55. Перевёрнутый мир. Глава 54: Отец солдатам

Пока снаружи решалась судьба всего Лаборума, Филу не оставалось ничего другого, кроме как сидеть и слушать рассказ отчаявшегося Воеводы. Хоть изначально он и был зол на Чарльза, теперь, услышав его историю, Арбайт начал понимать, что за человек скрывался под маской бравого всадника. Сам не представляя из себя ничего, он отчаянно цеплялся за единственного человека, которому был небезразличен, а затем, когда эта женщина умерла, потерял всякую волю к жизни. Хоть Фил и сам считал себя неудачником, ему была непонятна подобная зависимость от кого-то другого. Если не считать Мартина, он никогда ни с кем тесно не общался, но и не особенно переживал по этому поводу. Он вполне спокойно мог существовать в одиночестве, находя радость в простых вещах: маленьких авантюрах, мечтах, размышлениях о мире и том, какое место в нём занимают лабораны... Но Люфт, похоже, не был способен на такое.

Пока Фил думал, Воевода собрался с мыслями и всё же продолжил свой рассказ, на этот раз тихо и с отчаянием в голосе:

— Мне не хотелось жить. Но поскольку броситься в Бездну не хватало духу, я обратился к той единственной вещи, которая могла помочь мне забыться — к бутылке. Я потратил все сбережения на выпивку и заперся в пустом жилище наедине со своим горем. Не знаю точно, сколько времени я пил. Возможно, несколько месяцев подряд. Это было похоже на непрерывный кошмар. Я рыдал, крушил всё вокруг, или просто лежал на полу в беспамятстве. Мне виделась она, улыбающаяся мне, а потом я просыпался, понимал, что ничего не вернуть, и сразу же пил снова, лишь бы вновь забыться... Я понимал, что скорее всего умру, и даже надеялся на это. Но мне не позволили отделаться так просто.

Разумеется, другие Лараты пытались понять, куда я пропал, и я даже слышал порой стук в дверь и чей-то голос, но открывать не хотел; делал вид, что наш дом пуст. Конечно, рано или поздно они вскрыли бы моё жилище, но их опередил кое-кто другой. Как оказалось, её отец искал меня, и надеяться на помощь Ларатов не собирался. И вот, однажды он выбил дверь и обнаружил меня: зловонного, лежащего в лужах засохшей рвоты и мочи, забывшегося, но всё ещё живого. Ему удалось откачать меня своими силами — всё-таки, врач из него был что надо. По его словам, я тогда выпил столько, что на моём месте любой другой протянул бы ноги. Но каким-то чудом я выкарабкался и даже не заработал цирроз — вот ведь ирония... Когда я взглянул в зеркало, то не узнал себя. Бывало, сослуживцы шутили, что с годами я не меняюсь — мол, как был мальчишкой, так им и остаюсь... Но тогда я будто постарел сразу на пару веков. Превратился в лохматое чудовище с опухшим рылом, хуже любого завсегдатая в кабаке... Я стал себе отвратителен.

Я ожидал, что он попытается пристыдить меня, но, как оказалось, он понимал меня как никто — ведь она была его дочерью... Мы говорили спокойно и предельно откровенно — наверное, первый раз в жизни. И я понял про него кое-что, о чём прежде даже не задумывался. Всё, что этот человек делал, вся его карьера и врачебная практика — всё было только ради семьи, ради дочери и её счастья. А сейчас, когда она умерла, все его надежды были направлены на внука, моего Эрвина... И вот тогда я действительно устыдился, Шефер. В глупом малодушии я бросил его, отринул, словно неудачный первый образец, и понадеялся на будущее. Теперь же он был единственным, что у меня осталось от неё. И я понял, что должен позаботиться об Эрвине во что бы то ни стало — чтобы наши совместные усилия не пропали даром, чтобы её мудрость и доброта продолжали жить в нём и передаваться из поколения в поколение...

Пусть он и избрал стезю, которую я не одобрял, но это была его жизнь и его решение. Мне оставалось только смириться. К тому же, у этого были и свои преимущества: поскольку мы оба были Ларатами, я мог находиться рядом с Эрвином на службе, наставлять и оберегать его, стать для него хорошим отцом, оставаясь при этом командиром. Так я и поступил. Оправившись, я сразу пошёл к нему и стал молить о прощении. Конечно, он был зол на меня за то, что я куда-то пропал сразу после её смерти, но в конце концов сменил гнев на милость: всё-таки эта потеря была тяжкой для нас обоих. С помощью тестя я смог оправдать своё отсутствие тяжёлой болезнью, и вскоре меня восстановили в должности. Я продолжил заниматься нелюбимым делом, на сей раз ради сына. Ведь, если подумать, только для этого такие ничтожные люди, как я, и существуют: прокладывать дорогу своим потомкам, более совершенным, более одарённым, нежели мы сами...

