18. Рождение чудовища. Глава 18. Дом писца Гачи

- Выгнали? – управляющий хмурился, разглядывая Накато.

- Пинками, - мрачно подтвердила девушка. – Мне теперь домой надо. К родителям. А как доберешься? У меня ничего нет.

- Так приданое, - напомнил тот.

- Приданое в доме дяди было, - она развела руками. – Кто ж мне в руки что-то отдаст? И не докажешь ничего – так они мне сказали. Мол, скажем – не родственница, знать не знаем, кто такая и откуда, - она опустила голову.

Как бы не перемудрил мастер Амади. А ну, как сердобольный управляющий отведет ее к стражникам да перескажет им ее слезную историю? А те велят показывать дом, где родственницы покойника ограбили другую свою родственницу.

- Да, не докажешь, - проговорил наконец управляющий, и Накато едва сдержала вздох облегчения. – Совсем, говоришь, некому подтвердить твои слова?

- Некому, господин, - твердо заявила девушка. – Пусть потом отец с ними разбирается. А мне домой попасть надо. Я на любую работу согласна! Я сильная. Я в горах жила.

- Что ж. Работники хорошие нужны, - он кивнул. – Вздумаешь красть – вместо отчего дома попадешь в подземелье, в каменный мешок. С ворами в Мальтахёэ не церемонятся.

- У нас тоже, - ввернула Накато.

Удивительно – на управляющего ее реплика произвела, кажется, благоприятное впечатление. Он одобрительно кивнул, оценивающе разглядывая ее. И заявил, что она принята.

*** ***

- Это еще что? – высокая белокурая девица брезгливо поджала губы, обошла вокруг Накато. – Теперь у нас есть черномазые горцы?

Девушку помимо воли охватила оторопь: вокруг сгрудились служанки, работавшие в доме писца Гачи. Ее они разглядывали недружелюбно. Чего они хотят, чего от них ждать? И как ей поступить? Амади не предупреждал, что такое может случиться.

В стойбище ее другие рабы обычно не трогали. Но и внимания не обращали. Во всяком случае, не выказывали столь явной враждебности.

Да, друзей у нее не было и в племени. Но это потому что она, как-никак, была сестрой хозяина. И ее время от времени забирали прислуживать в шатре. И водили к старику Асите. К недоумению Накато, кое-кто из рабынь, убиравших за страусами, завидовал этому – хотя сама она с радостью уступила бы эту великую честь любой из них. Только кто ее спрашивал?

- Статуя, - хмыкнула насмешливо еще одна, плотная женщина постарше. – Ни слова не вымолвит! Гордая, как все горцы, да? – осведомилась она, уставившись прямо в глаза Накато.

И что прикажете на такое отвечать?

- Да она тебя не понимает! – рассмеялась светлокожая, но чернявая крепкая женщина с раскосыми глазами. – Эти горцы, я знаю, тупы, как их туры! Эй, изваяние! – окликнула она. – Ты понимаешь хоть слово, что к тебе обращаются?

- Понимаю, - Накато решилась подать голос. – А разве это ко мне сейчас обращаются?

Внутренне сжалась. Прежде она ни за что не решилась бы так ответить. В стойбище за такое она бы получила увесистую оплеуху. Все-таки жизнь с Амади заставила ее осмелеть.

- Ты гляди-ка, сколько слов подряд! – расхохоталась чернявая. – Она еще и огрызается! Идем, статуя, - она кивнула головой. – Я скажу тебе, что делать.

Остальные расступились. Накато, вздохнув с облегчением, направилась вслед за женщиной.

- Ты – здесь главная? – решилась она спросить. Кажется, на нее пока не злятся.

- Я – старшая на кухне, - отозвалась женщина. – Ты, говорят, хвалилась, что никакой работы не боишься? Мне как раз такие нужны.

Кухня располагалась на первом этаже. Просторное, но низкое помещение с закопченным потолком и постоянно настежь открытыми дверями и окнами.

В обязанность Накато вменили обеспечивать кухню водой. Неподалеку от дома проходила линия акведука. Туда-то ей и нужно было ходить с большим кувшином. Приходя, она выливала набранную воду в бочки и бадьи. Вода постоянно расходовалась – то на приготовление пищи, то на мытье посуды. Приходили, бывало, на кухню и за водой для стирки, и для уборки.

