10. Птицедева

Все началось, когда в самом конце зимних каникул нас организовали в культпоход в Театр Юного Зрителя смотреть спектакль «Девочка и апрель». Я только вернулась со сборов, идти никуда не хотелось, но Лилька уговорила. И вот в театре мы оказались рядом с Алексеем. Спектакль был лирический, про девочку, росшую без отца, которая хотела добиться всего в жизни сама, и мальчика – чемпиона по фехтованию, который нравился всем девочкам в классе. Чемпион и красавец выбрал эту независимую особу, а некоторые одноклассницы ей завидовали и строили козни. В спектакле решались какие-то моральные проблемы переходного возраста, о которых я, конечно, не помню, давно было, а еще, наверное, потому, что весь спектакль с меня не спускали глаз, и я нервничала.

А вот что было дальше, помню отлично. Мы вышли из театра и поняли, что город накрыло стихийное бедствие. Шел снег. Не просто шел, а сыпал гигантскими хлопьями, с каждой минутой делая улицу все более непроходимой. Транспорт перестал ходить, а от театра до дома не близкий путь, и пришлось идти пешком. Почему мы оказались вдвоем в эту пургу, как отстали от остальных, не помню, но мы остались одни. Играли в снежки, позже упрямо брели сначала по колено в снегу, потом выше колен, а когда часа через два, совершенно промерзшие, хотя мороза сильного и не было, оказались в начале нашего микрорайона, то идти стало невозможно – только ползти, так как снега навалило более метра. Вот это было приключение, пятьсот метров приключения! Адреналин в крови, как на соревнованиях, и мы по-пластунски, как разведчики, ползем по снегу. Сначала было весело, но потом усталость брала свое, и мы останавливались, подталкивая и подтаскивая друг друга. В один момент наши лица оказались рядом, и он меня поцеловал. Помню невероятное удивление – как это, почему, да и поцелуй-то такой смешной, просто коснулись губ, но всё внутри перевернулось. Мы смотрели друг на друга, мокрые, с красными обветренными лицами, смущенные и не знающие, как вести себя после этого дальше. Сделали вид, что ничего не случилось, и поползли дальше. Мы не дошли до моего дома, а доползли, дверь в подъезд не открывалась, ее засыпало. Мы стояли на крыльце, вернее, на перилах крыльца, не зная, как попасть домой, разве что через окно, а ведь Лешке еще до дома ползти и ползти. Пришла пора прощаться, а он смотрел на меня и улыбался.

– Приятно, что переживаешь за меня, – стряхнул снег с моей шапки и прижал к себе. Что-то невероятное случилось в этом снежном светопреставлении. В меня влюбились, что ли? А я? Сейчас не могла об этом думать, стряхнула снег с его шапки и стала звать маму. Она тут же появилась в окне. Хорошо, что мы жили на первом этаже, пришлось пробираться через окно. Вот так стихийно и в стихию началась моя и наша первая любовь.

Потом были нечастые прогулки вечером, когда мы сидели в заснеженном лесу на дереве, целовались и болтали о планах, учебе, о разной ерунде, прижимаясь друг к другу, стараясь стать как можно ближе.

Помню, как мне объяснялись в любви.

– Ты такая необыкновенная, ты мне нравишься, королева Ника, очень нравишься. Удивительно, тебя назвали Никой, как богиню победы, и ты побеждаешь, рядом с тобой солнечно.

– В общем-то, меня мама назвала Вероникой, наверно, имея в виду больше веру в победу, а это процесс, а не финал. Папа, в зависимости от настроения, зовет меня Вера или Веро.

– Нет, не вера в победу, а победа, так я чувствую, – он засмеялся и опять поцеловал.– Никогда не думал, что ты обратишь на меня внимание. Ты мне нравилась с первого дня, как я пришел в вашу школу. До сих пор не могу поверить, что рядом со мной такая девушка.

– Не придумывай.

– Нет. Ты – необыкновенная. Ты чемпионка, ты такая удивительная, казалась мне раньше недосягаемой. Такие не ходят по земле.

И мы засмеялись.

– А прыгают на катке, – добавила я.

Я тоже не могла поверить, что самый красивый и умный мальчик в классе хочет встречаться со мной. Подруги завидовали и говорили:

– Вы удивительно здорово смотритесь вместе.