Вскоре Эрвин, всегда мечтавший о полётах, вступил в Разящую Стаю и оказался под моим началом. Я сам учил его летать и поражался, насколько быстро он освоился в седле. Он словно был рождён для полётов, унаследовав страсть к ним от своей матери. Разумеется, я не мог наставлять только его одного, и потому число обученных мною новобранцев продолжало расти. Они были способными всадниками, и видя их успехи, другие командиры думали, что это моя заслуга. Меня начали уважать, хоть я того и не заслуживал. Но я даже не подозревал, насколько возросла моя репутация, пока старый Воевода не собрался в отставку, выбрав меня своим преемником.

Я был потрясён и поначалу даже хотел отказаться, побоявшись такой ответственности. Но поразмыслив хорошенько, я решил, что став Воеводой и, соответственно, командиром Стаи, смогу сделать для сына куда больше, чем будучи сотником. К тому же, я не хотел в очередной раз выглядеть в его глазах неудачником, побоявшимся воспользоваться такой возможностью. Так в очередной раз я оказался тем, кем никогда не желал становиться. Управлять жизнью всего Левого Рубежа было непросто, но со временем я привык: в конце концов, никто не осмеливался ослушаться моих приказов, даже если я допускал ошибки. Шли века, и меня действительно стали считать тем самым "легендарным всадником", невзирая на то, что сам я уже не летал.

Со временем Эрвин тоже начал продвигаться по службе. Хоть я и помогал ему по мере сил, статус десятника он заслужил сам, благодаря собственному таланту и рвению. А год назад с полного одобрения других командиров я назначил его сотником и командиром звена. Он был так счастлив, а я горд, что мой сын добился в жизни того, о чём мечтал... Не было в Лаборуме всадника искуснее, чем Эрвин Люфт. Он должен был возглавить Стаю, стать лучшим Воеводой за всю историю Левого Рубежа, войти в легенды... Но этого не будет, Шефер. Столько стараний, и в итоге я всё равно не смог уберечь его от гибели! Ты понимаешь?! Не смог!

На лице Чарльза застыло выражение ужаса; он схватился за волосы и начал раскачиваться туда-сюда, не находя себе места. Фил, мысли которого были в полнейшем беспорядке, тем не менее удержал его за плечо. Воевода застыл, громко вдыхая воздух. Трудно было сказать, что он испытывал, но следующие слова Чарльз произнёс спокойно и безучастно:

— Я не хотел верить в это. Не хотел признавать, что вся моя жизнь, все мои старания теперь не имеют никакого смысла. Сама мысль об этом была нестерпима. И тогда я решил просто... притвориться, что это всё неправда. Вести себя так, будто Эрвин вернулся из того боя вместе со мной. А тут ещё подвернулся шанс отвлечься, убраться подальше из Дукториума, где мне неизбежно напоминали бы об обратном. Так что я сделал то, чего все и ожидали от Воеводы — вызвался вести вас в поход. Я решил, что проще будет и дальше играть роль героя и лидера, уверяя себя, что в Дукториуме меня ждёт целый и невредимый сын. В какой-то момент я как будто действительно в это поверил, а правду стал считать дурным сном. Я заигрался... Но довольно. Грим прав: хватит мне уже убегать от истины. Эрвина не вернуть. Мне больше нет смысла притворяться тем, кем я не являюсь. Теперь ты знаешь, что я вовсе не тот отважный предводитель всадников, каким меня сделала молва. Я не заслужил ни свой пост, ни славу. Не вижу смысла и дальше корчить из себя героя и делать вид, будто я могу что-то изменить. Я — не тот, кто вам нужен. Оставь меня, Шефер.

На этом Люфт замолчал, закрыл глаза и опустился на кровать в той же безвольной манере, что и час назад на руках Фила. Арбайт же молча глядел на него, не зная, что и думать. Безусловно, старый образ героического Воеводы, который существовал у него в голове всё это время, был безвозвратно уничтожен. Но при этом новый образ бездарного неудачника, который так старательно пытался навязать сам Люфт, складываться упорно не хотел. В рассказе Чарльза будто бы существовало какое-то противоречие, несоответствие между тем, о чём он рассказывал, и тем, какое объяснение давал произошедшему. Будто бы было в этой истории что-то, чего Люфт упорно не хотел понимать. Поразмыслив над этим ещё немного, Фил, наконец, осознал, что именно его смущало.