Старшая на это ворчала – мол, сами должны набирать для своей работы. Но взять воды позволяла. А Накато, не присаживаясь даже на несколько мгновений, носилась туда-сюда с кувшином.

Вроде бы только наполнишь бочку, примешься за бадью – глядь, не успела натаскать, как бочка уже пустая. Начинай заново.

Если бы не сила, появившаяся стараниями Амади, она бы уже через полдня свалилась с ног. А так – быстро съела обед, который ей сунули, и снова схватилась за кувшин. За то короткое время, что она потратила на еду, воды не осталось ни капли.

*** ***

Простые работницы спали прямо на кухне.

Когда спускалась ночь, в углу попросту расстилали тощие матрасы, набитые соломой, и на них укладывались. Накато давно отвыкла от такой скученности. Ей досталось место с краю на матрасе, и ночью она скатилась на каменный пол, да так и проспала до утра.

Подниматься ей пришлось первой – к тому времени, как поднимутся самые ранние слуги, во всем доме должна быть вода.

Город в предрассветном сумраке выглядел серым и унылым. Плечи и руки ныли после того, как таскала воду целый день накануне. Что ей там обещали – несколько монет за каждую декаду? Как беспросветна должна быть жизнь того, кто вынужден годами так работать, чтобы заработать себе на жизнь!

Впрочем, совсем недавно ее собственная жизнь была так же беспросветна. Даже хуже – ей даже не платили. Кто станет платить рабыне?

Вода струилась внутри каменного желоба акведука. Накато засмотрелась на то, как она бежит. И вздрогнула, услышав шаги за спиной.

- Ты погляди, как старается, - насмешливо протянула пухленькая светловолосая служанка, что сетовала накануне – мол, взяли на работу черномазую. Ее обязанностью было подметать полы на кухне. – Погляди, как старается, хотела я сказать, - продолжила она, хихикнув. – А она застыла изваянием – и спит на ходу! Чего, подскочила раньше всех, так что проснуться не успела?

Накато наполнила кувшин, молча пошла на кухню. Вслед ей понеслось злорадное хихиканье. Вот уже и остальные начали подниматься – а она только первый кувшин несет. А в доме – ни капли воды!

Она заторопилась. Эдак еще выгонят за нерасторопность! Вспомнилось, как Амади говорил – мол, наемный работник не только удрать не пытается, а еще и боится – как бы не выгнали. Эх, в степях никто о таком не слышал! Впрочем, рабы из кочевья не особенно пытались удирать. Куда? Гиенам в зубы или в руки к воинам другого племени? Лучше уж стараться в своем, выслуживаться. Глядишь – и в шатер прислуживать пустят или надсмотрщиком поставят.

Подметальщица, что посмеялась над нею у желоба акведука, поднялась вслед за ней. Остальные пока спали. Но Накато забегала.

К моменту, как поднялись старшая кухарка и истопник, вода была набрана всюду.

*** ***

Накато непонимающе таращила глаза.

- Ты забыла? – мягко проговорил Амади. – Если я снюсь тебе – это не просто сновидение. Это я прихожу на деле, чтобы поговорить с тобой.

- Да, я помню, мастер Амади, - Накато кивнула.

Она попыталась оглядеть себя, но безуспешно.

- Это – территория сна, девочка, - колдун слегка улыбнулся. – Не стоит пытаться разглядеть мелочи. Это может вырвать тебя из сна, и мы не успеем окончить беседу. А мы давно не виделись. Ты выглядишь уставшей. Работа оказалась тяжелой для тебя? Тебя обижают здесь?

- Нет, мастер Амади, - девушка покачала головой. – Меня не обижают. Они просто не принимают меня за свою. Я им чужая. Как и в Кхорихасе, для девушек в школе искусств, - припомнила она. – А еще у меня здесь нет своей комнаты. Мы спим на кухне, на матрасе в углу. Все вместе. Я целый день таскаю воду, а когда наступает темнота, ложусь вместе со всеми спать. Моя флейта стоит в углу, и никто не обращает на нее внимания. Я и сама о ней вспоминаю лишь изредка.

- Что ж, - он покивал. – Пусть пока что привыкнут к тебе.

- Хорошо, - она кивнула и смолкла, не зная, что прибавить.

