44. Перевёрнутый мир. Глава 43: Голос и глаза

Тьюрис расцветает на глазах. Он больше не ничтожная трясущаяся тень прежнего себя. Пусть он лишён зрения и голоса, но его ум по-прежнему остр. Как только он с моей помощью обретает возможность относительно свободно выражать свои мысли, моя обречённость моментально сходит на нет. Я осознаю, что постоянно находиться рядом с этим человеком — вовсе не тяжкое бремя, но величайший дар Судьбы. Его мудрость и знания о мире воистину огромны. Но что куда более важно, его сердце осталось тёплым невзирая на все ужасы, через которые он прошёл. Моё общество никогда не угнетает его. Он с удовольствием продолжает обучать меня грамоте, а также математике, физике и строению тела. Когда мы устаём от наук, он неспешно рассказывает о себе, о прежнем мире и о своих наивных амбициях и теориях, которые он лелеял в юности. Единственное, чего он не решается касаться — это событий, непосредственно предшествовавших Катаклизму. Возможно, для него всё ещё слишком больно это вспоминать. А возможно, он просто не хочет обременять меня подробностями, хоть я и сохранил память, в отличие от всех остальных лаборанов.

И всё же, однажды мне приходится стать хранителем этой тайны. По мере того, как Тьюрис приходит в себя, остальные Дукторы посещают его всё чаще. Они рассказывают ему о восстановлении города и о жизни нового общества, которое они выстроили. Тем не менее, поначалу они боятся при мне касаться тем, которые известны только им четверым. Однажды они решают провести важное совещание, и Беллум настаивает, чтобы меня на нём не было. Однако Тьюрис рьяно вступается за меня:

"Оливер стал моими глазами и моим голосом. Если вы собираетесь обсуждать что-то со мной, то и он должен при этом присутствовать. Он уже знает больше, чем кто-либо, и всё это время оставался верен нашему делу. Он сможет сохранить всё в тайне".

Беллум не верит, что я перевожу жесты Тьюриса правильно, и тогда тот показывает ему жест, понятный и без перевода. Сапий смеётся и говорит, что доверяет мне и не против моего присутствия. Керда соглашается. Решением большинства я посвящён в самые сокровенные тайны Дукторов. И вот, страшная истина открывается передо мной. Я был совсем маленьким, когда случился Катаклизм, и, как оказалось, даже близко не представлял себе подоплёку произошедшего. Нечто настолько ужасное казалось попросту немыслимым. Теперь решение Дукторов о сокрытии истины, которое раньше виделось мне несправедливым, наконец-то обрело смысл. С одной стороны я понял, что это был мудрый выбор, но в глубине души всё ещё считал его аморальным.

Вечером после заседания мы возвращаемся в покои Тьюриса. Я всё ещё в шоке после открытой мне истины. Я никак не могу смириться с тем, в каком положении оказался наш народ, в отчаянии выкрикиваю, что лабораны заслуживают лучшего, нежели вечно жить во лжи и невежестве. Я до сих пор мыслю в рамках морали прежних времён, почитавшей прогресс и просвещение как высшее благо. И тогда Тьюрис объясняет мне то, что открылось ему во время пережитого кошмара.

"Когда я был молод, я тоже был очарован знанием. Я думал, что человеку под силу объяснить всё на свете, что Творцы и Судьба — не более чем выдумка отсталых жрецов. Я проводил годы, пытаясь выстроить теорию, объясняющую бытие с позиции рациональности и исключающую высшие силы. И я не был одинок: весь наш народ, пользуясь плодами прогресса, возомнил себя всемогущим и всеведущим. Гордыня и алчность поглотили нас. Но однажды Судьба показала нам, насколько мы на самом деле были ничтожны. Мы заигрывали с силами, которые неподвластны человеческому пониманию, и за это поплатился весь мир.

Пойми, знания сами по себе не плохие и не хорошие. Они — не более чем инструмент, но иногда могут быть и разрушительным оружием. Их постижение не обязательно делает тебя лучшим человеком. А в руках большинства людей, подверженных соблазнам и порокам, они зачастую приносят только разрушение и горе. Я понимаю, тебе противно, что мы отняли у лаборанов право знать правду. Но подумай об обществе, которое мы создали! Да, люди живут в неведении, но зато каждый из них уверен в завтрашнем дне, каждый имеет своё место, своё предназначение — и это после всего, что мы пережили! Подумай о том, что лежит на другой чаше весов! Если мы поведаем людям истину, в праведном исступлении они проклянут нас, и тогда шаткому миру, который нам чудом удалось выстроить, придёт конец".

