25. Птицедева

Лотта бросилась меня обнимать, богини улыбались, и даже у Мораны появилась вполне человеческая улыбка. Карен и Михел, как завороженные, смотрели на нас и тоже улыбались, только руки у них отчего-то дрожали. Вот так.

– Спасибо, – сказали мы с Лоттой хором.

– Пора прощаться, – сказала Макошь. – Карен, можешь отправлять корабли. Стрибог поможет быстро пересечь океан. Но люди с этой Земли не должны контактировать с перемещенными с Первой Земли, за исключением тех, кто знаком с вами по «Приюту Нужных Путников» и Переслава, вы его Славой зовете – они избранные. Возможно, еще одного человека допустят, но это как судьба сложится. Лотта, скажешь Переславу, что нужное по его и Кощея усмотрению оборудование он может заказывать, но без излишеств. Просите у Бога мудрости в этом деле и хорошо продумайте, что стоит развивать на новой Земле, а что нет. Сами понимаете, стремление к безграничному потреблению, неконтролируемая рождаемость сгубили Первую Землю. А еще и зависть с ненавистью. Вечные Каин и Авель. Человечество должно найти новый путь жизни – без безумной конкуренции, без ненависти и во взаимной помощи. Да, – усмехнулась Макошь, – это легко сказать, но очень трудно сделать. И никакого огнестрельного оружия. И еще важно иметь в виду – длительность переселения неизвестна, все может кончиться в любой момент. Он не любит оглашать времена и сроки, но пока на вас Его благоволение. Дерзайте. Свидимся. Прощайте.

И они пропали.

Я новыми глазами смотрела вокруг: на Лотту, которую первый раз видела со стороны, на Карена, что прижимал ее к себе, на Михела, что не сводил с меня задумчивого взгляда, и на Кота, что взирал на всех с высоты Дерева. Мне было легко и уютно в новом теле. Жизнь продолжается!

Лотта

Веронику оставили на острове знакомиться ближе с тетушками, утешать их и привыкать к новому телу. Ей следовало освоиться с навыками управления крыльями, а мы с Михелом и Ветром опять летали над Америкой. Михел больше не смотрел на меня несчастными глазами, и это радовало. Что заставило его успокоиться – не знаю, но мне это нравилось.

Мы не отсняли и половины объектов, что планировали. Все оказалось не так быстро и просто, как хотелось. Но кое-какие снимки давали впечатление об этой Земле. Мне она нравилась безлюдной, было жаль ее заселять.

Мне пришлась по душе идея заселить людей в те же места, где появились первые поселения европейцев, то есть во Флориду и Вирджинию. Места мне понравились. Природа их сильно отличалась, и это хорошо. И еще – они ближе к материку, где жило коренное население планеты. Кроме того, корабли с провиантом и животными не смогли бы обогнуть весь континент и причалить на западное побережье.

– Лаки, перемести нас в место, которое зовут на Первой Земле Вирджинией, хочу посмотреть и почувствовать, нравится ли оно мне.

– Мне нравится, – шепнул Лаки. – Какие проблемы?

Вскоре мы оказались на берегу реки, вокруг простирались смешанные леса. Много лесов – красивых, непроходимых, частично уже без листьев, а частично в яркой осенней листве. Люблю осень. Я узнала многие деревья, но некоторые не такие, как у нас дома. На реке стояли бобровые хатки. Посидев тихо, мы заметили выдру и еще какого-то зверька.

– Это ондатра, ее можно есть и у нее хороший мех.

На глади, то и дело, шли круги, то плескалась рыба.

– Тут много панцирных щук и ушастых окуней, – сказал Михел. – Местные реки очень богаты рыбой, кажется, обитает около двухсот видов рыб. Переселенцам понадобятся удочки. Пойдем, прогуляемся немного по лесу.

– О, это самое замечательное предложение, которое я слышала за сегодняшней день. Конечно, я согласна.

– Тут полно зверья, но надо быть осторожными, здесь живет много медведей, а они опасны.

– Меня обойдут, я умею с ними общаться, – вспомнила свои встречи с бурыми красавцами.

Осторожно, чтобы не спугнуть зверье, мы углубились в лес и сразу наткнулись на самца оленя с красивыми рогами. Михел быстро его сфотографировал.

– Смотри, у него белый низ хвоста, его называют за это белохвостым, красивый. Тут и благородный олень, как в наших лесах, есть. Из крупных животных здесь обитает пенсильванский бизон, он похож на нашего зубра.