Похоже, ей еще долго придется пробыть в этом доме. Она так и будет таскать каждый день воду – будто снова стала рабыней в кочевье. Только воду надо носить не с родника, а от желоба акведука. Ну, и еще не бьет никто. Разве только старшая кухарка прикрикнет иногда – но это редко. Накато хорошо справлялась с обязанностью следить за водой на кухне.

Да и не принято было в Мальтахёэ бить наемных рабочих. Если те не справлялись или ленились – их просто выгоняли.

- Ну, что ж. До рассвета далеко, - заметил Амади. – А нам пора прощаться. Отдыхай! – он взмахнул рукой, и вокруг Накато выросли изумительной красоты водопады.

Оглядевшись, она обнаружила себя стоящей по пояс в прозрачном горном озере. А берега заросли лесом. Солнечные лучи, проходя сквозь раскидистые листья, рассыпались ажурными резными тенями.

Вот так сон соорудил для нее колдун!

Красиво. Накато запрокинула голову и уставилась в ярко-синее летнее небо в обрамлении малахитовой зелени.

Потом нырнула, желая разглядеть камни на дне. Мысль о том, что это сон, мгновенно исчезла. Осталось любопытство и радость. Проснувшись, Накато еще какое-то время с улыбкой глядела в беленый известкой низкий потолок. Потом встрепенулась. Вода сама себя не принесет!

*** ***

Накато не представляла, насколько завораживающим занятием может оказаться пересчитывание серебряных монеток на ладони.

Их было немного – всего четыре. Но и дней прошел всего десяток. Сохранит эти монетки – и за следующую декаду получит еще столько же. Эти монетки полностью меняли восприятие прошедших дней.

В кочевье она тоже дни напролет таскала воду, убирала в шатре и в страусиных загонах, чесала шерсть мамонтов и отмывала котлы и миски. Изо дня в день – изнурительный труд. Безнадежный и бесконечный.

Но несколько монеток разом все перевернули.

За долгие годы в кочевье она не получила ни монетки. Оно и ясно – кто станет платить рабыне? Тем более, что в степях вообще сложно было бы найти человека, у которого имелось бы хоть сколько-то монет. И такой человек считался бы до крайности богатым. Потому что серебряные монеты – это торговля. А чтобы торговать, нужно иметь много животных, рабов и товара – кости, шкур и краски, добытой из приозерных червей.

Одна монетка – это кус. Можно сменять ее на восемь совсем тонких крохотных чешуек из серебра – восемь шелкопиков.

За один шелкопик можно было купить ломоть сладкой выпечки на лотке уличного разносчика. За три – целый обед в похлебочной: миску похлебки или каши, небольшой ломоть сыра, кусок лепешки, кружку дешевой браги. Если хочешь мяса – обед выйдет дороже. Правда, покупать обед ей не придется: работников кормили.

А вот сладкого она не ела давно. Накато с удивлением поняла, что ей невыносимо хочется сластей. И она со всех ног кинулась к разносчику, едва приметив его.

- Ох, чую я, не суждено ей вернуться в родные горы, - насмешливо поведала одна из служанок старшей кухарке. – Все, что заработает, спустит!

- Ее дело, - отозвалась кухарка. – Я ею довольна – на кухне всегда есть вода. Так что пусть работает – хоть год, хоть десять. А на что тратит заработок – не наше дело.

Разговор Накато услышала, возвращаясь. На улице царила привычная шумная суматоха – сновали туда и сюда, переговариваясь, люди; ездили повозки, шагали верблюды. И, будь Накато обычной девушкой, она ни за что не разобрала бы слов – слишком уж далеко. И даже не поняла бы, что речь ведется о ней.

Что ж, по крайней мере, старшая кухарка ею довольна. А насмешки остальных служанок можно не принимать во внимание. Пакостить ей они пока что не пытаются.

Она уселась на камень недалеко от двери кухни – здесь ее никто не видел, кроме слуг, работающих на кухне. Принялась жевать сладкий ломоть. Как раз успеет доесть, а потом пойдет и еще наберет воды. С тех пор, как она выпросила у кухарки кувшин побольше, работа стала спориться быстрее, и занимала меньше времени. Теперь Накато успевала отдохнуть среди дня. И не приходилось в обед давиться второпях каждым куском, боясь – вот сейчас вода закончится, и придется бежать еще!

Кое-кто из девушек пытался возмущаться – мол, чего это новенькая прохлаждается, когда остальные сбиваются с ног.

