04. Зверь выходит на охоту. Глава 3. Служанка

Мягкая перина.

Боги и духи, когда она в последний раз спала на мягкой перине?!

Накато и забыла, каково это. Перина и шелковая гладкая простынь. И мягкое, ласкающее кожу покрывало. И подушка – роскошь, которой не было в каморках доходных домов. Да, без всего этого можно обходиться. Но боги, какое удовольствие, когда это все есть!

В широкое-широкое окно просачивались лучи только-только взошедшего солнца. Они отражались от полированных боков медного кувшина с напитком, стоявшего у постели.

Захочется пить – и ходить никуда не нужно: налей и пей, лежа в постели. Напиток утром приготовила и принесла служанка, пока она спала.

Теперь у нее есть даже своя служанка. Да и вообще, Отино снял для нее половину верхнего этажа дома в чистом приличном районе. Для Накато это было в диковинку – не жить в доме нанимателя, а встречать его в съемном жилище. Впрочем, для нее так даже проще и удобнее. Не нужно находиться постоянно под десятками чужих глаз, ютиться в одной комнатке, по соседству с другими наложницами, музыкантшами и служанками. Не придется отчитываться, если вздумает куда-то выйти. Да и дом – в одном из лежащих близко к центру кварталов.

Чуть прошуршала отодвигаемая перегородка. Внутрь заглянула опасливо служанка.

- Ох, госпожа! Ты уже проснулась. Доброго утра! – прощебетала она.

- Доброго утра, - отозвалась Накато.

- Я сейчас принесу завтрак!

Возразить она не успела – служанка скрылась. Что ж, завтрак так завтрак. Поест в постели – никогда прежде не доводилось.

Та появилась спустя короткое время с громадным подносом в руках. Накато глазам не поверила – такой поднос мог предназначаться для нескольких мужчин! Она недоверчиво оглядела принесенное богатство.

- Ты правда считаешь, что я столько съем? – протянула она.

- Прости, госпожа, - служаночка потупилась. – Я принесла все, что было, потому что не знала, что ты любишь. В следующий раз я принесу меньше, то, что ты скажешь…

- Спасибо тебе, - искренне поблагодарила Накато.

Ей чем-то понравилась эта девушка – такая юная и наивная. Даже удивительно, что она оказалась служанкой Накато, а не наоборот. И отчего хозяину она не приглянулась своею свежестью? Подумаешь – чуть вытянутое личико с крупноватым носом. Зато глаза – большие, навыкате, темно-карие. В степях женщины с такими глазами ценились.

- О, - вид у служаночки сделался растерянным. – Ты такая добрая, госпожа, - она поклонилась, и Накато покоробило поневоле – давно ли она сама так же кланялась! – Ни одна из девушек, что здесь жили, никогда не говорила мне спасибо… ты добрее многих из них.

- Спасибо на добром слове, - от растерянности Накато не заметила, как повторяется. – Я постараюсь не обижать тебя…

Добрее многих других! И много ли девушек жили здесь до нее? Пожалуй, не стоит торопиться и устраивать служанке допрос. Успеется.

Она взялась за завтрак. Служанка, убедившись, что от нее пока что ничего не нужно, вышла. А ведь Отино привел ее сюда уверенно. Видимо, давно снимал эти комнаты. И служанка здесь явно давно. Сама проболталась – не ее первую застала здесь.

Впрочем, что ей за дело? Для нее это – всего лишь временное пристанище. До тех пор, пока она не разыщет своего сына.

После завтрака девушка потребовала себе ванну. Мыться – заявила служанке, явившейся помогать – будет сама. Так привыкла. Та вроде как слегка удивилась, но безропотно ушла, оставив ее в роскошной купальне одну.

*** ***

Накато сняла с руки широкий кожаный ремешок, который носила как браслет. Морщась, отлепила намокшую полосу.

Засочилась кровь. Браслет из толстой грубой кожи она носила не ради украшения, а чтобы прикрыть незаживающую рану.

Меньше двух лет назад на ее руке красовалась небольшая татуировка – печать, оставленная колдуном. Ее хозяином. Печать, заставлявшая ее повиноваться беспрекословно. Однако хозяин сгинул. А кусочек живого тела с печатью вырезали.

