем: Чад.

Лишь запах затхлый из подвалов.

Гори меж пальцами строка.

Живите, колдуны и маги.

Гори, строка, гори пока

Горят сердца огнем отваги.

Гори пока, хотя б одна

Душа полна святого вздора,

Пока срывает с плеч весна

Ветрами плащ конкистадора.

Пока труба не скажет: «Нет!» –

Губам не знающим смиренья.

Прекрасна будет смерть вдвойне

На высшей точке вдохновенья!

С трибуны крикнуть: «Господа!»

Назло кожанкам меднолицым,

Чтобы восторженное: «Да!»

Прочесть во взгляде ученицы.

Бежать и воронье дразнить.

И обижаться, как подростку.

И с беспризорником смолить

В подвале затхлом папироску.

..

Алексей Витаков

Я тут начиталась полемик о любОви, и вот вспомнился этот стих, который, как раз и показывает, насколько по-разному она может “чувствоваться” человеком

Ясно)) Да-а, полемики были интересные
А любоф - ну я вот считаю - она у каждого - своя. Как отпечатки пальцев)))

Понимаю. Ну, если стих неплохой о любимом поэте, то мне не обидно.

нет, мне о Маяковском самом обидно. Что так он закончил
А этот стих, неизвестного авторства, хорош!

Алексей Витаков

я вообще посвящения люблю. Что-то такое, сакральное в них.

Ясно)) Да-а, полемики были интересные

Владимир Маяковский — Сергею Есенину

Вы ушли,
как говорится,
в мир иной.
Пустота…
Летите,
в звезды врезываясь.
Ни тебе аванса,
ни пивной.
Трезвость.
Нет, Есенин,
это
не насмешка.
В горле
горе комом —
не смешок.
Вижу —
взрезанной рукой помешкав,
собственных
костей
качаете мешок.
— Прекратите!
Бросьте!
Вы в своем уме ли?
Дать,
чтоб щеки
заливал
смертельный мел?!
Вы ж
такое
загибать умели,
что другой
на свете
не умел.
Почему?
Зачем?
Недоуменье смяло.
Критики бормочут:
— Этому вина
то…
да се…
а главное,
что смычки мало,
в результате
много пива и вина.-
Дескать,
заменить бы вам
богему
классом,
класс влиял на вас,
и было б не до драк.
Ну, а класс-то
жажду
заливает квасом?
Класс — он тоже
выпить не дурак.
Дескать,
к вам приставить бы
кого из напостов —
стали б
содержанием
премного одарённей.
Вы бы
в день
писали
строк по сто,
утомительно
и длинно,
как Доронин.
А по-моему,
осуществись
такая бредь,
на себя бы
раньше наложили руки.
Лучше уж
от водки умереть,
чем от скуки!
Не откроют
нам
причин потери
ни петля,
ни ножик перочинный.
Может,
окажись
чернила в «Англетере»,
вены
резать
не было б причины.
Подражатели обрадовались:
бис!
Над собою
чуть не взвод
расправу учинил.
Почему же
увеличивать
число самоубийств?
Лучше
увеличь
изготовление чернил!
Навсегда
теперь
язык
в зубах затворится.
Тяжело
и неуместно
разводить мистерии.
У народа,
у языкотворца,
умер
звонкий
забулдыга подмастерье.
И несут
стихов заупокойный лом,
с прошлых
с похорон
не переделавши почти.
В холм
тупые рифмы
загонять колом —
разве так
поэта
надо бы почтить?
Вам
и памятник еще не слит,-
где он,
бронзы звон,
или гранита грань?-
а к решеткам памяти
уже
понанесли
посвящений
и воспоминаний дрянь.
Ваше имя
в платочки рассоплено,
ваше слово
слюнявит Собинов
и выводит
под березкой дохлой —
«Ни слова,
о дру-уг мой,
ни вздо-о-о-о-ха »
Эх,
поговорить бы иначе
с этим самым
с Леонидом Лоэнгринычем!
Встать бы здесь
гремящим скандалистом:
— Не позволю
мямлить стих
и мять!-
Оглушить бы
их
трехпалым свистом
в бабушку
и в бога душу мать!
Чтобы разнеслась
бездарнейшая погань,
раздувая
темь
пиджачных парусов,
чтобы
врассыпную
разбежался Коган,
встреченных
увеча
пиками усов.
Дрянь
пока что
мало поредела.
Дела много —
только поспевать.
Надо
жизнь
сначала переделать,
переделав —
можно воспевать.
Это время —
трудновато для пера,
но скажите
вы,
калеки и калекши,
где,
когда,
какой великий выбирал
путь,
чтобы протоптанней
и легше?
Слово —
полководец
человечьей силы.
Марш!
Чтоб время
сзади
ядрами рвалось.
К старым дням
чтоб ветром
относило
только
путаницу волос.