Кухарка всем заткнула рты, предложив недовольным потаскать воду тем же кувшином, что и Накато. Желающих не нашлось. На том недовольство и окончилось. Девушки и даже мужчины поглядывали на нее с ее огромным кувшином с удивлением и легким ужасом. Качали головами.

Не хватила ли она через край, выбрав такой большой кувшин? Ей просто надоело бегать день напролет туда-сюда. Вроде и недалеко, но от топтания по одному короткому отрезку голова шла кругом.

Амади, когда она поделилась с ним сомнениями, махнул рукой. Мол, все можно объяснить тем, что она – из горцев. У нее и мышц больше, чем у любой из этих белокожих служаночек. Кувшин она выбрала большой, конечно – но не особенно. Кто-нибудь из сильных мужчин вполне с ним правился бы. Ну, а что она не устает – так уродилась такой. Сильной. Ее потому и в город отправили – решили, что дочка хороша, сильна, судьбу ее можно удачно устроить.

- Накато! – окликнула старшая кухарка из дверей кухни. – Ты не давись своей лепешкой, воды еще достаточно, - сообщила она, вытирая руки куском ткани. – Успеешь доесть не торопясь и еще отдохнуть, - она кивнула и скрылась.

А может, и зря она беспокоилась, что ее не принимают? Вон, старшая кухарка ей явно благоволит. Накато слегка улыбнулась, дожевала последний кусочек лакомства.

В этот момент к воротам подъехала тяжело груженая повозка. Один из мужчин кинулся открывать. Привезли масло и зерно в глиняных кувшинах, сгрузили прямо на плиты двора громадные сырные головы. Яйца в огромной корзине, пара корзин с рубленым мясом – ноги и грудинка страусов, крупные куски мяса – должно быть, молодого тура.

Из дверей кухни выскочила Зулиха – светловолосая служанка, что насмехалась над ней. Кинулась к привезенной снеди, с натугой поставила на ребро сырный круг и покатила, пыхтя, к кухне.

Накато отряхнула руки. Нужно помочь. Вода закончиться не могла – когда она смотрела, одна из трех бочек была еще полной, и оставалось около половины в кадке. И кухарка сказала – можно не торопиться.

Вслед за Зулихой выбежала еще одна служанка, ухватила корзину с яйцами и поволокла волоком.

Накато подхватила в руки кувшин с зерном, понесла на кухню. Эх, знал бы брат Дуна, какими легкими после зелий Амади кажутся тяжести – не задумываясь, скупил бы этих зелий на всех рабов! А заодно – для воинов, и всего больше – для себя. Всех мамонтов согласился бы ради такого забить на кости, жилы и шкуры, отдал бы все стадо страусов и краску, собранную из червей за целое лето! А заодно – всю медь, что находилась у него в шатре, все благовония своих жен и ткани.

Амади, правда, не торопился торговать своими снадобьями. А захотел бы – мог разбогатеть.

Где на кухне стоит какая снедь – Накато запомнила. Кувшин поставила и направилась обратно. Старшая кухарка только головой покачала, кинув на нее быстрый взгляд. Когда Накато пришла за третьим кувшином, пухлая служанка, отдуваясь, пыталась ухватить следующий круг сыра. Накато быстрым движением поставила сыр на ребро. И взялась за кувшин.

- Чего, тупые горцы не только статуями быть годятся, - бросила она.

Усвоила – она не низшая из рабов. Она – одна из служанок. Такая же в точности, как и всякая другая на кухне. Чище ее – разве что старшие слуги.

- Ну ты и сильна, - пропыхтела Зулиха и покатила сыр.

- Я ведь с гор, - Накато мимолетно улыбнулась.

И с трудом скрыла изумление, получив в ответ усталую, но дружелюбную улыбку. Да помилуют ее боги, неужто каменная стена между нею и местными слугами пошатнулась?

Послышался от кухни окрик старшей кухарки, появились двое молодых парней, служивших в доме.

- Бездельники! – бросила Зулиха. – Прохлаждаетесь где-то, пока женщины таскают груз.

- Ну, таскаете же, не подохли, - хохотнул один из них.

Второй ткнул его кулаком в плечо, хмыкнул, повел бровью. Оба, пересмеиваясь, принялись таскать снедь в кухню. Зулиха вернулась к своей работе, Накато взялась за кувшин – вода заканчивалась ну крайне быстро.