— Вы говорите, что всё это было лишь притворством... — неуверенно начал он. — Но разве что-то подобное вообще можно изобразить? Нельзя же так долго играть роль предводителя, при этом не являясь им!

— Значит, из меня хороший притворщик, — горько усмехнулся Люфт, не открывая глаз. — Ну, хоть в чём-то я преуспел...

— Нет... Так не бывает... — чем дольше Арбайт об этом думал, тем сильнее убеждался в своей догадке. — Вы ведь и вправду направляли нас, оберегали, рисковали жизнью ради нашего дела! Стали бы Вы так поступать, если просто хотели отвлечься от реальности?

— Ты что, не слушал меня? — Чарльз угнетённо открыл глаза. — Я просто делал то же, что и всегда. Я привык командовать, а вы подчинялись мне из-за статуса, только и всего. Не стоит всё так усложнять, Шефер...

— А знаете, что я думаю? — Фил окончательно осмелел, его сердце колотилось как бешеное. — Я думаю, Вы не просто так к этому привыкли! Вы ведь действительно хороший командир, Чарльз! Любой, кто с Вами знаком, это подтвердит!

— Чепуха! — уже раздражённо ответил Люфт. — У меня никогда не было качеств лидера! И я никогда не желал становиться командиром!

— И что с того?! Не обязательно любить какое-то дело, чтобы хорошо им овладеть! Например, я умею управлять подъёмным краном, хотя свою работу терпеть не могу!

— Сравнил, нечего сказать! — хохотнул Воевода. — Руководить солдатами — это тебе не ящики перетаскивать! Для такого дела нужен талант, которого у меня никогда не было!

— Если не было, то как тогда Вас вообще могли повысить дальше десятника?!

— Я уже рассказал, как это произошло! Это заслуга моего тестя, а не...

— Да никто бы Вас не стал повышать без причины! — перебил его Фил, поняв, что попал в точку. — Неужели Вы этого до сих пор не поняли?! Как думаете, почему другие сотники отнеслись хорошо к Вашему назначению? И почему Воевода выбрал своим преемником именно Вас, хотя его никто об этом не просил?!

— Туприссий их знает! — отмахнулся Люфт. — Наверное, они пытались понять, почему такое ничтожество вдруг начали так быстро продвигать вверх, и вообразили, что у меня есть какие-то таланты, а потом всё это обросло слухами и небылицами...

— Да хватит уже нести этот бред! — громко вскричал Фил, заставив Чарльза удивлённо заткнуться. — Оглянитесь вокруг! Подчинённые любят и уважают Вас! Да, может, изначально Вас и повысили не совсем честно, но если бы Вы и впрямь были таким никчёмным, каким себя считаете, то ни за что не удержались бы на посту так долго! Подумайте: ведь за всё это время Вы не дали окружающим ни единого повода в Вас усомниться! Вы продолжали оправдывать свою репутацию сотни лет напролёт!

Эти слова заставили Люфта широко открыть глаза и задуматься на пару секунд, но затем он снова потупил взгляд и нервно помотал головой:

— Я понимаю, чего ты хочешь добиться, Шефер, но это бесполезно. Я знаю, какими качествами должен обладать командир, и поверь, у меня их и близко нет. За примером далеко ходить не надо: твой Мартин — вот уж кто действительно прирождённый лидер. Я это понял с первой секунды, как познакомился с ним. Может, он и неопытен, зато всегда готов проявить инициативу, принять решение в трудную минуту, вдохновить других на борьбу... Я никогда не был таким. Я не умею быть громким и настойчивым.

— Может, и так. Но я ведь говорил не об этом, — возразил Фил.

Люфт не ответил и только вопросительно посмотрел на него.

— Вы правы: у Вас нет качеств лидера, как у Мартина, но зато есть кое-что даже более важное, — продолжил Арбайт с улыбкой. — Вы ведь действительно хорошо относились к своим солдатам — с самого начала, с тех самых пор, как стали десятником! Многим командирам просто нравится власть, которой их наделяет должность, и они обращаются с подчинёнными как с мусором. Но Вы не были таким — и Вас зауважали! Вы относились к солдатам с уважением, не кричали на них, просто хорошо выполняли свою работу — и они запомнили это! А потом Вы вырастили целое поколение всадников: заботились о них, наставляли их, давали им пример для подражания! Знаете, как можно назвать такого человека? Отец!