Для веселия
планета наша
мало оборудована.
Надо
вырвать
радость
у грядущих дней.
В этой жизни
помереть
не трудно.
Сделать жизнь
значительно трудней.

А любоф - ну я вот считаю - она у каждого - своя. Как отпечатки пальцев)))

однозначно! И как ушные раковины! )))

нет, мне о Маяковском самом обидно. Что так он закончил

Мне тоже. Ведь сильный был, вроде, человек. И сломался((

А этот стих, неизвестного авторства, хорош!

Оля,
Нашла, кстати, кто его автор. Николай Философов)

я вообще посвящения люблю. Что-то такое, сакральное в них.

Я не все люблю, но хорошие - да. Здесь, мне кажется, точное попадание в образ Гумилёва. Он таким и был. Романтик, пишущий о магах и конкистадорах. И погибший в грязном рву с пулей в груди...
В этом есть какая-то страшная закономерность

Владимир Маяковский — Сергею Есенину

Знаю это посвящение. Сильное очень.
Оля, спасибо, что выложила

Ведь сильный был, вроде, человек. И сломался((

Вот, вот

Николай Философов)

это современный кто-то. Но молодец

В этом есть какая-то страшная закономерность

обидно до крика

обидно до крика

Да... ((((

ТЕЛЕГРАММЫ

Там где водка на кухне, шампанское в спальне,

рассыпается веер колоды игральной

на дубовом столе, в полусвете гостиной,

тает «Фея драже» на зубах пианино

от танцующих пальцев, такого азарта,

{к ним особенно липнут козырные карты}.

К обнажённой спине восхищённые взоры

беззастенчиво льнут. Кто-то курит за шторой

папиросу «Сафо» – он сегодня не в духе,

и не нравится музыка, кажется мухой

бестолковой, докучливой, так бы прихлопнул

и размазал по клавишам, ямбом трёхстопным

разогнал по углам эту праздную стаю…

Перестала играть. Говорит, не моргая:

Почитайте стихи, гениальный Володя.

{Не красива ничуть, но одета по моде,

говорят, своенравна, коварна, блядиста}.

Он глядит, как на шее горят аметисты,

медный локон – каприз, но причёсана гладко.

И ему улыбается хищно и сладко.

Он читал, как ругался, гремя по ступеням

переломанных строк, тяжело, постепенно

разгоняясь, и ритмом крошил монолиты –

так упрямо трава прорастает сквозь плиты,

так же камнем швыряются в окна, а значит

так же любит неистово, в бешеном скаче.

А она растревожено бусы терзала,

покатились шары, кувыркаясь по залу…

Он ловил и сгребал, чертыхаясь нелепо,

и дополз до подола из чёрного крепа,

и ложились в её ненасытную руку

как драже из ладони поэта со стуком.

Так сбывалось пророчество позы коленной.

Он бродил по Парижу, Берлину и Вене,

у него револьвер... Только понял не сразу,

что любовное рабство страшнее проказы.

