Конец старого замка или очень Странная Сказка 03

Глава 3
- Ничего не успеваю! Совсем нет времени! - Теребила кружевной воротничок сестра графа, встретившись перед завтраком с братом графини. Оба бесцельно слонялись по саду.
- Согласен, и мне совершенно некогда, - поддакнул брат, пряча руки за спину, чтобы никто не увидел дырки, заселившие почти каждый палец его лайковых перчаток. Можно было подумать, будто их изгрызли мыши, правда, не настолько голодные, чтобы съесть совсем.

Сестра графа, томно прикрыв большие голубые глаза, легко и немного кокетливо поправила прическу над своим треугольным личиком фаянсовой пастушки. В отличие от самой графини, эта особа мало походила на великосветскую даму, скорее уж сбежала из пасторального сюжета - ванильно-розовая, со щечками цвета клюквенной пастилы, над которыми, словно узор из шоколадной глазури, рисовались каштановые завитки.

Сестра графа шагнула в сторону и взвизгнула, а затем с отвращением потрясла туфелькой, угодившей в испорченное яблоко:
- Мне кажется, стоило бы собрать яблоки, - сказала она с таким видом, будто наступила не на палый плод, а как минимум на гадюку. - Вероятно, тогда их можно было бы съесть, или хотя бы запечь в бисквиты. Теперь же они все гниют.

Стряхнув остатки коричневой массы, сестра графа, приподняв двумя пальчиками подол, стала осторожно обходить прочие яблоки, притаившиеся в траве.
- Почему бы вам не взять несколько прямо сейчас? Тех, которые еще годятся? - Предложил брат графини, по-прежнему пряча за спиной дырявые перчатки.
- Ну что вы! Мне ведь некогда! - Возмутилась пасторально-зефирная девица и отошла от греха подальше.
- Пожалуй, и у меня дела! - Брат графини прошествовал в замок, а бедные яблоки остались лежать, ожидая того момента, когда смогут хотя бы удобрить почву.

Графиня подсматривала эту сцену из окна, покусывая алую губку. Белый лоб пересекла некрасивая складка: если бы графиня могла увидеть ее, сейчас же перестала бы хмуриться.
- Ну, не странно ли? У живых вечно не хватает времени на нужные дела. Зато когда в их распоряжении оказывается вся вечность, уже не остается никаких дел!

Графиня вздрогнула и даже неподобающе подпрыгнула от испуга. Негодующий взор ее уперся в прабабушку Люсинду, которая, оказывается, тоже подглядывала. Та поймала полный досады взгляд и повела призрачными плечами с останками венецианских кружев:
- Приходится скучать и изобретать себе развлечения!

И исчезла.
- Ох уж эта прабабушка Люсинда! - Проворчала графиня, направляясь проведать виконта.
***
- Скоро ли завтрак? - Поинтересовался граф, заглядывая в поварскую.

Он все еще хранил верность халату, на котором заметно прибавилось чернильных пятен.

Ничего не выражающие взоры слуг прыгали по хозяину замка, как сверчки по траве.
- Не могу знать, господин, - ответил многоголосый хор, тоже лишенный всякого выражения.

Граф вздохнул, невольно подумав о сходстве слуг с сонными мухами - они так же лениво и неспешно ползали по замку, не зная, чем себя занять. Даже ливреи с длинными приглушенно-зелеными, как будто плесневеющими фалдами, рождали неприятный образ насекомых. А плохо прибранные прически его дополняли.

Граф еще раз вздохнул и удалился, запахнув плотнее халат. Возле буфета полинявшая женщина, по виду - экономка, в старинном накрахмаленном чепце, надвинутом на вытянутое морщинистое лицо, вполголоса пересчитывала столовое серебро, постоянно сбиваясь на цифре «семь».
- Восемь, Хлоя, - подсказал граф, не будучи, впрочем, уверенным в том, что его услышат.

Так оно и вышло: Хлоя снова застопорилась и начала отсчет с единицы. Граф хмыкнул и уткнулся в газету в ожидании завтрака.
***

Этот день чем-то отличался от прочих. Во всяком случае именно так подумалось графине. Впервые за последнее время тонкое жало беспокойства укололо ее сердце, как бы подсказывая: все идет бессмысленно и неправильно. А должно иначе!