Насколько стремительно заживали на ней самые серьезные раны – даже те, что считались смертельными – но на том месте, где прежде находилась татуировка, порез не заживал.

Первым делом она промыла осторожно рану, посыпала целебным порошком из сушеных трав, которым разжилась еще по дороге в Ошакати. Глупость, конечно. Ясно, что рана не затягивается из-за своей колдовской природы.

Была бы это обычная ссадина или порез – давно все затянулось бы, не оставив и шрамов! Рану эту она получила за много декад до рождения сына. Ее хозяин – колдун – сгинул. А другой колдун срезал с ее руки кусок кожи с мясом и с татуировкой-печатью. Печать эта могла открыть тайник ее сгинувшего хозяина, если приложить к охранному знаку. Должно быть, из-за этого кусок ее тела и понадобился.

Накато изводила всякие целебные снадобья скорее по привычке. И из смутного опасения – как бы рана не загноилась.

Стоило бы показать ее какому-нибудь чародею. Но она остерегалась. Кто знает, как поступит колдун, увидев, что она была некогда игрушкой одного из чародейной братии? Может, возьмет плату и поможет. А может, у них там какие-то свои порядки. Все колдуны, с которыми Накато приходилось иметь дело, вели себя куда как непредсказуемо. Да, сгинувший хозяин был одним из отступников, он даже опасался показывать свое лицо в крупных городах. Но может, это сыграет против Накато.

Особых неудобств след от срезанной печати не доставлял. Только приходилось закрывать кожаным ремешком, чтобы не выставлять напоказ.

Хотя сейчас, когда она лишилась ребенка…

Быть может, и стоило рискнуть. С другой стороны – она уже выдала свои способности тем, кто явился забрать ее сына. Да, ее оставили в покое. Но кто знает, чего ждать, если она начнет мелькать перед колдовской братией со следом от печати!

Ведь печать колдуна была одной из примет, по которой ее некогда знали в Мальтахёэ. А она совершила непростительное – убила одного из могущественных колдунов.

Да и выдавать себя, собираясь пробраться в башню колдунов и выкрасть оттуда своего ребенка, неразумно. Как ни крути – ей еще не одну декаду предстоит изводить лекарские зелья и прикрывать рану украшениями. Быть может, когда-нибудь после, несколько лет спустя… В конце концов, проходила она с этой раной чуть меньше пары лет. Походит еще несколько – ничего не сделается.

Нужно только подобрать один широкий или несколько узких браслетов, чтобы закрыть как следует отметку. Странно будет выглядеть кожаная полоска на руке наложницы богатого человека.

Хотя Отино – всего лишь богатый делец, который, возможно, некогда служил стражником или был воином. Он – не важный сановник, приближенный к правителю, вроде ее последнего нанимателя. Можно будет подобрать полоску из кожи получше. С рисунком или отделкой металлом, деревянными бусинами. И сказать, что это ее блажь – хочет она носить браслет из кожи. О доме, мол, напоминает, или еще какую нелепицу сочинить. Женщинам такое свойственно.

Только нарядиться и подкрасить лицо как следует – давно уж этим не занималась. И прическу уложить – хоть и трудно будет что-то придумать с короткими волосами.

Ничего, отрастут. Интересно, скоро ли явится Отино, и часто ли станет навещать ее? Скоро она узнает.

*** ***

Служанка вытаращила глаза, когда увидала, как Накато накрасилась и намотала длинные бусы на руку вместо браслета.

- Чего это ты так глядишь? – она слегка улыбнулась. – Не признала?

В душе разливалось довольство. Она и сама себя в зеркале не признала. Все-таки хороша! Разве узнаешь в статной красавице мосластую переносчицу грузов из лавки в Рунду? Жаль, нет зеркала в полный рост – хотелось бы полюбоваться на себя!

- А мне хозяин сказал, ты – из простушек, - протянула служанка. – Из горской деревни. Я думала, тебя придется учить одеваться, краситься и бусы с браслетами носить.

Накато моргнула.

Вот так промах! Казалось бы – так очевидно, даже полный простак додумается. А поди ты! Ей даже в голову не пришло. Дурнина, вот дурнина!

- А хозяин не рассказывал тебе, как я свою деревню покинула? – осведомилась она, обретя дар речи.

- Да с чего ему мне что-то рассказывать? – фыркнула вдруг совсем невежливо служанка. – И самому ему что за дело?