Его неспешность и последовательность успокаивают меня. Я обдумываю смысл его "слов" и сопоставляю их со сказанным ранее на собрании. Я понимаю, чем руководствовались Дукторы, принимая такое решение. Они предпочли спокойствие риску, выбрали процветание и порядок здесь и сейчас, а не гипотетическое и скорее всего сопряжённое с большими жертвами возрождение мира через исполнение Пророчества Антидия. Это решение действительно было мудрым, но у его истоков стоял страх перед неизвестностью. Если бы этот выбор предоставили мне, я бы скорее всего рассудил по-иному. Но меня не было там, и я не видел того, что видели Дукторы, поэтому у меня не было морального права критиковать их решение. И всё же, в одном я осмеливаюсь возразить.

— Но ведь не все лабораны такие! На совещании Сапий говорил, что для восстановления Акваториума отобрал несколько десятков сообразительных рабочих и выдал им книги по гидравлике. Нам нужны учёные, иначе вся сложная техника рано или поздно выйдет из строя, и никто не будет знать, как её починить! Нам нужны врачи, чтобы лечить болезни и травмы! Восстановите Университет! Пусть самые прилежные и способные лабораны получат доступ к библиотеке! Вы уже поделили общество на пять каст, так пусть будет и шестая!

Тьюрис колеблется, но он тоже понимает, что без касты учёных наш народ долго не протянет. Мы обсуждаем эту инициативу ещё некоторое время, и в конце концов он соглашается. Но оба мы понимаем, что в библиотеке Университета содержится слишком много информации о старой эпохе, до которой мы не можем допустить даже горстку избранных. И тогда, посовещавшись с остальными Дукторами, мы принимаем единственное возможное решение — уничтожить все опасные книги.

По просьбе Тьюриса отбор произвожу лично я. Каждые сутки я отправляюсь в Кристальные Башни с жаждущими знаний добровольцами и отрядом Ларатов-гвардейцев во главе с самим Беллумом, который относится к этой затее весьма скептически. Мы медленно перебираем каждый этаж перевёрнутой библиотеки. Всем присутствующим строго запрещается просматривать содержимое книг кроме тех, которые уже признаны безопасными. Я изучаю каждую книгу на предмет нежелательных сведений. Если я заключаю, что в книге слишком много подобной информации, её ждёт судьба быть выброшенной в Бездну. Если же книга в целом безопасна, но по некоторым главам и абзацам можно сделать нежелательные выводы, она попадает в категорию "запрещённые" и откладывается для последующего редактирования.

Процесс отбора долгий, и в общей сложности занимает несколько месяцев непрерывной работы. Между тем добровольцы начинают штудировать безвредные книги. Учёные прошлого составили огромное количество хороших учебников, но отсутствие практики сильно тормозит процесс, и новоявленным врачам и инженерам приходится учиться путём проб и ошибок. Пройдут долгие десятилетия и даже века, прежде чем каста Визаратов примет свой окончательный вид.

Это время я запоминаю особенно хорошо, но вовсе не благодаря своей неприятной задаче. Впервые за всё время после Катаклизма мне выпадает шанс увидеть кого-то кроме Дукторов и немногословных гвардейцев. И тогда же я осознаю, что сильно отличаюсь от них. Несколько десятков человек, отобранные лично Сапием как самые рассудительные и прилежные среди выживших, те, кому предстоит стать первым поколением Визаратов, на деле оказываются ужасающими невеждами. Усилиями Керды среди лаборанов активно насаждается вера в Творцов и Церковь Фейберуса. По её мнению, через религию они научатся нравственности и взаимоуважению, и этот подход уже начинает давать свои плоды. Как бы там ни было, сейчас эти плоды не слишком-то заметны. Лишённые памяти о цивилизации, они словно великовозрастные дети, подверженные самым низменным проявлениям человеческой натуры.