Я слушала и не верила в свое счастье, вернее, наше. Оно было такое невероятное.

Потом весна, и одних поцелуев уже не хватало, хотелось того, запретного. Хотелось, чтобы губы касались не только лица и шеи, чтобы руки касались тела, а не одежды. В общем, понятно – мы и май, зеленая трава и счастье обладания друг другом, и его, этого счастья, с каждым разом хотелось все больше и больше.

В угаре любви пронеслись экзамены и выпускной, вопрос с институтом физкультуры в столице отпал сам собой, хотя меня там ждали с распростертыми объятиями – мои результаты в катании улучшались. Если раньше мне было не так важно место, вошла в десятку лучших – и ладно, то теперь хотелось быть лучшей ради Лешки, он ведь так гордился мной. Я старалась. А вот в столицу уехать уже не хотела. Как я без Лешки и он без меня? Решила, что буду поступать дома, тоже неплохо.

Разочарование накрыло после выпускного, когда произошла задержка менструации. Приговор, как расстрел.

– Девочка, у тебя беременность пять недель. Советую не делать глупостей, – произнесла докторша, – не ты первая такая, родишь.

Я не плакала. Просто то, к чему так долго шла, что было таким ясным и незыблемым – каток, спорт, тренировки, годы, отданные фигурному катанию – всё в одночасье рухнуло. Лешка, как ни странно, не сильно огорчился – не понял всего ужаса, что ли.

– Поступай со мной, я помогу, будем вместе и учиться и жить, а то там физкультурники будут на тебя пялиться, крутиться, а я ревную. Поженимся, будем вместе всю жизнь, как папа с мамой, как бабушка с дедушкой. Правда, всё не так ужасно. А потом ты сможешь опять кататься.

Поженились.

Как я училась во втором семестре – не помню, академку взять нельзя, не проучившись хотя бы один курс. Но с учебой решилось, а вот с рождением сына я оказалась у корыта и утюга, а Лешка как был в институте, так и остался. Сейчас понимаю, не надо правильных слов – молодые, не готовые к семейной жизни, не выдержали трудностей и тому подобные оправдания. Да, ему хотелось веселья, а не пеленок; песен и вечеринок, а не бессонных ночей, ему было тяжело. Нам по восемнадцать, какие дети? Он старался, особенно вначале. Со второго курса ушла в академку, моя жизнь оказалась привязанной к дому полностью, и мы теперь жили в разных вселенных, которые пересекались только вечером. Из богини и чемпионки я превратилась в домохозяйку. Он все позднее приходил домой. Часто заходил в общагу, а потом с удовольствием рассказывал о спорах об искусстве и новых направлениях в архитектуре. После стал проситься на вечеринки с друзьями. Богиня Ника ушла в прошлое. Нет, он любил меня, еще любил. Но…

А потом у сына был грипп, осложнение и, в результате, ложный круп, скорая помощь, сначала только клиническая смерть и реанимация. Я помню себя, стоящую возле отделения, и врача, который сказал:

– Мы боремся, но не знаем, что получится, мозг затронут.

Затем похороны, и я одна, совершенно одна. Никого – ни мужа, ни сына, ни мамы, ни друзей. Вернее, внутри одна, вокруг толпились. Воистину одиночное катание. Так и видела себя на катке, танец себе поставила – умирающий лебедь, красивая такая, душевная программа.

Не знаю, кто виноват, но я не смогла больше жить с Лешкой. Он продолжал учиться, а я не могла. Та, былая королева и чемпионка, ушла вместе с сыном.

Когда я сказала: «Мы должны расстаться», – очень удивился.

– Ник, нам только восемнадцать. Все впереди, через некоторое время станет легче, всё пройдет. Ты научишься радоваться жизни и станешь той королевой, в которую я влюбился, обязательно станешь.

– Леш, больше нет королевы, нет даже герцогини. И будет ли?

– Я буду ждать.

– А сейчас как?

– Буду ждать.

– Это не любовь уже, Леша. Я подаю на развод, королева ушла.

А про себя сказала: «Да здравствует королева! Новая, другая, и уже не твоя».

Поняла, что он любил спортсменку – чемпионку, красавицу. А кто я сейчас? Никто, и зовут меня никак. Нет, я не буду ждать, пока меня бросят, потому что не соответствую образу. Ушла сама. Образ оставим в его памяти. Подруга Лилька уговаривала: подожди, всё вернется, ты снова станешь собой, такими, как Лешка, не бросаются. Он же не изменял тебе, ну, меньше внимания уделял, так он же учится.