Сразу за парадным входом графиню встретил мраморный мальчик-паж, и лицо у него было не такое, как обычно. Новое выражение вселилось в черты, будто послание, адресованное обитателям замка. И оно не грустило, не тосковало, оно… побуждало, подстрекало, подгоняло!
Да! Нужно что-то сделать, непременно нужно! - Решила графиня, увидев это выражение. Что-то, хоть сколько-нибудь полезное и осмысленное!

Яблоки! Они первые пришли на ум. Хозяйка замка поспешила в сад, обошла все яблони. Увы: похоже, тут деятельность запоздала - плоды, безнадежно испорченные, лежали под ногами, гнилые и мертвые.

Графиня почти отчаялась, но тут в поле ее зрения попала старая-престарая яблоня, росшая у черного хода и протянувшая корявые ветви над скрипучей приоткрытой дверью. Из корней выкатились четыре яблока - красивых, аппетитных, красно-желтых. Графиня радостно подхватила их, и, воодушевленная успехом, которым увенчались ее старания, унеслась к своим домочадцам. Графу, сестре и брату, и самой графине досталось как раз по одному.
- Какая гадость! Они же червивые, - скривилась сестра графа, откусив кусок, и тут же выплюнула его.
- И гнилые внутри, - добавил брат графини.

Сомневаться не приходилось: все четыре яблока не годились не только для еды, но даже для начинки в пирог. Графиня испытала жестокое разочарование! Руки ее безвольно упали на кринолины.
- Не вышло, - жалобно шепнула она.
- Ну, это же пустяк, моя дорогая, - попытался утешить жену граф. - Мне кажется, стоит попытаться еще раз.

Он даже осмелился погладить супругу по плечу. Та резко дернулась:
- Вот сами и пытайтесь! - Фыркнула она, взбегая наверх.

Никто так больше и не вышел в сад. А зря. Когда расшалившийся ветер распахнул чуть шире дверь черного хода, показалась целая россыпь закатившихся под порог хороших спелых, но не найденных яблок.
***
- Ночь уже близко, - с дрожью в голосе произнес граф, запираясь в кабинете.
- Близко, далеко… Расстояния - вещь относительная, - отозвалась прабабушка Люсинда, небрежно шурша веером карт.

Граф был так напуган наступлением темноты, что уговорил почтенную даму составить ему партию в вист - лишь бы не остаться в одиночестве.
- Что вы хотите этим сказать?
- Только то, что иногда тысячи миль более преодолимы, нежели путь душ друг к другу, даже если их обладатели живут под одной крышей.

Графа почуял в этом некую шпильку, пронзившую его реальность, и притом весьма болезненно. Он всматривался в белесое лицо, сквозь которое горели огоньки свечей, стоящих в тяжелых золотых подсвечниках, искал подвох в нетронутых временем призрачных чертах, но прабабушка Люсинда сохраняла полную невозмутимость. Казалось, она сосредоточена исключительно на игре.

Остаток партии прошел в молчании. Граф заметно нервничал, пальцы его дрожали настолько сильно, что он с трудом удерживал карты. Порой он бросал взгляд на высокое окно, которое вот-вот должно распахнуться и выплеснуть на него всепоглощающий Лунный океан.
Когда часы в столовой у камина начали отсчитывать полночь, партия завершилась абсолютной победой прабабушки Люсинды.
- Как, вы уже уходите?! - По-детски воскликнул граф, увидев, что дама обогнула подсвечник и замерла, чуть струясь в лунном свете.
- О, да! Мне пора собираться на бал. Похоже, ночь будет чудесная! Кадриль все еще за мной…
- О, это ведь, наконец, глупо! - Не выдержал граф. - Нет у вас никакого жениха, вы давно мертвы! Неужели вам приятно всякий раз обманываться?!
- За кого вы меня принимаете, голубчик, за себя, что ли? - Поворачивая наполовину туманную голову, строго осведомилась прабабушка Люсинда. - Я отлично знаю, что меня нет, и даже знаю, где погребена. Я знаю, что мой муженек, мир его праху, отравил меня, чтобы жениться на молоденькой горничной. - В просвеченной гортани призрака обозначилась тонкая черная нить, спускавшаяся в желудок и дальше. Очевидно, путь, проложенный ядом.
- Между нами говоря, мог бы и так тешиться в свое удовольствие, пустая была девица, не заслуживала ни усилий, ни жертв. Да и чего добился, старый болван? Когда новая супруга сбежала с заезжим актеришкой, прихватив фамильные ценности, он даже искать ее не стал… Совсем опустился и в конечном итоге умер от цирроза печени. В последние годы собственные покои и то находил исключительно по запаху бренди… Все бормотал, что заливает черные пятна в глазах… Глупость, право же!