Мои неловкие попытки подружиться ни к чему не приводят. На меня смотрят со страхом, недоверием и неприязнью. Мой альбинизм они считают болезнью или проклятием и боятся подходить ко мне близко. Они завидуют моему привилегированному положению помощника Дукторов и открыто шепчутся об этом. Некоторые из них даже начинают подозревать (вот ведь поразительная прозорливость), что отбирая "нежелательные" книги, я и Дукторы хотим скрыть от них какую-то неудобную правду. Пару раз в порыве жалости к этим несчастным одичавшим людям я даже задумываюсь о том, чтобы рассказать им всё как есть, дать им возможность самим выбирать свою судьбу, но, конечно, дальше мыслей это никогда не заходит.

А потом, возвращаясь в Дукториум после очередного дня в Университете, я снова захожу в покои Тьюриса, вижу радостную улыбку на его морщинистом лице, и тут понимаю, что я дома. Этот человек ценит меня таким, какой я есть. Он всегда готов выслушать меня и дать мудрый совет. Он обучил меня всему, что я знаю, и продолжает обучать каждый вечер, на протяжении всех этих месяцев и лет. Он нуждается во мне, а я — в нём. И как только я посмел помыслить о том, чтобы предать его ради этих примитивных, необразованных и озлобленных людишек?! Пусть все они пропадут пропадом! Моё место — здесь, рядом с Тьюрисом, и больше мне никто не нужен!

Я продолжаю выполнять свой долг, но больше не пытаюсь наладить ни с кем дружбу. Они всё равно не хотят видеть меня своим. Спустя почти год я завершаю разбирать библиотеку, и отныне моя работа будет заключаться в том, чтобы редактировать в целом безопасные книги, уничтожая любые упоминания старого мира. Учитывая, что делать это можно и в Дукториуме, моему счастью нет предела. Однако вечером после своего последнего дня в библиотеке, когда я радостно сообщаю Тьюрису, что теперь буду всё время проводить рядом с ним, он реагирует на это с некоторой озабоченностью. Хотя он давно навострился жестикулировать очень быстро, в этот раз его движения медленные и неуверенные:

"Ты подружился с кем-нибудь? С ребятами твоего возраста или, может быть, с девушкой?"

Мой ответ решителен:

— Нет. Мне никто кроме тебя не нужен.

Тьюрис грустнеет ещё сильнее. Я в ужасе подозреваю, что мог надоесть ему, но потом вспоминаю, что без меня он не способен ни ходить, ни говорить. А потом моё сердце сжимается, когда я вижу его следующие жесты.

"Ты ошибаешься. Я тебе не нужен. Посмотри на меня. Я жалкое, неполноценное подобие человека. Но ты так молод. Ты замечательный юноша. Ты не должен тратить на меня свою жизнь. Ты заслуживаешь большего, чем быть прикованным к отвратительному старику вроде меня".

Не в силах больше это терпеть, я останавливаю его руки, а затем крепко обнимаю человека, который стал для меня отцом. По моему лицу катятся слёзы.

— Не смей так говорить! Не смей называть себя жалким! Ты — моя семья! Я никогда не оставлю тебя, слышишь?! Я — твои глаза! Я — твой голос! А все эти идиоты и ногтя твоего не стоят!

Старик содрогается от рыданий. Вопрос исчерпан. Я выбрал свою судьбу. Отныне и навсегда я помощник Тьюриса и, как следствие, верный слуга Дукторов и хранитель их тайн.

Проходят годы, десятилетия и века. Под действительно мудрым руководством Дукторов новое общество растёт и развивается. Арбайты постепенно восстанавливают разрушенные лаборатории в Кристальных Башнях, что позволяет проверять знания на практике и писать новые книги, более подходящие новой эпохе. Налажено производство светоносных кристаллов, на расстоянии питающихся энергией, вырабатываемой ветряками. Возобновлена работа Плавилен и шахт. Из Акваториума проведены трубы до глубинных озёр, что полностью решает проблему нехватки воды.

Каста Визаратов постигает науки по книгам, прошедшим через мою редактуру. Админаторы осваивают экономику, чтобы обеспечить каждую семью стабильным достатком в виде риса. В Небесном городе появляются школы, где мальчиков обучают работе на производстве, девочек — догматам Церкви Фейберуса, а наиболее любознательных детей — и более сложным наукам, чтобы в будущем они пополнили ряды Визаратов. Идеология, основанная на крепком Братстве, безропотном Труде и нерушимой Вере в неизбежную Судьбу, обеспечивает спокойную мирную жизнь сотням лаборанов и исключает вероятность волнений и мятежей. Тех же, кто отказывается жить по новым правилам, приходится ссылать в Гораки — чаще всего за обыкновенные преступления, но иногда и за излишнее любопытство. Каждое такое решение Дукторы принимают с тяжёлым сердцем. Но их поддерживает уверенность, что они совершают необходимое зло ради всеобщего блага.

