05. Зверь выходит на охоту. Глава 4. Отино

Флейта.

Накато в растерянности глядела на нее какое-то время. Потом робко погладила кончиками пальцев.

Боги, как давно она не брала в руки флейту! Да что не брала – ей и вблизи поглядеть на инструмент не доводилось в последние года два. И вот – флейта прямо перед ней. Не так богато изукрашенная, как та, на которой ей довелось играть в доме вельможи в Мальтахёэ. Но и не самодельная дудочка из тростникового стебля, как та, которую смастерила сама себе несколько лет назад.

Простой, скромный инструмент, выточенный из светлого дерева. Без лишних украшений, без резных узоров и перламутра. Но ведь для флейты украшения – не главное.

Да помилуют ее боги и духи! Она думала, что не сумеет больше притронуться к флейте. После ее побега из Мальтахёэ ей делалось дурно при одной мысли о том, чтобы прикоснуться к инструменту.

И удивительно ли – после всего, что тогда произошло.

Но вот – инструмент перед нею. И она гладит, робко дотрагиваясь, проводя кончиками пальцев по всей длине.

- Ты умеешь играть на ней? – нетерпеливый вопрос вывел ее из задумчивости.

Накато подняла взгляд на Отино. Тот глядел непонимающе и с легким недовольством. Оно и понятно – откуда ж ему знать, что за волна поднялась у нее в душе при виде обычной флейты!

- Я умею немного играть, господин, - отозвалась она почтительно, потупив взгляд.

Взяла инструмент, поднесла к губам. Нужно сыграть что-нибудь простенькое, что-то такое, что в ходу здесь, на равнине. Не следует играть ничего своего. И сложных мелодий не следует играть тоже. Кто знает, известно ли кому-нибудь в Ошакати, что важного вельможу, служившего правителю Мальтахёэ, колдуна, убила флейтистка, за которую некогда перессорились несколько могущественных людей. И что флейтистка эта славилась своей игрой и необычными, неслыханными мелодиями. Не стоит рисковать – ей еще пару лет назад сказали: о ее преступлении не забудут и спустя много десятков лет!

Она заиграла песню, которую разучивала некогда с учителем музыки. Ту, с которой началось ее обучение игре на флейте.

Отино молчал, и она сыграла еще несколько простых песенок – из тех, что звучали в домах для рабочих по вечерам в Рунду.

- Это все? – хмыкнул он наконец.

- Прости, господин, - ей в его тоне послышалось недовольство. – Я совсем немного играю на флейте…

Может, сказать ему о том, чтобы нанять для нее учителя? Или пойти в школу искусств – интересно, есть такая в Ошакати? Накато молчала, плотно сжав губы. Ведь подумать – откуда горской девице знать, что играть на флейте учат учителя, что можно пойти в школу искусств? Откуда у пастушки из горской деревни могло бы появиться желание научиться чему-то?

- Хм. И ради этого я ждал, когда ты вернешься, - протянул Отино. – Я хотел спросить. Куда ты постоянно ходишь?

- Хожу? – растерялась Накато. – Выхожу в город… ты не говорил, что я должна сидеть все время здесь.

- Я снял для тебя жилье, - он нахмурился. – Чего тебе здесь не хватает? Приказал, чтобы тебе приносили вдоволь еды – какой пожелаешь. Если хочешь нарядов или украшений – скажи, на базар отправят слуг. Тебе все купят. Можешь сказать – и купцы с лучшим товаром придут прямо сюда. Зачем ты шляешься по улицам, точно гулящая?! Ты разве – публичная девка? Ты, быть может, в мое отсутствие пытаешься заработать на улице, торгуя своим телом в одежде, что я тебе дал?

Вот так-так! Дом стоит посреди города, но выходить наружу нельзя. Любопытные нравы в Ошакати! Или это просто – каприз ее нанимателя?

- Прости меня, господин, - она потупилась. – Я не знала, что мне нельзя выходить. Я не торгую своим телом – к чему мне это? Ведь ты взял меня к себе.

- Я тебе не запрещаю выходить, - проговорил Отино, сдерживая раздражение. – Но мне не нравится, что ты бродишь одна по улицам! Порядочные женщины в городе по улицам в одиночестве не бродят. Это – удел гулящих или рабынь, которых отправляют на базар и с разными поручениями.