Зачем-то порезала все совместные фотографии. Даже из свадебных его удалила. Вот дура!

Закончила вспоминать первую любовь и глянула в окно. Там напряженно толпились «Глядящие», ждали. Чего ждут? Повернулась и сказала громко:

– Мы расстались потому, что он любил образ, а не меня… наверное, – прибавила с сомнением.

Темные тени за окном не уходили, хотя ночь поливала их дождем, а я вспоминала дальше. Вспоминала, как неистово училась в институте, чтобы не быть хуже других, в том числе Леши. Что-то хотела доказать себе и ему, зачем?

Время побежало вперед стремительно, засасывая, меняя все вокруг. Я нашла новых друзей, и уже к концу третьего курса опять стала улыбаться и танцевать, ходить в турпоходы, и увлеклась горным туризмом. Горы, песни под гитару, преодоление себя, восторг покорения вершин, разговоры у костра о жизни и мечтах. Там встретила его – Тараса. Он пел и лазил лучше всех. Мы стали встречаться. Мне было легко с ним, все заботы и жизненные проблемы он взял на себя.

– Ты женщина, – говорил он, обнимая, – я обязан заботиться о тебе, обеспечивать, защищать – так учил меня отец. Мужчина сильный для того, чтобы его женщина могла быть слабой. Сильной она может быть и без него. Тебе не о чем переживать, положись на меня.

С ним было так легко и беззаботно, тепло и уютно. В мае собирались пожениться. Он позволил мне расслабиться и… и я разомлела от счастья. Только мне оно не положено... За что, Всевышний?!

Выбралась из тенет воспоминаний. Посмотрела в окно.

– Что маячите? Наблюдаете, гады, да радуетесь, что чищу себя воспоминаниями. Как больно-то, не жизнь, а одна большая рана.

На майский поход в горы пошли в разных группах. Тарас пошел в четверку, а я смогла выйти на два дня позже. Зачет сдавала. Уже в лагере узнала, что он ушел, вернее, они с другом пошли посмотреть тропу и не вернулись. Их так и не нашли. Ничего не нашли. Трещина ли, обрыв – не знаю. Снегопад скрыл все. Однажды снегопад принес мне любовь, и я благодарна ему за это, хотя и не получилось длительного счастья, а сейчас забрал, так пусть и меня заберет!

Вспоминаю его слова: «Теперь я твоя опора и буду ею всю жизнь». Но жизнь решила по-другому и выбила опору из-под ног.

Четыре месяца вечерами занималась распечаткой фотографий наших совместных походов. Сделала кучу альбомов восхождений, а потом решила, что пора заканчивать эту жизнь. Таблеток вот только выпила слишком много, больше ста штук. Произошла аномальная реакция отторжения препаратов. Спасли подружка, пришла не вовремя, а может, и вовремя, кто эту жизнь поймёт? Тогда я её не благодарила.

Очнулась, голая, на каталке, только сверху простынкой накрыли, а вниз ничего даже не положили, так на железе и лежала. Кому жалко самоубийцу? Помню взгляд санитарок – ни жалости, ни просто чего-то человеческого. Наверное, решили, что я наркоманка и у меня передоз. Холодно, периодически отключаюсь, а в голове все плывет. Из очень ярких воспоминаний того времени – мелькание перед мутным взором странной женщины с незапоминающимся лицом, как будто оно, это лицо, собрано из тысяч других, разных, соединенных в одно. Она смотрела и смеялась.

– Я думала, ты сильней, Лотта. Ну, развлекла ты меня, девочка, люблю трагедии, в них столько эмоций, энергии выплескивается. Не дам тебе умереть, так и знай, нравится тобой развлекаться.

И опять хохот, безжалостный, издевательский, холодный.

А потом еще одно странное видение.

Зовут меня, но имя не мое. Ловелия, кажется. Будто птица со мной разговаривает. Прилетела, склонилась надо мной, голова человеческая, а тело с птичьими крыльями. Красивая и грустная. Посмотрела, головой покачала и тоже сказала:

– Я думала, ты сильнее, Ловелия. Но я верю, ты справишься, мы ждем тебя. Вспомни мои наставления, открой сознание, ты должна всё вспомнить и понять. Это очень важно!