Да, зверья много – встретили и зайцев, и бурундучков, кто-то шумно убегал от нас, ломая кусты – наверное, кабан. Михел увидел смешного полосатика и назвал его енотом. Симпатичный. Надеюсь, не пропадут с голоду наши переселенцы.

– Все равно без разведения домашнего скота не обойтись, – вздохнула я. – Сколько же всего надо, чтобы прокормить двадцать тысяч человек! Одной охотой не обойдешься. Хорошо, что решили для подготовки основного переселения отправить сначала пятьсот человек. Может, пятьсот в Вирджинию и пятьсот во Флориду? Еще подумаем. Вирджиния мне понравилась, заселим людей в эти края. А как они это место назовут – уже не мое дело.

– Слетаем на побережье, – предложил Михел, – там чудесный залив. Я был там, не на этой Земле, правда. Хочется посмотреть на него в диком виде. Песчаный пляж тянется на километры. Раньше сюда приплывало много морских черепах откладывать яйца. А в море ловят сельдь, треску, морскую щуку. Уверен, тут они тоже есть, и их добыча позволит прокормиться множеству людей.

Конечно, мы туда переместились. Втроем бродили по безлюдному пляжу. Было довольно холодно, после шторма море выбросило на берег массу водорослей, они валиками отделяли сушу от воды и создавали характерный острый запах моря и соли. Спокойно, хорошо так расслабиться, пусть ненадолго.

В пятницу возвратились во дворец пораньше – завтра свадьба, а перед этим хотелось побывать на девичнике. Я соскучилась по своим лесным подружкам, мавке и русалочке. И Микулишну, конечно, тоже хотелось увидеть. Попытаюсь вытащить ее на свадьбу. Лесных девушек во дворец не приведешь, а ее можно уговорить, хотя пойдет ли? Надо ей платье подобрать. Может, она согласится со Славой познакомиться, его не удалось пока в лес вывести. Каждый день с утра до вечера занят. Подумала, как же давно я была в Заколдованном лесу. Или вроде не так давно, но столько всего произошло за это время, что, кажется, несколько лет пролетело. Теплая волна воспоминаний прошла по телу. Дела, суета – не так она хороша, эта взрослая жизнь. В лесу спокойно и ясно, а тут…

Прощание с Заколдованным лесом

Осенние дожди выписали линии моей жизни. Многие меряют жизнь веснами. Так и говорят: прожил столько-то весен. Моя жизнь меряется почему-то осенями. Осенью она началась семнадцать лет назад в хорошую ли, плохую погоду – мне уже не узнать, но она началась. Осень привела меня в этот мой самый родной заколдованный лес три года назад и поселила в доме Микулишны. Осень родила дорогу, что увела меня из ее домика в путешествие с принцами. Она же вернула меня сюда через год странствий, скорее не меня, совсем другую девушку, которую по непонятному стечению обстоятельств тоже звали Лоттой, а потом опять увела.

Крутился стих из Вероникиных воспоминаний: «Кого жалеть? Ведь каждый в мире странник – пройдет, зайдет и вновь оставит дом». Завтра моя свадьба. Совсем поздней осенью. Уже дышит Сиве в затылок зима-Морана. Не верится, что свадьба – моя. Надо попрощаться с былой жизнью в заколдованном лесу, ее уже не вернуть. А завтра и того меньше: стану женой наследного принца, ой, как громко звучит! Странное и удивительно непривычное словосочетание: я жена. Может, убежать от всего, пока не поздно? У меня еще вечер и ночь на раздумья. Надо повидаться с подругами, мавкой и русалкой, и с Микулишной поговорить, вспомнить наше незатейливое, простое существование, и проведать заколдованный лес.

Решила добираться до дома Микулишны пешком, подумать и побыть немного одной, наедине с лесом. Захотелось пройтись по чуть видной тропинке, покрытой ворохом опавшей листвы. Так и сделала. Ступила на тропинку, сразу возникло детское желание пошуршать листьями. Услышать жалобу каждого листочка, что ему еще хочется быть зеленым, но так коротка оказалась жизнь, и уже закончился отпущенный ему срок, а был он молод и красив, а теперь сух и сер, даже в красном и желтом не удалось покрасоваться столько, сколько хотелось. Услышать, что они – листья – мечтали стать вечнозелеными, но не получилось, мечты не сбылись. И теперь они унесены ветром, испачканы землей, на которую пришлось опуститься, и что еще хуже – втоптаны в грязь.

