01. Зверь выходит на охоту. Пролог

Она решила, что освободилась. Она решила, что сможет жить мирно. Но призраки минувшего ворвались в спокойное размеренное существование, не спрашивая согласия. И ей придется вспомнить все то, чему ее когда-то учили.

Это – Желтый юг континента Орруор. Обширные равнины Западного Подгорья и Предхвостья. Это – юный мир, меньше века назад родившийся и едва осознавший себя. Его прошлое – дикость и полузвериное существование. Его настоящее – неопределенность и ожидание момента, когда же копящаяся мощь проснется.

Она – дитя мира, лишенное корней и родины. Ее прошлое – рабство и беспрекословное повиновение во имя чужих целей. Ее настоящее – неопределенность. Ее настоящее – просто жизнь.

Ее настоящее слегка возится, сопит за спиной. Еще спит, но сон уже не крепок. Еще немного – и дрема сменится беспокойным шебуршением и хныканьем. А там и требовательным воплем. Малыш, родившийся в середине прошлого лета, не любил ждать. И, если его не кормили сразу, как он просыпался, поднимал оглушительный крик.

Ничего. Еще немного можно подождать.

Накато застыла неподвижной статуей посреди пустого помещения. Руки опущены вдоль туловища, взгляд устремлен неподвижно перед, в одну точку. Воплощенное ожидание.

Младенец слегка возился и сопел за спиной, привязанный широким куском ткани. Двое торговцев дальше от входа разглядывали содержимое кожаного мешка, принесенного ею. Желтая краска – тончайший сухой порошок – ярко сияла. Казалось – она сама по себе светится в полумраке помещения, в которое свет снаружи попадал лишь сквозь узкие щели под потолком да полуприкрытый щелястой створой дверной проем.

- Вот она, кровь нашего мира, - проговорил один из мужчин, набирая плошкой ярко-желтый порошок из мешка. – Кровь и первооснова! Именно она – и ничто другое.

Драгоценная тонкая желтая пыль просыпалась на дощатый пол, однако он не обратил на это внимания. Желтая пыль впитается в светлые доски и окрасит их. Неслыханная расточительность! За ту горсточку, что он сейчас рассыпал, запросто могли убить. За потерю такой горстки работник мог получить плетей и вылететь на улицу без оплаты. Ее вычитали в счет стоимости краски.

Хозяин предупредил Накато, что эти двое – важные покупатели. Так что вмешиваться не следовало.

Она по опыту уже и сама знала – такие, если покупают, то берут много товара сразу и оплачивают его, не считаясь с рассыпанными горстями драгоценной краски.

- Громкие слова, - заметил второй торговец. – Далеко не только она, я бы сказал…

- Именно она, и ничто другое! – горячо возразил жилистый торговец, и темные глаза его заблестели лихорадочно. – Желтая краска – воистину кровь мира нашего, именно она дала ему жизнь! Она породила города и мощь нынешних владык. Она – первопричина всего и вся. Если сомневаешься, просто подумай: краски становится все больше, и города растут, растет мощь и влияние их владык. Чем больше краски – тем быстрее растут города. Краска – кровь мира, она пульсирует, перекачиваясь из сердца мира в разные его концы.

- А на этих концах ею просто окрашивают ткани и посуду. И она исчезает, растворяется, - возразил второй. – А города, - он смолк в задумчивости.

- А города растут благодаря тому, что рождается вместе с желтой краской! Да, она растворяется. Но она вызывает новую и новую тягу к ней. И вновь желтая краска рождается меж Соленых губ. И дает зачатие тому, что впоследствии становится мощью городов равнины…

Что это он такое говорит? На лице Накато не дрогнул ни мускул, но в душе всколыхнулось любопытство.

В чем заключена мощь городов, она знала. Неказистые, но обладающие чародейной силой кристаллы, которые высоко ценили колдуны. Но чтобы они как-то были связаны с желтой краской – она слышала впервые. Краску добывали из внутренностей червей, что водились в соленых озерах северных степей. Но там никто и никогда слыхом не слыхал о колдовских кристаллах! Не иначе, перекупщик – колдун, раз рассуждает о таком.