С течением времени я начинаю всё больше убеждаться в том, что уже давно подозревал: моё тело не стареет. В то время, как в обществе сменяются поколения, я продолжаю выглядеть как юноша, только недавно достигший совершеннолетия. Я знаю, что среди лаборанов есть и другие долгожители, подобные мне. Но, в отличие от них, я прекрасно осведомлён о причине своего бессмертия. В моих жилах течёт проклятая кровь. Я такой же, как и Дукторы, с той лишь разницей, что их тела когда-то постарели по причинам, не связанным с реальным возрастом.

Всё это время Тьюрис продолжает обучать меня всему, что знает сам. Я постигаю медицину, философию, продвинутую математику. Поскольку он является формальным главой касты Визаратов, то и я, как его представитель, получаю белую мантию. Через меня он руководит организацией всей научной работы, и я часто бываю в Кристальных Башнях. Разумеется, учёным дозволяется только изучать и применять знания из разрешённых книг, а на любые новые исследования наложен строжайший запрет. Постепенно Визараты из первой волны добровольцев стареют и умирают у меня на глазах, а их сменяет новое поколение, не заставшее тягот первых лет после Катаклизма. Они воспринимают меня как мальчика на побегушках, хотя в действительности я старше любого из них.

К моему удивлению, повсеместное распространение религии действительно делает лаборанов более доброжелательными и нравственными. Они верят, что если будут вести праведную жизнь, то после смерти их Души вознесутся на Магнию, некую райскую землю за пределами этого мира. Что ж, пускай верят в то, во что хотят, если в итоге это приносит обществу пользу. Но меня не обманывает это лицемерное религиозное добродушие. Я знаю, что все эти люди думают и чувствуют на самом деле, когда улыбаются мне в лицо. Даже когда некоторые из них зовут меня повеселиться и выпить с ними в свободное время, я понимаю, что они лишь хотят использовать мою близость к Дукторам и заручиться моим расположением, чтобы поскорее получить более высокую должность. Я всегда нахожу повод отказаться. Ведь дома меня ждёт единственный человек, которому я по-настоящему нужен.

Мы не вспоминаем о том разговоре, и Тьюрис больше ни разу не унижает себя передо мной. Он принимает моё решение остаться с ним, хотя иногда всё же пытается подтолкнуть меня к заведению новых знакомств, не понимая бессмысленность этих попыток. А когда становится очевидным моё бессмертие, он прекращает и их — видимо, осознав, что "бесценная молодость", которую я трачу на него, для меня никогда не пройдёт.

Итак, столетие сменяется столетием, жизнь за стенами Дукториума течёт своим чередом, а я остаюсь прежним — бледной тенью, неотступно следующей за старым Дуктором. Но всё же иногда, по ночам, когда Тьюрис уже давно спит, я долго ворочаюсь в кровати, и меня посещают мелочные мысли об упущенных шансах. Я стараюсь рьяно отгонять их. Мой выбор давно сделан, и менять что-либо уже поздно. Есть вещи, для которых я просто не создан, как бы тяжело не было это осознавать. И я никогда не должен забывать об этом.

— Эй, ты в порядке?

Голос Филиуса вырвал Оливера из воспоминаний. Альб настолько погрузился в них, что закрыл глаза и на несколько минут совершенно абстрагировался от реальности. В покоях Тьюриса он частенько так делал, когда о чём-либо размышлял, не боясь, что его прервут без причины. Конечно, в обществе обычных людей такое поведение выглядело странно. Но по крайней мере теперь, пройдясь по своему прошлому, Оливер точно распределил, что из этого он может сказать вслух, а что должно остаться тайной.

— В порядке, — сказал он, чувствуя себя некомфортно из-за немыслимой в подобном разговоре откровенности. — Я верен Дукторам... потому что Тьюрис — моя семья. Для меня нет ничего дороже. Я никогда не предам его, даже если все остальные возненавидят меня.

— Я понимаю, — кивнул Филиус. — Но ты ведь защищал всех Дукторов, а не только Тьюриса.