Поздняя осень…

Дотронулась до любимого дуба, обняла. Он поделился со мной силой и успокоил. Листья на нем побурели, но еще не опали. Он прожил столько лет, пережил множество листопадов, не унывал, становился от года в год только крепче, зная, что придет Сива-осень, и он останется черным и голым, безжизненным, но потом снова возвратится весна-Леля, принесет радость и подарит молодую изумрудную листву. Осень подводит черту году, но и рождает надежду на новую весну. У всех ли только?

Говорят, девичник, прощание с прошлой жизнью, помогает смело вступить в новую. Я пришла прощаться с жизнью девочки Лотты, страшненькой, но веселой и беззаботной. А сейчас? Красавица-раскрасавица, но не принадлежу себе и должна всем и вся: и людям, и нелюдям, и «богам», и Богу. А хочется опять слушать байки русалочки, смеяться над проделками мавки, и не быть никому ничего должной.

Как там подружайки? Не уснули еще? Что у них?

За размышлениями не заметила, как добралась до домика Микулишны, и ахнула. Домик увеличился, у него появилась пристроечка. Небольшая, но ладная, в ней и летом жить неплохо, и зимовать можно. Ой, как интересно, кто-кто в пристроечке живет? Им что, у Микулишны места не хватило? Одного человека она бы разместила, я же у нее жила. Тихонько подкралась к плетню, любопытство одолевало, но ломиться напропалую не стала, решила присмотреться.

Во дворе рубил и складывал дрова парнишка лет двадцати пяти, может чуть моложе. Вроде, видела его раньше. Дров заготовил немало, на зиму, поди, хватит. Кто же так старается?

Притаилась за деревом, чтобы лучше рассмотреть, и наблюдаю за происходящим. В сарай метнулась Микулишна с ведром – козу доить. Тут парнишка повернулся ко мне лицом, и я сразу его узнала – это он за мавкой Анисьей увивался. И что он тут делает? Парнишка воткнул топор в колоду и пошел в дом.

«Ай, да молодец! – подумала уважительно. – Неужели в лесу поселиться решил? Чудеса!»

Из дома больше никто не выходил, но любопытство распирало, что тут происходит, и я решила узнав все сначала от Сильвы, то бишь русалки Сильведеи. Побежала быстрехонько к озеру, надеясь, что водяная дева не улеглась еще спать.

Возле пня сидели обе мои подруги и о чем-то щебетали. Вернее, щебетала русалочка, а мавка слушала и смущалась. Увидев меня, подскочили обрадовано.

– Вот так встреча! – кинулась на шею Анисья. – Ты все-таки пришла. Тут сороки рассказывали, что во дворце завтра свадьба, и одна знакомая нам девушка станет женой принца. Мы грустили, что ты нас забыла, проведать не пришла, но ты все-таки вспомнила о нас!

– Как я могла вас забыть! – притворно обиделась. – Впереди вечер и ночь, будем веселиться и вспоминать прошлое. Только, что у вас тут происходит, кто хозяйничает в домике Микулишны?

Русалочка весело засмеялась.

– Не только у тебя свадьба, наша Анисья тоже решила попробовать человеческое счастье. Лесная девушка попытается стать человеческой женой, представляешь?!

Я ахнула. Событие, по лесным меркам, покруче моей свадьбы с принцем.

Мавка, такая же легкая, как ветер, и прекрасная, как весна, бегает по лесу – не только трава не пригибается, но и листья не шуршат. Никогда люди не роднились с мавками, они порождение леса, сами суть леса, а тут невеста человека. Каково?

– Он уговорил меня перезимовать с ним в избушке, а не в дупле, как обычно зимую я. Говорит, не даст мне заснуть и забыть о нём на целую зиму, будет топить печку, согревать меня в стужу, и, главное, любить. Ты веришь, что такое возможно, Лотта?

Как удивительно, любовь, даже в заколдованный лес добралась. Где это видано: Мавка и человек!?

– А как зовут жениха?

– Филимон. Он хороший, и не хочет, чтобы я спала зимой. Так странно. Говорит, что лес живет и зимой, и он согреет меня, и я увижу много нового. Рядом с ним жарко, даже когда дует северный ветер. Я чувствую, что не замерзну.

– Хочешь увидеть зиму, не боишься Мораны?

– Да! С Филей не страшно!