- Прости, господин, - извинений, как и поклонов, много не бывает. – Я не знала, что здесь такие порядки. Там, где я жила, мне никто не запрещал выходить на улицу или ходить по базару. Я просто никогда не видела такого большого, такого красивого города, как Ошакати! А еще я так и не поглядела на море, - она мимолетно улыбнулась, кинув на него быстрый взгляд исподлобья.

- Море, - проворчал он досадливо. – Я думал, ты шутишь! Будет тебе море, дай только с делами разобраться.

- Как скажешь, господин, - Накато снова потупилась.

Отино окинул ее мрачным взглядом, прошел, плюхнулся на подушки, сложенные горкой возле стены. Уселся поудобнее.

- Ты хоть пойди, прикажи поесть принести, - буркнул он. – Пришел к кадынье – а она даже щербета не подаст!

- Ох, прости, господин! – вроде как спохватилась Накато. – И правда – совсем я бестолковая. Сейчас все принесут! – и бегом выскочила, не прикрыв за собою ширму, закрывающую вход в комнату.

Невелика важность – подумаешь, не умеет деревенщина хозяина обхаживать и вести себя! Научится. А нет – так пусть на улицу ее выгоняет, она нового покровителя найдет. Не так-то и удобно оказалось быть содержанкой в Ошакати! Сиди себе дома безвылазно. Как она в таких условиях найдет сына?! Хоть бросай богатого покровителя и устраивайся в какую-нибудь лавку – снова товары таскать. Или улицы мести – все больше свободы будет. Да и город получится изучить.

После еды Отино вроде бы подобрел. Накато улыбалась, щебетала, хлопала ресницами. Уходил хозяин от нее поздно вечером.

Что ж. По крайней мере, в доме он не ночует. Это удобно. Окна широкие, через них легко вылезать. Осматривать город можно и ночами, с крыш.

Накато решила не спешить. Следовало обуздать нетерпение и тоску, что принималась грызть, стоило остаться без дела. Следовало сделать вид, что она послушала приказа Отино и сидит безвылазно дома. Как он сказал-то хорошо! Мол, выходить из дома не запрещает, но на деле выходить ей не следует.

В Ошакати странные нравы. Нигде таких Накато не встречала. Следовало изучить их получше, прежде чем что-либо предпринимать.

*** ***

Пара-тройка раз в декаду – чаще Отино не приходил. Однако к его приходу непременно должна была быть приготовлена еда и напитки. А Накато должна была ждать его нарядная, веселая, готовая ублажать и развлекать хозяина.

Да, появлялся он раз в несколько дней. Но на деле ей приходилось все время быть наготове. И это порядком утомляло.

Когда после второго посещения Отино ушел с недовольным видом, Накато дождалась появления своей служанки – на деле хозяйки дома. И вцепилась в нее мертвой хваткой. Кто такая – кадынья, и как она должна вести себя.

А потом ей пришлось сдерживать смех, когда та принялась разъяснять, закатывая глаза кверху.

- А почему выходить-то нельзя? – полюбопытствовала она, когда Лумузи – так звали хозяйку – закончила объяснения. – Обо Отино был недоволен, что я выходила в город… А я хотела погулять, город посмотреть. Я никогда не видела такого большого и красивого города.

- Ты ж говоришь, что в городе жила! – фыркнула Лумузи.

- Жила, - согласилась Накато. – В Рунду и в Кхорихасе. Когда я впервые увидела Кхорихас, - она смолкла, вспоминая, как впервые глядела с высоты на город. – Глазам не поверила. И не знала, что такое бывает, - проговорила мечтательно. – Но Ошакати куда больше и красивее и Рунду, и Кхорихаса.

- Не дело это – женщине бродить по улицам в одиночку, как бродяжка или гулящая! – прихлопнула Лумузи, нахмурившись. – Только не говори, что где-то такое позволяют.

- Впервые слышу о таком, - искренне отозвалась Накато. – Ни в Кхорихасе, ни в Рунду мне никто ничего подобного не говорил. Когда я служила в доме… одного человека, я свободно выходила в город и на базар, если была свободна в это время. И никто меня не останавливал, не ругал за это. Я удивилась, когда мне обо Отино сказал, - она опустила взгляд. – А еще у вас много женщин ходит в покрывалах, хотя тепло. Даже жарко.