Услышав это слово, Чарльз вздрогнул, судорожно вздохнул и схватился за голову. В его глазах читалось потрясение: похоже, сам он никогда не думал о своей жизни в подобном ключе. То, что было очевидно для других Ларатов и Фила, всё это время ускользало от Воеводы, ни во что не ставящего самого себя. Наконец-то поняв это, Арбайт с улыбкой положил руку Люфту на плечо и сказал:

— Вы слишком строги к себе. Правда в том, что Вы хороший человек, и сделали в жизни много добрых дел, хоть сами этого и не замечали. Вы хотели быть хорошим отцом для Эрвина — и стали им для всех Ваших подчинённых. Когда Вы вели нас в походе, то вовсе не притворялись. Вы были самим собой! Поймите, наконец: никакое Вы не ничтожество! Вы всем нам — как отец, и я горжусь тем, что был в отряде под Вашим началом!

Плечи Чарльза затряслись, а из широко открытых глаз выступили слёзы. Скорбь, всё это время прятавшаяся за маской апатии и цинизма, наконец вырвалась на волю, и Воевода тихо зарыдал, спрятав лицо в колени. Фил закрыл глаза и терпеливо сидел рядом, понимая, что сейчас лучше ничего не говорить. Хоть последние слова Арбайт и произнёс искренне, он всё же боялся, что от отчаяния Люфт и вправду мог безвозвратно превратиться в того равнодушного мерзавца, которого он старательно корчил из себя в течение этого долгого часа. Сейчас Филу, похоже, всё-таки удалось уничтожить этого негодяя, но это ещё не означало, что на его место вернётся старый-добрый Воевода. Всё же такое горе нельзя было преодолеть быстро.

Спустя пару минут Чарльз перестал рыдать и затих, отрывисто дыша. Фил осторожно наклонился к нему и снова тронул за плечо. В ответ Люфт резко замотал головой и выдавил:

— Какое теперь всё это имеет значение?.. Я не могу, Шефер... Я просто не могу... Эрвин... Мой мальчик...

Не в силах продолжать, он снова сжался в комок, а вместе с ним сжалось и сердце Фила. Слова Воеводы будто заставили его на мгновение почувствовать такую же невыносимую боль утраты. Лишиться собственного сына... Как это можно было вынести?.. Как Люфт мог найти в себе силы жить дальше, когда все надежды, все мечты, которые он возлагал на Эрвина, в одночасье пошли прахом?..

"Мечты... Как же я сразу не подумал... Вот оно!"

— Скажите, Чарльз... — тихо спросил Фил, наклонившись к нему. — А у Эрвина была... мечта?

Должно быть, вопрос прозвучал странно, не говоря уж о том, что затрагивал очень личную тему и мог причинить Воеводе ещё большие страдания. Но всё же Люфт не стал его игнорировать: слегка распрямившись, он дрожащим голосом ответил:

— Да... Была... Такая же, как у его матери.

— Не расскажете? — осторожно спросил Арбайт, боясь, что ведёт себя чересчур назойливо.

— Они оба... всегда смотрели вдаль не так, как остальные, — глубоко вздохнув и успокоив дрожащий голос, проговорил Чарльз. — Им было интересно, что может находиться там, за пределами Лаборума. Бесконечна ли небесная твердь? Есть ли у Бездны дно где-то там, в тёмных глубинах? Эрвин часто говорил, что когда-нибудь улетит отсюда на колибарре, чтобы это узнать... Я, конечно, всякий раз ругал его, кричал, чтоб он и думать забыл про эти глупости — ведь даже за обсуждение такой идеи могли сослать в Гораки. Я не понимал его... А теперь он уже никогда этого не узнает! Никогда не исполнит свою мечту!

Узнать, что там, за пределами Лаборума... Филу это желание было хорошо знакомо. Сколько раз он строил в голове грандиозные планы побега, сколько часов проводил в грёзах о далёких землях, где, быть может, жили и другие уцелевшие после Катаклизма... Тогда подобные мечты казались несбыточными даже ему, заядлому нарушителю правил. Но теперь привычный уклад жизни изменился навсегда, и вскоре Дети Фейберуса должны были возродить этот разрушенный мир. И когда Солнце снова осветит далёкие земли Ноа, он сможет наконец-то отправиться туда и увидеть всё своими глазами. Но это произойдёт только в том случае, если...