– Анисья, а душу твою он привязал к себе? Ошиблась, видать, ты тогда, когда говорила, что вместе не будете. Помнишь, ты говорила нам, когда этот парнишка к тебе только присох, а ты от него убегала, не желала на него смотреть даже, а мы его жалели… Вот слова твои тогдашние: «Странные вы, девчонки, а вам меня не жалко? Да я ему добро сделала, ведь ему, что нужно – чтобы я рядом была, в избе жила, сначала любилась с ним, а потом полы мела. Ему мало, если мы в траве покувыркаемся, ему душу мою привязать надо. Я на такое не подписываюсь, вы же сами знаете, что это невозможно. Так что я его пожалела. Я добрая».

– Тогда мы не были вместе, а теперь будем. Душу мою он не привязал, это я его душу привязала, а он дух мой лесной сумел уговорить. Уговорил – и сам с лесом и со мной душу и дух свой связал. Он теперь наш, лесной. Король ему работу в лесу дал. Он главный лесничий, как твой отец был, Лотта.

– Так ты любишь его, Анисья?

– Любовь – для меня слова, Лотта, а получилось, я связана с ним душой и духом, теперь, наверно, и телом буду связана, а это смущает. Он ребеночка хочет, но ты же знаешь, как мавки рождаются: когда в лесу что-то очень-очень хорошее случается, на полянке появляется маленькая девочка с зелёными волосами в прозрачном платье и начинает плести венок. Венок плести её никто не учит, мы просто знаем, как это делать, и про другое все знаем от века.

– Так ты роди ему человеческое дитя, не мавку.

Анисья посмотрела своими огромными зелеными глазами и удивленно захлопала ресницами.

– Так просто, родить? А можно?

– Да, а что? Родишь ребеночка, у которого и душа, и дух к лесу привязаны, лес тебе за это только спасибо скажет. Я чувствую, что это возможно, сама такая была. Привязана я к лесу, а события меня из родной стихии вырывают и на разные мудреные дела толкают. Не знаю, как справлюсь. Так сложно все: и переселение, и свадьба. Как мне отвечать за новую жизнь целого мира? Какая из меня принцесса?

– Про мир не мне судить, а про принцессу – не хуже, чем из меня подруга человеческому мужчине. Много странного происходит. У тебя получится с ним жить, и двойня у тебя необычная родится.

– Откуда знаешь? Не привыкла я, что все лучше меня про детей моих знают.

– Да знаю, и все.

Сильва молча слушала нас, но тут подала голос:

– Я помогу тебе, Анисья, ребеночка нянчить, это так интересно! Научу его плавать. Он у тебя перед самой осенью родится, я чувствую.

Анисья ахнула.

– А я почему не чувствую? – спросила обиженно.

– Мы про себя мало что знаем, а если думаем, что знаем, то потом оказывается, что ошиблись. Про себя трудно что-то знать. Вроде проще простого, а труднее трудного про себя знать, – улыбнулась Сильва. – Не бойся, воспитаем сынка!

– Да и Микулишна, если что, поможет. Женщина она умелая, все знает и умеет, – поддакнула я.

Подружки мои в один голос воскликнули:

– Так уедет Микулишна, очень скоро, этой зимой уедет!

– Как уедет, она же тут почти всю жизнь прожила, откуда знаете?

– Знаем и все, она еще этого не знает, а мы знаем. Как знали, что ты уедешь, но приходить будешь, а она совсем уедет, может, один разочек только и приедет сюда. Нет ее уже с нами, мы чувствуем, – опечалились девушки. – Далеко уедет, очень далеко. Только не говори ей, она сама должна решить. Но нет ее среди нас уже, да и была она тут одной ногой.

– Как это одной ногой, когда столько лет лес не покидала?

– Покидать не покидала, но и душой не привязалась. Не жила она тут, а пряталась.

– А от кого пряталась? Кто ее обидеть хотел? Никогда про это ничего не рассказывала.

– Так от себя и пряталась. Боль лесом лечила, да душу и дух свой ему не отдала до конца. Не слилась с ним. Тяжело ей было, отдала бы – легче стало. Но простому человеку тогда далеко от своего леса не отойти, привязывает. Лес ее все равно любил и любить будет, своей признал. Как трудно это объяснить словами, Лотточка! Сама знаешь, тянет тебя сюда, как домой, но тебе легче, не простой ты человек – птицедева. А все равно разрываешься: и к Карену тебя тянет, и без леса трудно. А люди, если душу лесу отдали, он и ветвями, и корнями к себе привязывает – не бросишь его просто так, не покинешь, больная пустота останется внутри, с которой жить почти невозможно. А ты, Лотта, тоже приходи почаще в Лес – к себе приходи. Нельзя отца оставлять, впрочем, ты и мать – Дорогу – не оставишь, знаю.

Продолжение следует