- Приличная женщина не может ходить по улице, не покрыв голову, - воскликнула Лумузи. – В Кхорихасе, я слыхала, нечестивцы живут и дикари! Лет пять назад о Кхорихасе никто и слыхом не слыхал. То деревня была. А если порядочная – следует еще и лицо прикрыть, - она распалялась все больше. – И на улицу просто так, без большой надобности, выходить не следует. У приличной женщины и дома дела найдутся. А шляются только гулящие бездельницы!

- Гулящая – это та, что телом торгует, - задумчиво проговорила Накато. – Выходит, я – гулящая. И бездельница – не работаю ведь.

Тут уж Лумузи пришлось опускать глаза в пол и теребить край туники, не в силах придумать должный ответ.

- Ты обо Отино все-таки не серди, - выдавила она наконец. – Он тебя в чистый дом взял! Ты теперь не можешь ходить по улицам и торговать телом.

- Я не телом торговать на улицу выхожу! – возмутилась Накато. – На что мне, когда обо Отино меня к себе взял. Или я совсем без понимания?!

- Да кто ж вас, горских девок, знает, - ехидно поддела Лумузи. – Ты вот эдакое болтаешь!

- Я ведь тебя нарочно расспрашиваю, чтобы промахов не совершать, - укорила Накато вроде как с обидой. – Я привыкла так: делаю то, что приказано. А потом – делаю все, что пожелаю. И ничего плохого не делала – только пройтись вышла разок. Вот и не поняла, отчего обо Отино сердится. Теперь поняла, - прибавила она, хлопая простодушно ресницами. – Спасибо тебе…

- Да рада была услужить, - фыркнула Лумузи. – Быть может, прикажешь что?

- Спасибо, - Накато слегка мотнула головой. – Все в порядке, и к приходу обо Отино все готово. Прости, что задержала с болтовней. Я позову тебя, если нужно будет.

Лумузи вышла. Быть может, попросить у Отино другую служанку? Хозяйка относится к ней со слишком уж явной неприязнью.

С другой стороны – ей, Накато, это совершенно не мешает. И не трогает ее. Опять же, на вопросы отвечает обстоятельно, хоть и кривится. Может, и о башне Ошакати удастся расспросить ее? Не сразу, правда. Ну, да и с новой служанкой придется вести себя осмотрительно – мало ли, что у той окажется на уме?

Решено – пока что будет корчить из себя простушку. Спешкой можно все погубить – не стоит суетиться.

*** ***

В очередной раз Отино заявился не один – с парой друзей. Накато пришлось танцевать для них, петь песенки горских пастухов, угощать щербетом.

Как бы эдак в скором времени не обзавестись новым младенцем! Трое сразу. Однако опасение – что придется укладываться еще и с друзьями ее нанимателя – не оправдалось: троица всего лишь провела веселый вечер и убралась восвояси уже за полночь, изрядно навеселе. Даже Отино в этот вечер к ней не прикасался.

Может, бросить все да убраться подальше от горе-нанимателя? Выходить нельзя, сиди дни напролет дома и прихорашивайся. Уйти – и вся недолга. Деньги у нее остались еще с работы в Рунду. На первое время хватит.

Пусть Отино себе новую кадынью ищет.

Останавливало одно: она пока не изучила как следует нравы в Ошакати. Может статься, ее уход на улицу повлечет неприятности, которых она не может пока предвидеть.

В конце концов, хозяин Отино добрый и щедрый, к дурному не принуждает. Был нынче, возможно зайдет завтра – один. Или нет. Приходит не каждый день, так что после каждого его посещения можно ждать нескольких дней отдыха. Ну, и выбираться через окно ночью, чтобы осматривать город, ей никто не мешает.

Жаль, конечно, что нет при себе колдовского амулета, что дарует невидимость! Да где ж его возьмешь.

*** ***

Об амулете невидимости Накато не единожды вспоминала.

В Ошакати по ночам было куда светлее, чем в Кхорихасе и даже Мальтахёэ. Улицы освещались так, что можно было бы читать, сидя на любой крыше.