— Я делаю это, поскольку их позицию разделяет и Тьюрис. Никто из нас не имеет права осуждать Дукторов, не зная причин их решений.

— Пусть так, но почему тогда мы не имеем права узнать эти причины? Мы уже знаем, что нас обманывали, и Мартин с остальными точно потребуют от Дукторов ответа! Всё это может плохо закончиться!

Оливер знал это, и сам этого боялся. Но в то же время он понимал, что даже если не брать в расчёт его верность Тьюрису, раскрытие секретов Дукторов из его уст только обострит ситуацию. Их репутация среди членов отряда и так трещала по швам, а когда поход будет завершён, и обо всём узнают остальные лабораны, то Дукторы будут выглядеть в их глазах чуть ли не злодеями, намеренно державшими их за скот. В таких условиях у правителей Лаборума оставался лишь один шанс подтвердить свою добрую волю и сохранить доверие народа. Они должны будут сами раскрыть все свои тайны и добровольно отдать себя на суд толпе.

Дальнейшие действия были для Оливера предельно ясны. Промедление более недопустимо. Он должен немедленно вернуться в Дукториум и попытаться убедить Тьюриса и остальных правителей всё рассказать, пока остальной отряд не вернулся и не вызвал среди лаборанов возмущения. Конечно, сперва это покажется для Дукторов безумием. Беллум, скорее всего, не захочет даже слышать об этом. Керда, как обычно, не станет ничего предпринимать без одобрения остальных. Но вот Сапий... Он может внять разумным доводам.

— Хватит. Я ухожу, — твёрдо сказал Оливер и встал.

— Подожди! — запротестовал Филиус. — Хотя бы помирись с остальными, прежде чем уйти! Мари и Воевода Люфт ведь относятся к тебе неплохо! Ты всё ещё один из нас!

При слове "Мари" у альба кольнуло в сердце. Ещё одно глупое чувство, под влиянием которого он оказался, попав в этот несчастный отряд. Больше всего он хотел стереть себе память о последних днях, забыть, что когда-либо встречал этих людей.

— Я не один из вас. И никогда не был, — не оборачиваясь бросил Оливер и направился вверх по ступеням.

Филиус не стал следовать за ним и замолчал, видимо, наконец-то осознав невозможность переубедить Визарата. Но через несколько секунд он всё же произнёс:

— Но этого ведь хотел сам Тьюрис, разве нет?

Оливер остановился и обернулся. К своему неудовольствию он осознал, что не может просто игнорировать подобные заявления, если они касаются воли Тьюриса. Разумеется, Филиус был неправ — но нельзя было допустить, чтобы он или кто-либо ещё думал, что Визарат идёт наперекор желаниям старого Дуктора. Никто не должен был сомневаться в его преданности. В каком-то смысле это было для него делом чести.

— Тьюрис доверяет мне, поэтому и приказал стать одним из избранных. Я исполнил этот приказ и сделал всё, что от меня зависело. Только и всего.

— Я ведь уже однажды говорил тебе, что это не было похоже на приказ, — возразил Филиус и сделал несколько шагов вверх по лестнице. — Будь это так, разве стал бы Сапий спрашивать твоего согласия?

— Даже если так, разницы нет. Желания Тьюриса для меня важнее всего.

— В таком случае, почему ты не останешься с нами, как хотел он?

— Я уже сказал, я сыграл свою роль. Я выполнил его поручение. Не вижу смысла продолжать этот разговор.

— Нет, не выполнил! — вдруг воскликнул Фил и резко поднялся на одну ступеньку с Визаратом, отчего их лица оказались всего в полуметре друг от друга. — Вспомни, что именно он тебе сказал! Он не просто хотел, чтобы ты отыскал одного из Доминусов за компанию с нами. Он хотел, чтобы ты стал частью отряда! Полноценной частью! Мы все связаны общим долгом и должны завершить наше дело вместе! Разве Тьюрис хотел бы, чтобы ты бросил своих соратников? Своих друзей?

— Это не имеет смысла. Моё место всегда было рядом с Тьюрисом. Зачем ему...