Он читал телеграммы при свете камина,

смугло-каменный лоб разрезала морщина,

и хотелось метаться затравленным волком,

так и пулю пустить совершенно недолго:

ВОЛОДЯ СРОЧНО ФОРДИК СЕРЫЙ

КУПИ ТЕКСТИЛЬ ДЛЯ ИНТЕРЬЕРА

ДУХИ ГЕРЛЕН КОСТЮМ ДОРОЖНЫЙ

ЧАСЫ ДЛЯ ОСИ ЕСЛИ МОЖНО

БЮСТГАЛЬТЕР ЧЕРНЫЙ И ТЕЛЕСНЫЙ

ПО ОБРАЗЦУ ЧТОБ НЕ БЫЛ ТЕСНЫЙ

КОРСЕТ ЛИЛОВЫЙ НА ШНУРОВКЕ

ПРЕЗЕРВАТИВЫ ТРИ КОРОБКИ

РУМЯНА ПУДРА ОЧЕНЬ НАДО

РЕЙТУЗЫ КРАСНАЯ ПОМАДА

КОФЕЙНИК ЛОЖЕЧКИ ДЛЯ ЧАЯ

ЧУЛКИ ТРИ ПАРЫ ЛЮ СКУЧАЮ

НА НОВЫЙ ГОД КОСТЮМ РУСАЛКИ

ЦВЕТНОЕ МЫЛО ЗАЖИГАЛКУ

КОНФЕТ ЛИКЕРА КОНЬЯКА

ЦЕЛУЮ

ЛИЛЯ

ТЧК

(с) Paul Kurtz

(с) Paul Kurtz

какая прелесть

какая прелесть

Вооот, так и подумала, что оценишь

Алигьери

Февраль заводит вьюгу-притчу

в девятый круг и гонит вспять.

И вновь смеётся Беатриче,

и умирает в двадцать пять.

Сидишь в пивнухе, руки грея

в пустых карманах старых джинс.

Какой-то датый Алигьери

спешит пройти земную жизнь.

Ему завидуешь, завидя

и вид его, и счёт, и круг,

и другана с лицом Аида.

Плечом подпёр, хороший друг.

Согрелись руки и карманы.

Выходишь в снежный океан.

Так в рейс уходят мореманы,

и возвращаются не к нам.

(с) Роман Смирнов

Среди других играющих детей
Она напоминает лягушонка.
Заправлена в трусы худая рубашонка,
Колечки рыжеватые кудрей
Рассыпаны, рот длинен, зубки кривы,
Черты лица остры и некрасивы.

Двум мальчуганам, сверстникам её,
Отцы купили по велосипеду.
Сегодня мальчики, не торопясь к обеду,
Гоняют по двору, забывши про неё,
Она ж за ними бегает по следу.
Чужая радость так же, как своя,
Томит её и вон из сердца рвётся,
И девочка ликует и смеётся,
Охваченная счастьем бытия.

Ни тени зависти, ни умысла худого
Ещё не знает это существо.
Ей всё на свете так безмерно ново,
Так живо всё, что для иных мертво!

И не хочу я думать, наблюдая,
Что будет день, когда она, рыдая,
Увидит с ужасом, что посреди подруг
Она всего лишь бедная дурнушка!

Мне верить хочется, что сердце не игрушка,
Сломать его едва ли можно вдруг!
Мне верить хочется, что чистый этот пламень,
Который в глубине её горит,
Всю боль свою один переболит
И перетопит самый тяжкий камень!
И пусть черты её нехороши
И нечем ей прельстить воображенье,
Младенческая грация души
Уже сквозит в любом её движенье.

Похоже на Заболоцкого...sunremo, не стесняйтесь автора указывать.

Адам Мицкевич

К моим русским друзьям


Вы - помните ль меня? Когда о братьях кровных,
Тех, чей удел - погост, изгнанье и темница,
Скорблю - тогда в моих видениях укромных,
В родимой череде встают и ваши лица.