— Мечта Эрвина всё ещё может осуществиться! — уверенно сказал Фил.

— Ты про то, что теперь он на Магнии, и ему открыты все тайны мироздания? — с некоторой надеждой спросил Чарльз, но затем снова помрачнел. — Честно говоря, я давно начал сомневаться в этом. Моя жена ведь была Визаратом, к тому же врачом. Она всегда говорила, что жизнь после смерти — это глупость, что когда мы умираем, от нас остаётся лишь бездыханное тело и ничего больше... А вдруг она была права?

— Насчёт этого не знаю, — честно ответил Арбайт, — но я говорил о другом: пусть сам Эрвин погиб, но ведь память о нём ещё жива! Понимаете? И о нём, и о Вашей жене, и об их общей мечте! Можно сказать, до тех пор, пока живёте Вы — живы и они!

Чарльз потрясённо вытаращил глаза и схватился за голову. На некоторое время он будто бы снова перестал воспринимать окружающую действительность, но на этот раз Фил знал, почему. Судя по вновь выступившим слезам, в эти мгновения Воевода вспоминал свою семью, все те дорогие сердцу моменты, которые были слишком личными, чтобы о них рассказывать, и вместе с тем самыми важными.

— Давайте вместе исполним его мечту! — воскликнул Фил. — Когда Дети Фейберуса одолеют Тьму, мы отправимся в путешествие за пределы Лаборума! Исследуем дальние страны, спустимся в самые глубины Бездны, увидим своими глазами все чудеса нашего мира! В память об Эрвине, в память о его матери — Вы можете сделать за них то, что сами они не успели!

Люфт поднял глаза, полные слёз, и во взгляде его были отчаяние, смирение и надежда — будто у верующего, искренне молящего Творцов о милости и уповающего на Их мудрость и добродетель. Никто ещё не смотрел на Фила такими глазами, и на долю секунды в его голову закралась странная ассоциация: Чарльз был словно испуганный, опечаленный тяжкой утратой ребёнок, ищущий утешения у своего родителя, несоизмеримо более старшего и мудрого, нежели он сам... Нелепая, глупая мысль... Ну какой из него мог выйти родитель?..

— Но мы не сможем ничего сделать, если не победим в этой битве! — вскричал Фил, глядя Воеводе в глаза. — Встаньте, Чарльз! Вспомните, кто Вы на самом деле! Ради Эрвина и его мечты — возглавьте всадников и поведите их в бой в последний раз!

Лицо Люфта исказилось: на место отчаяния и страха пришёл гнев. Вцепившись в плечо Филиуса, он медленно поднялся на ноги и выпрямился. Слёзы не переставали течь из глаз Воеводы, но теперь взгляд его был страшен и преисполнен ярости, способной спалить весь мир дотла.

***

— Сигналы от разведчиц приняты! Все корабли вошли в город.

— Хорошо, — довольно улыбнулась Элизиана. — Пусть продолжают наступление согласно плану. О любых контактах с врагом докладывать немедленно.

— Есть, Ваше Высочество! — отчеканила связистка.

Хоть наглость лаборанов изначально и взбесила Губернаторшу, сейчас она уже успокоилась и даже радовалась подобному раскладу. Да, Доминусы были могучи, но даже они не могли противостоять всему её флоту разом — в этом Колрак явно преувеличивал. Кроме того, Элизиана придумала эффективный план наступления: корабли должны были двигаться от окраин города к центру, уничтожая только самые крупные или мешающие продвижению строения на пути. Это отрезало бы его части друг от друга, и Доминусы уже не смогли бы свободно перемещаться. Встретившись в центре, корабли должны были перегруппироваться и приступить к планомерной зачистке всех оставшихся башен.

Разумеется, рисковать собственной безопасностью Элизиана не собиралась, и потому приказала отвести флагман подальше от сражения, куда Доминусы уж точно бы не добрались. Но то, с какой силой его раскачивало из стороны в сторону, всё равно её беспокоило, и Губернаторша на всякий случай поинтересовалась:

— Лейтенантка Катрина, в безопасности ли наш корабль?

— Да, Ваше Высочество, — напряжённо сказала пилотесса, не выпуская из рук штурвал. — Мы движемся вокруг города вместе со штормом, нужно только слегка выравнивать курс, чтобы нас не затянуло в центр. Когда включаются двигатели, корабль трясёт, но это не опасно.