Оливер вдруг замолчал на полуслове. Он собирался сказать "зачем ему сводить меня с вами", но в этот момент подобная идея внезапно перестала казаться ему такой уж абсурдной. Не далее как несколько минут назад он впервые за много лет вспомнил начало их с Тьюрисом дружбы — со всеми подробностями, которым до этого он не придавал значения. Оливер снова прокрутил в голове тот разговор, те объятия и слёзы. Неужели вопрос не был закрыт ещё тогда? Возможно ли, что за все эти годы старик так и не смог до конца смириться с его выбором?

"Нет, быть не может. Я бессмертен, моя молодость никуда не уйдёт. Тьюрису нет смысла сокрушаться о том, что я, по его мнению, упустил в своей жизни. Или же дело вовсе не в молодости? Что если — чисто гипотетически — Тьюрис все эти века продолжал желать мне иной жизни, но, зная о непреклонности моего решения остаться с ним, попросту не мог найти подходящего повода отослать меня? И лишь сейчас, когда столетия спокойствия подошли к концу, и настало время предрешённых давным-давно великих деяний, такой повод был найден — а я, сосредоточенный на исполнении своего долга в качестве избранного, попросту не заметил истинной причины его предложения?"

Именно в этот момент Визарат осознал, что не сможет покинуть отряд сейчас. И дело было даже не в том, стоило ли верить мнению Филиуса на слово. Арбайт вполне мог ошибаться, и за решением Тьюриса вовсе не обязательно стояло желание найти для Оливера друзей. Но если существовал хоть малейший шанс этого, возвращаться в Дукториум в одиночестве было никак нельзя. На мгновение альб представил, какое разочарование постигнет Тьюриса, если он осознает, что надежды на лучшую жизнь для своего помощника, которые он несмотря на молчание лелеял все эти века, окончательно пошли прахом... Одна мысль об этом заставила сердце Оливера болезненно сжаться.

"И кроме того... Разве ты сам в глубине души не хотел этого?"

Перед глазами пронеслись лица членов отряда — таких разных, но связанных общей целью, уже прошедших вместе немало опасностей и привыкших друг к другу. В те немногие мирные моменты, когда они могли отдохнуть от похода и просто болтали за трапезой или разбивались на группы и занимались разными интересными делами вроде летописи или изучения вражеской техники — в такие моменты Оливер, чувствовал себя по-настоящему счастливым, хоть и чаще всего наблюдал за всеми со стороны. И среди всех лиц наиболее отчётливо ему виделось лицо Марии — златовласой, ретивой, пылающей неподдельной страстью к Творцам и Свету, чей внутренний огонь и воля, казалось, могли выжечь всю Тьму мира. Возможность находиться рядом, восхищаться прекраснейшим существом из когда-либо рождённых и называть себя её соратником и другом — разве уже одно это не стоило того, чтобы остаться?

Оливер окончательно осознал, что если он уйдёт сейчас, то лишится всего этого навсегда. И хоть его положение в отряде уже было хуже некуда, оставался ещё призрачный шанс всё исправить. Забавно, но до разговора с Филиусом он и не подозревал о существовании этого шанса. Столетиями запертый в Дукториуме, контактирующий лишь со стариком, который уже давно понимал его с полуслова, он совсем позабыл, как достигать этого взаимопонимания с кем-то другим. Но именно Фил, попытавшийся не обвинить его, как все остальные, а спокойно расспросить и понять — именно этот наивный мальчишка показал Визарату, что нужно сделать в данной ситуации.

— Оливер! Ты чего? — подал голос Фил. Должно быть, Визарат снова погрузился в размышления настолько глубоко, что на некоторое время застыл на месте.

— Ты прав, — сбросив оцепенение, сказал Визарат и посмотрел Арбайту в глаза.

— Прав? Я? В смысле... Это здорово! — было видно, что сам Фил уже не ожидал, что его слова возымеют действие, и потому неподдельно обрадовался. — Хочешь сказать, ты остаёшься с нами?

— Если есть шанс, что Тьюрис действительно этого хочет... то да, я останусь.

— Отлично! — просиял Фил и даже подпрыгнул от радости. — Пошли, нагоним остальных! Объясни им всё, как и мне! Уверен, они тебя поймут!

— Да. Хорошая идея, — кивнул Оливер, сдержав улыбку.

Удивляясь, как же он раньше не додумался до столь очевидного решения, Визарат помчался вниз по ступенькам вслед за Филом. Он вновь вспомнил слова и улыбку Тьюриса и с радостью подметил про себя, что старый Дуктор в итоге оказался мудр во всём.