Где вы? Рылеев, ты? Тебя по приговоре
За шею не обнять, как до кромешных сроков, -
Она взята позорною пенькою. Горе
Народам, убивающим своих пророков!


Бестужев! Руку мне ты протянул когда-то.
Царь к тачке приковал кисть, что была открыта
Для шпаги и пера. И к ней, к ладони брата,
Пленённая рука поляка вплоть прибита.


А кто поруган злей? Кого из вас горчайший
Из жребиев постиг, карая неуклонно
И срамом орденов, и лаской высочайшей,
И сластью у крыльца царёва бить поклоны?


А может, кто триумф жестокости монаршей
В холопском рвении восславить ныне тщится?
Иль топчет польский край, умывшись кровью нашей,
И, будто похвалой, проклятьями кичится?


Из дальней стороны в полночный мир суровый
Пусть вольный голос мой предвестьем воскресенья -
Домчится и звучит. Да рухнут льда покровы!
Так трубы журавлей вещают пир весенний.


Мой голос вам знаком! Как все, дохнуть не смея,
Когда-то ползал я под царскою дубиной,
Обманывал его я наподобье змея -
Но вам распахнут был душою голубиной.


Когда же горечь слёз прожгла мою отчизну
И в речь мою влилась - что может быть нелепей
Молчанья моего? Я кубок весь разбрызну:
Пусть разъедает желчь - не вас, но ваши цепи.


А если кто-нибудь из вас ответит бранью -
Что ж, вспомню лишний раз холуйства
образ жуткий:
Несчастный пёс цепной клыками руку ранит,
Решившую извлечь его из подлой будки.

Похоже на Заболоцкого...sunremo, не стесняйтесь автора указывать.

я думал его все и так знают...
простите)

Адам Мицкевич

Марк, спасибо, что поделились!

* * *

Я вежлив с жизнью современною,

Но между нами есть преграда,

Все, что смешит ее, надменную,

Моя единая отрада.

Победа, слава, подвиг — бледные

Слова, затерянные ныне,

Гремят в душе, как громы медные,

Как голос Господа в пустыне.

Всегда ненужно и непрошено

В мой дом спокойствие входило:

Я клялся быть стрелою, брошенной

Рукой Немврода иль Ахилла.

Но нет, я не герой трагический,

Я ироничнее и суше,

Я злюсь, как идол металлический

Среди фарфоровых игрушек.

Он помнит головы курчавые,

Склоненные к его подножью,

Жрецов молитвы величавые,

Грозу в лесах, объятых дрожью.

И видит, горестно-смеющийся,

Всегда недвижные качели,

Где даме с грудью выдающейся

Пастух играет на свирели.

(с)Николай Гумилев

Вот это блин, стихи!

Вадим, да, это Стихи.

Назову героя, допустим, Жаком (а возможно, Дмитрием, но не суть).

Он идет с работы летящим шагом, по ночным кварталам срезая путь.

Остановка, мост, поворот направо, через парк и к дому – маршрут таков.

Но сегодня в парке торчит орава молодых жестоких сорвиголов.

Я-то знаю, что ожидает Жака: потасовка, кладбище, море слез…

Но терять такого героя жалко. Значит, надо вмешиваться всерьез.

У меня хватает на это власти, потому что авторам можно все.

Я беру не глядя мой верный ластик, провожу по карте – и Жак спасен.

Он меняет курс перед самым парком и шагает долгим кружным путем –

Подворотня, желтый фонарь и арка, драный кот, пустившийся наутек.

Чертыхаясь, Жак огибает ямы, бормоча: "Да что это я творю!",

И выходит, хоть и не очень прямо, к своему подсвеченному двору.

Отведя беду, оседаю в кресле (по идее, спать бы уже давно)

И опять задумываюсь – а есть ли вот такая сила и надо мной,

Чтобы крепкой дланью брала за ворот не забавы ради, а пользы для?

Я смотрю в окно на погасший город и затылком чувствую чей-то взгляд…

© Copyright: Рен Арт, 2019