- Пусть так, - второй из торговцев решил не спорить. – Эй, чучело! – окликнул он Накато. – Сколько времени пролежала эта краска у твоего хозяина?

- Ее привезли в конце зимы, обо, - почтительно отозвалась девушка. – Это то, что собрали в прошлом году. Краску приходится везти из степей сюда много декад через горы… краска года нынешнего будет лишь к осени, а то и к зиме.

«А сейчас – лишь начало весны, и черви еще спят глубоко под землей. В этом году краску еще не добывали».

Это он знает и сам. А не знает – так ему, стало быть, и незачем.

- Ты смотри-ка, разговаривать умеет, - хмыкнул плотный низкий торговец, окидывая ее взглядом. – И про товар понимает.

Поморщился, отвернулся. Девушка знала, что он видит: мосластую крепкую девицу, коротко остриженную, с печатью непробиваемого равнодушия на лице.

Она научилась напускать на себя безразличие – так, что по лицу и не отличишь: живой человек или статуя. Так оно спокойнее.

Ей были знакомы масляные взгляды – вроде того, который бросил на нее торговец. Вот только даже среди женщин, таскавших грузы, было много куда более привлекательных, чем Накато. Она нарочно не отращивала волосы – коротко срезала их. Одежда – из простой, неотбеленной ткани без единого пятнышка краски. Грубый пояс из переплетенных кожаных ремешков. Ни серег, ни разноцветных бус, ни браслетов, ни вычурно уложенных кос.

Никакого хлопанья ресницами и ужимок. Теперь – только прямой, лишенный выражения взгляд.

А из украшений – только браслет из толстой грубой кожи на руке. Не ради кокетства – широкая полоса скрывала неприятную тайну.

Ничто в ее облике не напоминало о том, что когда-то и она способна была вызывать вожделение. И даже восхищение. Что за нее когда-то едва не передрались влиятельные чиновники величественного города на равнине. Теперь об этих временах напоминал лишь ее сын. Из-за него она и стала такой, какой была теперь.

- Значит, говоришь, полсотни мешков у твоего хозяина? – переспросил плотный.

- Так он сам сказал, - отозвалась Накато.

- Что ж, - он переглянулся с жилистым, кивнул. – Товар хорош. Мы забираем все полсотни мешков. Передай хозяину – к вечеру они должны быть здесь.

- Как скажешь, обо, - она склонилась. – Что мне сказать хозяину – когда ты принесешь плату за товар?

- Когда как следует весь его осмотрим, - отрезал торговец. – Каждый мешок!

- Хорошо, обо, - она снова поклонилась – здесь, в Рунду – торговом городке на самом севере Западного Подгорья – поклонов не могло быть много. Если говоришь с тем, кто выше тебя – не забудь поклониться. Лишним не станет. – Я скажу хозяину, чтобы сам пришел к тебе, - она выскользнула стремительно наружу.

Подождала пару мгновений – не окликнет ли торговец. Но нет. Значит, не передумал, и согласен с ее словами. Она быстро зашагала по узкой улочке, ведущей мимо построек торговой части города.

Слышала, что сын за спиной проснулся. Возня перестала быть бесцельной, теперь младенческие ручонки перебирали узелки кожаного ремешка, привязанного к ткани ему для забавы.

На ходу он никогда не плакал – знал: мать придет, куда направляется, и тогда покормит его.

Нужно будет покормить сразу, как вернется к хозяину в лавку. После станет некогда. Нужно полсотни мешков перетащить в складское помещение, что наняли перекупщики. И сделать это нынче же до заката. Все работницы в лавке сейчас заняты – придется ей одной. Немало. Если бы не нечеловеческая сила и выносливость, которую некогда получила Накато – задача оказалась бы тяжелой. Обычная работница после такого с ног бы свалилась на день-другой. Особенно – работница из светлокожих жителей равнины. Черные горцы и степняки были покрепче.