- С торговцем проезжим я из деревни уехала, - мрачно отозвалась Накато, понимая, что совершает уже третий непростительный промах, но не в силах сообразить, какой именно, и не зная, как исправиться. – В городе долго жила.

«А пока жила в городе – научилась», - она вовремя проглотила фразу.

Нелепо звучит. Горская простушка не могла такого сказать. Научилась! Необразованной пастушке с гор вообще не положено слова такого знать – учиться.

- Ага, в доме богатом, - хмыкнула служанка. – А потом – долго жила в доходном доме для рабочих, служила всяким лавочникам.

- А ты откуда знаешь? – Накато сделала вид, что не заметила нахального тона.

- Да ниоткуда! Прости, госпожа, я заболталась, - она моментально сменила голосок, вновь потупила глазки, низко поклонилась. – Быть может, ты хочешь чего-нибудь еще? Какие будут приказания?

- Пока никаких, - растерялась Накато. – Спасибо за твою заботу…

Служанка развернулась спиной и, ни слова не говоря, направилась восвояси. А бедрами-то виляет! Ни дать, ни взять – девица из развеселого квартала. Был такой в Рунду – тамошние обитательницы привлекали проезжих купцов. Вся ее подобострастность улетучилась, как не бывало!

Эк ведь ее угораздило выдать себя. Хотя что она выдала? Что умеет краситься и наряжаться? Так и иные переносчицы грузов, и служанки в дешевых похлебочных и серьги носили, и браслеты. Иной раз и наряжались в крашеное и вышитое. С чего бы ей нельзя?

Она оглядела себя в зеркале. Вот гладкая прическа выглядит нелепо. И с короткими волосами ничего особенного не придумаешь.

Стоит заплести косы и вплести длинные ленты с бусинами на концах. Она когда-то так делала. Можно взять шелковые шнурки зеленого или черного цвета. Как подрастут волосы – будет укладывать локоны или косы. Интересно, скоро ли явится Отино? Не просто так ведь он привел в эти покои девицу с улицы.

А сидеть в комнатах и ждать – тоскливо. Хотелось выйти наружу и пройтись по улицам, оглядеть город, который увидела мельком. За день-то весь его не обойти.

Придется запастись терпением. Ничего. Терпеливый получает больше. Побеждают не только решительные, но и те, кто умеет ждать.

*** ***

- До чего все-таки вид бывает обманчив! – произнес знакомый голос.

Раздался звонкий смех. Накато замерла на нижних ступенях. Безотчетное чувство подсказало, что она не зря решила спуститься по черной лестнице.

Осторожно выглянула. Кухня. На скамейке возле стола сидит ее служанка, подперев голову рукой. Кухарка – что странно – терпит ее, не выгоняет. Напротив – кивает, соглашаясь.

- Я ведь думала – девица из горской деревни, - продолжила служанка.

- А на деле? – хмыкнула кухарка. – Незаконная дочка сановника или магистра?

- Тьфу ты, скажешь! – махнула рукой служанка. – Плюнь! Эта-то, черная, как сажа? Где ты таких дочек сановников видела – пусть и незаконных? Нет, - она покачала головой. – Не в том дело. Я просто думала – эта из простушек. Еще удивилась – чего это обо Отино на таких потянуло? Из купальни меня выставила – сама, мол, все. Стесняется. А это – штучка! Ты бы видела, как она вырядилась, когда из купальни вышла. Не всякая гулящая так раскраситься сумеет. Бус навертела, надушилась. У меня челюсть отвисла! А она мне – знаешь, и говорит: а ты, мол, чего думала – я, мол, давно уж в содержанках хожу да не стыжусь. А что улицы мела где-то – так это покровителя подходящего не нашлось, - она снова рассмеялась, будто колокольчики зазвенели. – Сама, понимаешь, назвалась. Что у этих горских девок на душе?! Ни стыда, ни ума!

- Удивляюсь я, госпожа, как ты терпишь, - проговорила кухарка. – Ведь пятый уж год!

- А что делать? – та пожала плечами. – Ты ж знаешь, в какую развалюху превратил этот дом мой муженек! И каких трудов мне стоило все это привести в порядок, - она вздохнула. – А обо Отино платит щедро. Мой постоялый двор превратился в притон – что ж! Как расплачусь с долгами – так можно будет подумать и о пристойности. А то ведь с нашими долгами недолго и лишиться дома в этой части города. Придется жить на окраине, а то и в трущобах!