Ну а вы, граф? Чего стоите вы? - Прабабушка Люсинда с достоинством вскинула голову и ушла в шкаф.

Двенадцатый удар расколол время, распахнул окно. Граф съежился, несчастный и одинокий, не зная, чего ожидать нынче. А нынче не было Лунного океана.

Луна, как всегда полная, превратилась в огромный золотой маятник, мерно качающийся под звездным циферблатом. Стрелки выглядели странно - как два огромных крыла летучей мыши. Из сада потянуло ароматом. «Почему ночью цветы особенно благоуханны?» - подумал граф и неожиданно решился выбраться из своего убежища - старого продавленного кресла. Он встал в полный рост, и лунный маятник обрушился на него, - взмах, еще взмах! Душа, рассеченная на тысячу частей, отделилась от порядком надоевшего унылого тела, разлетелась серебристыми паутинками, пушинками одуванчика. Они кружились, ловя в себя звездные взоры, невесомо покачивались на лепестках цинний и хризантем. Графу было приятно и радостно, почти как в детстве. Он устремлялся ввысь, и душа его замечала то, к чему оставалась слепа прежде, когда болталась в телесной оболочке, как желток в скорлупе.

Он видел графиню в спальне виконта. Видел, как она обнимает малыша и вроде бы даже слышал ее шепот: графиня повторяла, будто больше всего на свете желает, чтобы сын оставался только ее маленьким мальчиком, ведь если виконт повзрослеет, у него появится своя жизнь, и он разделит ее с кем-то еще…

Граф видел свою сестру и брата графини - оба сидели по комнатам и со скучающе-равнодушным видом глазели в окно. Граф поразился тому, насколько одинаковы выражения их лиц и допустил мысль, что, наверно, несуществующая прабабушка Люсинда с ее последним балом, до которого так и не добралась при жизни, гораздо счастливее их всех вместе взятых.

Собственно, граф видел и прабабушку Люсинду, кружившуюся в танце в саду у растрескавшегося заглохшего фонтана. Пять скрипок играли в руках невидимых музыкантов - смычки скользили по струнам туда-сюда, как качели в воздушном потоке, и звуки, наполняя ночь, будоражили душу. Графу чудилось, будто они похожи на молочные лепестки на тонких серебряных нитях, вышивающих ткань жизни. Звуки манили белых ночных мотыльков, и те, трепеща, вступали в танец, окружая плечи призрачной танцовщицы сияющей шалью. Прабабушка Люсинда раскинула руки и вдруг сама стала похожей на мотылька - накидка сзади превратилась в мерцающие крылья цвета морской пены. Она вспорхнула и устремилась к луне, увлекая за собой мотыльков. А скрипки то рыдали, то пели, и светлячки подмигивали друг другу из глубины сада.

Граф видел и призрачную фигуру садовника Дэмиана, ни на минуту не прерывавшего свои труды, - он все еще пытался воссоздать живое из мертвого, и хризантема, как сердце бившаяся в нем, казалась волшебно-прекрасной, дарящей вдохновение и силы. Собственное сердце вдруг представилось графу жалким и бледным слепком глины, комком выпавших птичьих перьев, давно утративших способность парить на ветру…
Печальную фигурку пажа граф тоже видел, и ему было жаль бедного духа-хранителя: задача мраморного мальчика казалась самой невыполнимой…
***

Граф очнулся перед рассветом все в том же старом кресле. Он потянулся, пытаясь вспомнить, что столь необычное снилось ему нынешней ночью, но никак не получалось. Отдельным обрывком сна всплывала только прабабушка Люсинда с ее мотыльковым шлейфом и скрипичная пьеса в саду.

Странно, что спина не затекла, да и вообще граф как будто даже выспался, чего с ним не случалось уже тысячу лет!
Он улыбнулся и сел за стол, придвинул к себе чернильницу, обмакнул в нее перо… «Здравствуй, мой добрый старый друг!» вывела рука знакомые слова. Следом за ними на бумагу жирно плюхнулась клякса, по форме похожая на растрепанную ветром хризантему.