Хозяин выслушал Накато и махнул рукой – мол, перетаскивай краску. Сам он отправится к покупателям позже. Рыкнул вслед – мол, живо! Чтобы до заката управилась. Помощников не будет – все заняты.

Это она знала и сама. Покормила расхныкавшегося малыша, привязала снова за спину и взялась за работу.

У нынешнего хозяина – торговца, скупавшего краску – она прослужила всю прошлую осень и зиму. Тот поначалу не хотел брать девицу с новорожденным младенцем, но ему нужны были работники. Пригрозил тогда – мол, если не справится, тут же пойдет искать новую работу!

Однако с тех пор так и не вспоминал об этом. Накато работала на совесть, и хозяин платил полновесной монетой.

Таскать целый день тяжести, выполнять грязную работу было ей не в новинку. Сил хватало. Накато была куда сильнее обычного человека – даже самого сильного из воинов городской стражи. Спасибо за это колдуну, что когда-то увел ее из родного кочевья, а после – сгинул бесследно. Ее силы и стремительности хватало, чтобы придушить голыми руками степного льва – ей когда-то пришлось это сделать, чтобы доказать: она и правда стала сильной, и может теперь служить колдуну.

Любые раны – даже те, что считались смертельными – заживали на ней в считанные дни, не оставляя шрамов. И это делало ее почти неуязвимой. Болезни обходили стороной.

Впрочем, знать об этом не полагалось никому. О прошлом своем девушка не распространялась. Да и кому бы оно было интересно? У всех свои заботы. Хозяин считал ее просто крепкой горской девицей. Другие работники поглядывали с уважением, когда она одной рукой взваливала тяжеленный мешок себе на голову и без суеты, но быстро шагала с грузом по улице. А кроме груза, у нее за спиной постоянно находился младенец! Малыш рос крепким.

Помимо силы, Накато обладала и красотой. Чего уж – за годы, что прошли за пределами родного кочевья, она поняла: красотой обладает любая женщина, что не совсем уж уродлива и еще не состарилась. Ее просто нужно уметь показать.

Отрастить волосы чуть длиннее, уложить замысловатую косу – это она умела. Повесить в уши серьги, а на шею – бусы. Нарядиться. Она могла бы стать наложницей состоятельного человека.

Не пришлось бы работать от зари дотемна. Кормили бы сытно, спала бы на мягкой перине. Но все это – если бы не было ребенка. Сына могли отобрать, запретить видеть его. Ей не хотелось рисковать.

Она могла бы и забираться в богатые дома, выносить дорогие безделушки – и тем жить. Но это тоже риск. Одной – не страшно, но из-за ребенка приходилось вести себя осторожно. Не лезть лишний раз на рожон.

В конце концов, так ли уж хуже комнатушка, что она снимала в доме для бедноты, чем комната в богатом доме? Накато не была уверена, что разница имеет значение.

Работа ее не тяготила. Еды хватало. Она даже могла позволить себе купить сладость раз-другой в декаду. Когда-то и знать не знала, что сладости вообще бывают!

Чего ей еще нужно? Есть заработок. Есть кусок еды и крыша над головой. Есть теплая одежда – хотя даже на севере Желтого юга было достаточно тепло круглый год, чтобы не бояться замерзнуть. Она-то привыкла к суровым зимам северных степей! Рядом – ее малыш. Не нужно рисковать, выполняя опасные поручения. Не приходится зависеть от капризов и бесконечных выдумок хозяина-колдуна, которых ей в свое время с лихвой хватило.

С гор подул сырой ветер – в Рунду такое бывало в начале весны. Встречные прохожие кутались в накидки, но Накато бестрепетно шагала с очередным мешком на голове.

Она не мерзла от сырости. Здесь она не мерзла и зимой. Степи-то, должно, еще снегом засыпаны, в котором страусы чуть не на всю длину ног вязнут. В степи весна начиналась куда как позже, чем на равнине. Но здесь – юг, здесь и зимы коротки и мягки, и снег выпадает редко. Раз в несколько лет, для жителей это – диво. О малыше Накато тоже не беспокоилась: знала – если сын замерзнет, непременно примется возиться и недовольно кряхтеть. Молчит – значит, все хорошо.