- Да уж. Благодарение богам, что есть щедрые постояльцы!

- То и правда, - хозяйка дома покивала. – Я стараюсь почаще об этом думать. Благодарение богам, что я могу вести благопристойную жизнь. Кто знает, что нас ждало бы, если бы у нас отобрали дом!

Вот так дела. Служанка – на деле хозяйка дома. А держится до чего подобострастно! И совсем не так юна она, как показалось на первый взгляд. Если хозяйкой этого дома ходит пятый год. И она, Накато, здесь далеко не первая. Впрочем, хозяйка уже проговорилась.

Ну, да невелика важность. Накато неслышно проскользнула мимо входа в кухню. Она-то шла в город, прогуляться. Отино не было ни вчера, ни позавчера – что ж ей, декаду за декадой в комнате сидеть, ожидая, когда он явится? Обзор из окон четвертого этажа, что ни говори, хороший. Но сидеть и глядеть в окно – проку мало.

За истекшие два дня вернулась гложущая тоска, приутихшая было, пока Накато шагала до Ошакати. Пока шла – была цель. А сейчас приходилось сидеть на месте.

Вновь и вновь она вспоминала личико своего малыша, не по-детски внимательный взгляд его глаз. То, как он порою пристально подолгу глядел на нее. Хотелось выть. Спать на мягком да наряжаться и умащиваться – что это за радость? А ведь ее сын находится здесь же, в этом городе - она твердо была уверена! Если колдуны, конечно, не задержались в дороге. Она-то бежала быстро и налегке, по горным нехоженым тропам. Только и пришлось задержаться, чтобы выяснить-таки, в какой же стороне находится Ошакати.

А теперь следует выяснить, где все-таки в этом городе эта знаменитая башня колдунов! Она весь город обойдет – плевать, насколько он велик. Найдет башню и способ забраться туда, минуя охрану, если она там есть.

Накато зашагала по улице, кутаясь в широкий платок, накинутый на голову. В этом городе женщинам полагалось закрывать волосы, а некоторые еще и прикрывали лица. Если по окраинам женщины с покрывалами на лицах показывались редко, то здесь, в чистом районе вблизи центра, таких было много. Накато, глядя на них, радовалась, что выбрала темное платье, окрашенное в густой синий цвет, и такую же накидку.

Хотела она расспросить служанку о городе, о башне колдунов. Да после подслушанного разговора засомневалась в этом решении.

И служанка – не служанка, а хозяйка. И Накато для нее – докука, которую приходится терпеть до тех пор, пока не заработает достаточно. Интересно, кто еще в этом доме снимает комнаты? Может, с другими постояльцами удастся поговорить? Хотя это странно будет, если она станет бродить по дому и приставать с разговорами к чужим людям. И хозяйка может выболтать Отино.

Расспросить самого Отино? Она и не знает толком, кто он. Может, тоже из колдовской братии!

Накато, шагая среди добротных домов, вздохнула. Она не умела сходиться с людьми, заводить знакомства. Знала – есть люди, для которых это все не составляет сложности. Но сама она была нелюдима. До сих пор это не создавало ей трудностей. Она умела договариваться о том, чтобы наняться на работу, умела разговаривать с покупателями, торговцами и караванщиками в лавке. Но сейчас это все не годилось.

Умение выспрашивать – как бы невзначай, будто о чем-то несущественном. Как бы ей пригодилось сейчас это умение!

Когда-то сгинувший хозяин ей сказал – «лгать – такое же искусство, как и всякое другое». Она этим искусством овладела – да не настолько хорошо, как следовало бы!

А что, если расспросить тех, кому уже безразличны дела мирские? Ее некогда научили вызывать духи умерших. А среди духов, с которыми ей случалось говорить, был дух давно умершего колдуна. Ренегата – отступника, обвиняемого во множестве прегрешений. Быть может, он не откажется помочь ей? Вроде бы он дружелюбно к ней относился.

Впрочем – не стоит спешить. Тревога и тоска – скверные советчики.

Пусть придется потратить не одну декаду – но она обойдет и изучит весь Ошакати. И добьется-таки своего.