А еще по улицам ходила стража. Патрули по четыре человека обходили каждый квартал. Оставалось только диву даваться – сколько же стражников всего в городе, если такое количество обходит ночной город. Днем – как показалось Накато – их на улицах было куда меньше.

С грустью девушка вспоминала город в сердце равнин Желтого юга – Мальтахёэ. Там крыши стелили на совесть, крепко.

Черепица на крышах построек города Ошакати безобразно гремела даже под ее легкими шагами и осыпалась. Бегать по островерхим крышам было неудобно – слишком уж крутые скаты. Строители в Ошакати словно бы нарочно сделали все от них зависящее, чтобы затруднить тайные передвижения по городу для таких, как Накато.

Волей-неволей пришлось слезать и идти по мостовой, как принято у людей. На удачу – в районах ближе к окраине укладывались не так рано.

В припортовых кварталах даже около полуночи царило оживление. Гремел смех из дверей и окон питейных и постоялых домов, сновали туда-сюда люди.

На Накато в ее темной длинной тунике и покрывале на голове косились. Здесь, кажется, не принято было появляться в таком виде. И скромность вблизи порта не была в почете – в отличие от остального Ошакати. Женщины здесь через одну оказывались гологрудые, в одних набедренных повязках до колена. Они ухмылялись, норовили ухватить Накато за край одежды.

Первая вылазка оказалась неудачной.

Бродить по приличным районам ночью означало – привлечь к себе внимание. Бродить по окраинам – привлечь внимание еще большее: там не принято было появляться в одежде, обычной для жителей приличных районов. Все, что оставалось Накато – вернуться к себе. И продумать следующую вылазку более тщательно.

Да помилуют ее боги и духи! Вылазки – точно она не свободная женщина, вольная в своих поступках и перемещениях.

*** ***

Ночами припортовые кварталы веселились. В питейных домах пили дешевый хмель, горланили песни. По улицам шатались продажные женщины.

Накато после одного вечера решила больше уличную из себя не изображать. Ей едва удалось удрать от пары настырных пропойц, уверявших, что заплатят ей столько, сколько она никогда не видела. Пришлось драпать узкими проулками. А отвязавшись от них, идти домой – не хотелось, едва отделавшись от одних, нарваться на каких-нибудь других.

После того случая она в темной подворотне переодевалась в некрашеную тунику и связывала волосы на затылке в низкий гладкий хвост, как у матросов. После этого можно было идти к любой питейной.

Здесь, впрочем, тоже таился подвох: одинокий молодой матрос вызывал любопытство. Кто он такой, чего бродит один, вдали от своей команды и корабля? Почему хмельного не пьет и с девками не заигрывает.

Складывалось впечатление, что в этом городе всем до всего есть дело. Люди вроде бы и занимались своими делами – но в то же время каждый так и норовил сунуть нос в чужие секреты. Чем дальше, тем меньше Ошакати нравился Накато. Девушка дала себе зарок – как только отыщет и заберет сына, немедленно уберется отсюда как можно дальше. И никогда не вернется в этот город!

Порою навещал Отино, и его посещения несколько раз за декаду начинали раздражать ее. Возможно, причина дурного настроения крылась в том, что она почти не спала ночами.

Да, большую часть дня Накато была предоставлена сама себе и могла спать днем. Но этого, похоже, было недостаточно. К тому же она ни на шаг не приблизилась к своей цели. Она не узнала даже, где находится легендарная башня Ошакати, с которой, как ей рассказывали, началась история Желтого юга. А ведь шла пятая декада, как она пришла в город!

Даже если колдуны и задержались в пути, они уже должны были добраться до своей башни с детьми, которых забрали от матерей.

Накато в отчаянии пыталась даже разговорить какого-нибудь пьянчугу, купив ему выпивки. Все без толку. На нее таращили в изумлении глаза, мгновенно трезвея, спрашивали – на что это молодому матросу спрашивать такое.

Время шло. Ответов она не получала. Накато ломала голову, как ей лучше поступить. Уйти от Отино, чтобы ничто не мешало ей свободно двигаться по городу. Или, напротив, остаться – потому как решить задачу быстро не получится, а значит – ей нужно пристанище, и надолго.