Домой возвращалась по темноте.

Мешки перетаскала к закату, но пришлось торчать снова посреди склада, нанятого перекупщиками, слушать, как хозяин с ними торгуется. Окончили, когда солнце село.

Лишь тогда хозяин ее и отпустил. Она зашла в похлебочную, когда похлебочник собирался закрывать двери. Сумела купить лишь кусок мяса да лепешку. Что ж, горячей похлебки поест завтра поутру. Жуя на ходу, направилась к себе.

*** ***

Накато усадила малыша на матрас.

Сидеть он стал не так давно – всего пару-тройку декад. Но уже пытался переваливаться и ползать.

За стенкой слышались сдавленные рыдания. Что еще стряслось? Не то, чтобы девушка водила особенную дружбу с соседками и ее волновали их беды. Но звук раздражал и вселял смутную тревогу.

Она вручила сыну длинный плетеный ремешок с узелками и направилась в соседнюю комнату. На разворошенном матрасе сидела Аньян – молодая женщина, работавшая в похлебочной неподалеку. Белое рыхлое лицо ее покраснело, глаза опухли.

- Что это у тебя случилось? – осведомилась Накато, обводя взглядом комнатушку.

- Тебе что за дело?! – та вскинулась, подскочила взбешенной гиеной.

- Воешь больно громко, - бесстрастно отозвалась Накато. – Вот я и зашла узнать, что стряслось.

Она наконец поняла, что ей показалось не так: среди скудных пожитков Аньян царил разгром. Но не было того, кто обычно устраивал шум – сынишки Аньян. Малыш был на несколько декад старше сына самой Накато, и никому не давал покоя. Стоило матери спустить его с рук, он принимался ползать, вопить, хватать что попало и ломать все, до чего доберется. Нередко заползал и к соседям. Теперь же его не было.

- За себя беспокойся! – швырнула Аньян со злостью. – Может, и ты скоро станешь выть так же. Когда ребенка заберут!

- Кто это у меня ребенка заберет? – насторожилась Накато и высунулась из комнатушки, отодвинула занавеску, закрывавшую вход в ее собственную каморку.

Малыш сидел на матрасе, перебирал ремешок, как ни в чем не бывало.

- Ага, испугалась! – торжествующе заключила Аньян. – Колдуны ходят по домам и отбирают детей, в которых видят искорку дара. Моего сына забрали, - она снова зарыдала. – Забрали, я никогда его больше не увижу! Мой малыш, - она вновь сползла на матрас, закрыла лицо руками, принялась раскачиваться из стороны в сторону. – Даже если нам доведется когда-нибудь встретиться, даже если сведут нас боги и духи – он не признает меня, свою мать! А я не смогу признать его. Я не увижу, как он растет, не узнаю, каким он станет! Я даже знать не буду, жив он или колдуны умертвили его своими гнусными выдумками.

Накато замерла в растерянности перед этим горем. У Аньян не было никого – так же, как и у нее самой. Только ребенок. И его забрали!

То-то в комнате беспорядок – Аньян, должно быть, пыталась помешать. Благо, сама жива осталась! Колдуны-то не церемонятся – уж ей ли не знать. Она, Накато, изучила, что это за племя. Надо бы подойти, утешить – да она не умела. И не так-то они с Аньян были дружны. И потом: а ну, как зайдешь к соседке, а потом – к себе вернешься, да не найдешь сына!

Испугавшись, Накато кинулась обратно в комнату. Схватила на руки малыша, прижала к себе.

- Никто тебя не заберет, - шепнула тихо. – Никому не отдам! Всякому голову оторву, отгрызу, будь хоть трижды колдун!