«Учись падать и держаться ни на чем! Выбраться из мира Майи можно, только найдя опору в самой себе, и тогда ты обретешь почву под ногами и станешь опорой для других. Только так – опираясь на себя, обретая Сознание, можно найти Истину и уйти от игр Майи».

Вспомни, Ловелия!

Её слова показались до боли знакомыми, но непонятно, откуда я их знала.

Времени поразмышлять было навалом, много времени в психлечебнице. Долго лечили и уговаривали, что ай-яй-яй, так делать нехорошо. Врач, молодой и неглупый, из тех, кто не ищет серьезных отношений, не прочь был завести их и со мной. Послала куда подальше, обиделся, но внимание отвлекало и по-своему веселило. И врачу тому спасибо. Научил смотреть на жизнь, как на сериал, сериал про чужую жизнь, не мою. Выбралась я.

Закончив вспоминать этот, еще один, период жизни, или не жизни, посмотрела в окно. «Глядящие» напряженно ждали, что я скажу на этот раз. Я нервно произнесла:

– Да, я с радостью переложила трудности бытия на Тараса и спряталась за его спину. Он защищал меня от меня самой и жизни. А что, нельзя?! Да?

По тому, как за окном началось броуновское движение теней, поняла, что услышали, и крикнула им еще раз:

– Так что, мне нельзя прятаться, нельзя, скажите?

Они по-прежнему молчали. Что правда, что ложь, догадайся, мол, сама и думай дальше. Выпила чаю, успокоилась и опять погрузилась в вязкое темное прошлое.

Друзья не бросили, опять позвали в горы. Было нелегко, но пошла. Горы лечат, их холодное бездушие сродни холоду внутри меня. Красивая и холодная, как кто-то сказал обо мне. Да, я такая – снег и холод, зима. Откуда-то, будто опять из другой жизни, всплыло имя Морана, зима, смерть и ее слова – не надейся, я с тобой не расстанусь.

Но и лед иногда тает, когда ему надоедает быть твердым и хочется стать легким и воздушным, как пар.

Зимой я поехала к тетке на север. Мы оттуда родом. Двоюродный брат пригласил в свою компанию на Новый год. Девчонки, смешные и зажатые, как иллюстрации к песне: «стоят девчонки, стоят в сторонке, платочки в руках теребят», а в меня вселилась Кармен. Красная шелковая кофта вызывающе алела, черная до пола юбка так и летала вокруг ног, а я плясала, как будто это последние танцы в моей жизни. Тело, мышцы помнили ритм и движения. Я была откровенно хороша. В меня нельзя было не влюбиться. Пробыла у тетки недолго, но парнишка, хороший, симпатичный, приехал через месяц меня навестить, удрав с занятий. Отправила назад – молодой, моложе меня на несколько лет. А летом, окончив институт, он переехал в мой город, и мы стали жить вместе. Ему нравилось быть со мной.

– Ты королева, и мне приятно примкнуть к твоей свите.

Свитой он называл мою компанию, но это так, из области фантазий. Компания разношерстная, интересная: альпинисты, каэспешники (члены клуба самодеятельной песни), просто бездельники и любители поговорить. Приходили, трепались о горах, снаряжении – ледорубах и рюкзаках, вершинах непокоренных и покоренных, сложностях маршрутов, пели новые песни и много старых. Богемная обстановка, и он к ней легко приспособился. Иногда обсуждали политику, много говорилось о смысле жизни, мироустройстве. Впрочем, о мироустройстве тогда не говорил только ленивый. Треп, треп, треп – легкий, ни к чему не обязывающий.

А суть меня тогдашней хорошо передает стишок. Сочинила его не сильно разбираясь в основах стихосложения. Просто легло на душу.

Обо мне не раз говорили,

Что с характером и что сильная.

Говорили не раз, что умная

Говорили порой, что красивая.

Говорили, что мышцы крепкие,

Говорили, что воля твёрдая,

Говорили - упорная, цепкая,

Ядовитая, дерзкая, гордая.

Говорили и в это верила,

Проверяли меня на прочность,

Меня доля смертями мерила,

Отправляя заряды мощные.

А я думала, депрессивная,

Еще глупая, несуразная,

Что обломанная ветка я

И цветы на ней все бумажные.

Продолжение следует