Удовлетворённая ответом, Элизиана расслабилась. Она сама отбирала ключевых членов экипажа для флагмана, и молодая лейтенантка с впечатляющим послужным списком и безупречными навыками пилотирования сразу привлекла её внимание. Катрина оправдала все ожидания, проявив похвальную исполнительность, но в то же время не опускаясь до трусливых заискиваний, как большинство других подчинённых Губернаторши. Она всегда докладывала о текущей ситуации правдиво и без лишнего оптимизма, а иногда была даже готова ставить под сомнение приказ, если он был абсурден с её профессиональной точки зрения — например, начать штурм города последи бури. Конечно, Элизиана тогда жёстко поставила её на место, но про себя отметила честность и храбрость пилотессы, вполне осознававшей, что неповиновение может стоить ей жизни.

Катрина была из тех редких людей, кто ради общего блага без раздумий жертвует собственным, а значит, можно было ожидать, что в решающий момент она согласится с доводами Элизианы и продолжит подчиняться ей не из страха, как все прочие, а из желания служить правому делу. Да, именно таких сторонников Губернаторша хотела бы видеть под своим началом, когда старый миропорядок будет заменён на новый... Разве что было досадно, что лейтенантка не желала подчёркивать свой статус соответствующей причёской, а предпочитала коротко стричь волосы, уподобляясь простым солдаткам. Впрочем, подобное пренебрежение ко внешнему виду можно было оправдать практичностью.

Элизиана улыбнулась, осознав, как давно она не думала о подобной несущественной ерунде. В течение последних нескольких месяцев её мысли были сосредоточены только на грандиозном замысле и его нюансах; она даже не могла вспомнить, когда в последний раз занималась чем-то ради удовольствия, а не для дела. Даже книга, которую она читала перед сном, интересовала её только в качестве манифеста безнадёжно устаревшей идеологии Матриархии, детальной критикой которой она собиралась заняться после успешного завершения экспедиции. Может, хоть тогда она сможет расслабиться и пожить немного для себя, пожиная лавры спасительницы народа матриан?..

Из сладких грёз в неприятную реальность её вернул взволнованный возглас связистки:

— Двойной сигнал от южной группы! Они столкнулись с противником!

— Наплевать! Пускай движутся вперёд, не отвлекаясь на них, — равнодушно повелела Элизиана, ожидавшая этого.

— Без радиосвязи передача подробных приказов невозможна, — осторожно напомнила связистка. — Но я передам им сигнал "продолжать наступление"... Стойте! Тройной сигнал! Один из шаров южной группы уничтожен!

Это известие заставило Элизиану встрепенуться и выпрямиться в кресле. Не прошло и нескольких секунд! Очевидно, эти твари устроили ловушку, в которую один из дирижаблей сразу же попался. Вот же идиотки! Если бы она знала подробную диспозицию и могла отдавать более точные приказы, этого бы точно не случилось! Возможно, её приказ о демонтаже всех устройств дальней связи был неосмотрителен. Впрочем, опасность молний была реальной, и лучше уж было пожертвовать одним кораблём, чем подвергать риску все разом...

— Правая группа тоже сообщает о враге! — снова прервала её мысли связистка.

— Какого туприссия там происходит?! — раздражённо рявкнула Губернаторша. — Может, разведчицы перепутали цепь передачи сигналов?

— Нет, Ваше Высочество! Правая цепь выстроена слишком далеко от южной, они бы не увидели чужой сигнал в такую бурю!

— Хотите сказать, это совпадение, что наши корабли сразу натыкаются на врагов?! Эти твари ведь не могут знать, откуда мы наступаем, если только не...

Тут Элизиане в голову пришла страшная догадка, и она замолчала, сжав зубы. Ну конечно! Похоже, лабораны поступили точно так же, как и она сама — оперативно создали в городе живую сеть передачи сведений! Это объяснило бы, каким образом Доминусы — а стать препятствием для боевых кораблей могли только они — сразу узнавали, в каком направлении идёт ближайший дирижабль, и успевали устроить засаду. Что ж, это был неплохой ход с их стороны. Но и на этот случай у неё был в запасе достойный ответ.

— Переслать всем кораблям четверной сигнал! — ухмыльнулась она. — Разорвём их шпионскую сеть! Пора выпустить Мальсов на охоту!