Ребенок, стиснутый материнскими объятиями, закряхтел, захныкал недовольно, пытаясь выбраться. И Накато, спохватившись, посадила его обратно на матрас. Малыш перевалился, ухватил ремешок и принялся грызть слюнявыми деснами. Должно, зубки режутся, - подумалось ей. Она, пытаясь справиться со смятением, уселась рядом на матрас, глядя на него. Скоро будет так же ползать всюду и все громить, как сынишка Аньян.

И пускай! Лишь бы ничего с ним не случилось, никто не забрал.

Кто бы мог подумать, что она окажется настолько предана ребенку? Уж она этого точно не ждала. Было дело – даже подумывала оставить малыша на пороге какого-нибудь храма, как родится.

Оставить и уйти! Думала так, когда беременной ходила. На что ей, мол, докука? Не смогла. Взглянула тогда на сморщенное личико новорожденного малыша – и поняла вдруг, что это – самое родное для нее существо в целом мире.

Накато с тревогой уставилась на деловито копошащегося ребенка. А ну, как и в нем окажется искра колдовского дара? Очень даже может быть: отец-то у него самый настоящий колдун!

Она вздохнула, поежилась. Отец! Отца своего сына она своими же руками и убила. Чтобы самой избежать смерти – пришлось. Случилось это до того, как она узнала, что станет матерью. И кто бы поверил, что она, простая степная девчонка, убила голыми руками могущественного колдуна – одного из самых влиятельных на равнинах Желтого юга!

Из-за этого ей и пришлось когда-то удирать из Мальтахёэ – богатого красивого города. А после – и из Энханы, выросшей на морском побережье. Последнее вызывало сожаление – портовый город Накато нравился. Она не прочь была бы там остаться.

Не сложилось.

Коснулась бездумно пальцами кожаного браслета на руке. Кожа под ним зудела, напоминая о тайне, оставившей неизгладимый след на ее теле.

Быть может, стоит уйти и из Рунду? Вообще уйти с Желтого Подгорья. С равнин. В горы. Она сильная, не пропадет!

В горах не нужны деньги, там имеет значение лишь выносливость и сила. Умение найти пищу и самой не стать пищей для хищников. Умение найти укрытие. Это она может.

Быть может, так и следует поступить? Сын уже подрос, может сидеть. Скоро начнет и ползать. Сейчас – начало весны. К середине лета будет держаться на ногах.

Да помилуют ее боги и духи!

Накато прошиб леденящий озноб. О чем она думает! Будет держаться на ногах, не будет. В городе ему лучше или в горах. Нужно уходить сейчас!

Прямо сейчас.

Малыш глядел на нее пристально, необычайно серьезно. Она отметила это мимоходом – воздух вокруг заискрился, сделался тягучим и липким. А Накато сама себе показалась слишком медлительной. Такой, какой не была давным-давно.

Подхватить ребенка на руки. Укутывать в привычную завязку, в которой носила его за плечами – некогда.

В считанные мгновения пришло осознание – слишком поздно. И до выхода она не добежит – не успеет.

Накато подхватила ребенка и ринулась к окну, которое не успела еще закрыть ставнями. За спиной послышался окрик. Краем глаза она заметила, как врываются вооруженные люди в ее каморку – как только исхитрились пробраться так бесшумно, что она и не услышала! А может, она просто внимания не обратила, занятая мыслями…

Медный блеск нагрудных пластин и наконечников копий.

Накато одним прыжком достигла проема, уцепилась пальцами за высокий подоконник и подтянулась – окна в домах находились высоко, под самым потолком. Протиснулась и вывалилась наружу. От узкого карниза, шедшего вдоль стены, оттолкнулась ногами, и перескочила на соседнюю постройку. Здесь, в бедном квартале, они стояли кучно друг к другу. Она угодила аккурат на крышу соседнего дома, двухэтажного.

Мелькнула мысль – копьем ее достать легче легкого. Пробьет острие грудь или шею – и не поможет ей хваленая неуязвимость. Убить можно даже ее.

Мелькнула мысль – и мелькнуло одновременно копье в воздухе, совсем рядом с нею. С силой брошенное умелой рукой, оно вонзилось в балку крыши, задрожало. А вслед за ним обрушился целый град копий.