02. Город-на-реке. Зима

Глава 2. Зима

Снег был повсюду. Толстым слоем лежал на земле, метался в воздухе, словно рой потревоженных пчел, задувал под навесы, козырьки и колоннады центральной площади Города-на-реке. Все улицы были укрыты белым пушистым одеялом. Небо затянули серо-белые тучи. В город пришла зима.

Вчера – унылые блёклые камни переулков и улиц, ржаво-красные кирпичные стены домов и черные скелеты деревьев, уснувших до весны. Сегодня – яростная слепящая позёмка, пушисто-белые, важные сосны и осины и сугробы такой высоты, что по ним можно было забраться на крыши многих домов. Привычный ритм города затих.

Вьюга свистела всю ночь, завывая волком в печных трубах, гудя рассерженным шмелем в туго натянутых бельевых веревках, пробираясь колким сквозняком в щели домов, о наличии которых не подозревали и сами жильцы. На борьбу с вездесущим снегом уходили все силы горожан. Старожилы качали головами и говорили о том, что такого снегопада не было на их памяти ни разу.

Всё имеет конец, подошла к нему и эта ночь. Взошедшее солнце осветило белую равнину с небольшими снежными барханами. По направлению солнечных лучей были видны городские ворота, полузасыпанные снегом, и городская стена, закрывающая замерзший Никс и незамерзающую Монти. Поднимаясь все выше, солнышко осветило геометрически строгие центральные улицы и веселый кавардак зданий Припортового района, добротные деревянно-кирпичные дома и суровые, но странным образом уютные стены городских замков, ратушу над слиянием Никса и Монти, Храм всех религий в другом конце города, маленькие дворы с деревьями-сугробами и городские площади – сплошные сугробы.

Хоть облака на горизонте и предвещали новую бурю ночью, никто не собирался прохлаждаться. Этак и до крыши снегом заметёт – не откопаешься потом!

Курились дымки под небом, пекари и кузнецы – народ ранний. В конюшнях всхрапывали кони и фыркали лошади – тяжёлая ночь их испугала. Домашняя живность мычала, блеяла, рычала и кукарекала на сотни голосов, требуя утренней кормёжки и громко гомоня. Хозяева живности, красноглазые после бессонной ночи, чертыхаясь на разные голоса и создавая не менее громкий гвалт, спешили покормить голодных животных. Дети, для которых снег ещё не преграда, а одна из величайших радостей в жизни, с диким криком и писком высыпали на улицу. Мгновенно стали возникать снежные крепости, снеговики, избы, теремки и даже гигантские снежные гусеницы! Все это неоднократно разрушалось, перестраивалось, захватывалось и снова разрушалось. Шум и веселье стояли неописуемые. Город-на-реке проснулся.

Городские рабочие убирали снег с улиц, торговцы открывали свои лавки, стража патрулировала улицы, стояла в воротах. Парочка усердных блюстителей устава сунулась было вглубь Трущоб, но местные нищие показали зубы. Силы порядка благоразумно отступили.

В порту было много народу. Неожиданная метель многим нарушила планы. Корабли стояли в снежно-ледяном плену, и было ясно, что до весны они никуда не тронутся. Купеческий народ отнёсся к этому по-разному. Одни спешно разгружали груз, надеясь перевезти его на санях, другие решили переждать и заливали свое время кружкой доброго эля в близлежащих трактирах. Только сборщики податей, похожие на черных облезлых ворон, по-прежнему ходили вдоль набережной с кислым выражением лица. Брать-то нечего! Все уплачено, а новых кораблей не предвидится.

Удачно брошенный снежок угодил в ухо высокому человеку в черной одежде. Тот грязно выругался и осмотрелся вокруг. Никого, только за углом склада мелькнули чьи-то ноги. «Ох уж эти детишки! – подумал он. – Ну, попадитесь мне, надеру я вам уши!», и раздраженно заковылял в трактир.

В трактире он заказал порцию хорошо прожаренного мяса и глинтвейн. Человек был королевским гонцом. Два месяца он добирался до этого Всеединым забытого места – форпоста империи на границе вечных снегов, чтобы донести недобрую весть – продовольствия в этом году не будет, засуха погубила урожай, затем проливные дожди затопили то, что осталось. Два месяца! А ему тут… снежком в ухо. Человек усмехнулся. Пусть радуются, пока могут. Скоро они все будут выть от голода. А он завтра же уедет отсюда.

Человек не знал, что все дороги замела снегом ночная вьюга.

* * *

Кьян Крыса был обычным бездомным парнишкой. Мать бросила, когда ему было три года, отца он не знал вовсе. Его, как и десяток других бездомных, приютила и воспитала Марфа – величавая дама с седыми волосами. Детей учили многому, но в основном – драться с другими детьми.

Конечно же, Кьян размышлял, зачем Марфе это надо. И не он один. Малышня выдвигала много версий, но все они не имели подтверждения. Всех же, кто достигал десятилетнего возраста, забирал один и тот же человек, одетый в цвета городской стражи. Каким-то образом он внушал такой ужас, что никто даже не пытался узнать, кто он и зачем приходил. В немалой степени этому способствовало наличие жуткого шрама на лице – от правого уголка губ и через щеку за ухо, что делало похожим его на безумного клоуна.

Именно поэтому обычно бойкий Крыса, увидев его в очередной раз, замолк и постарался испариться, но тётушка Марфа – что необычно! – на этот раз не прикрыла его и не дала возможности улизнуть. Она лишь улыбнулась, словно через силу, и попросила Кьяна остаться в её кабинете наедине с этим жутким человеком.

– Да осветит Всеединый твой путь, – промолвил тот, усаживаясь за стол и делая вид, что перебирает бумаги. – Меня зовут Малум. Я здесь, чтобы забрать тебя к Слизню.

И, увидев, что мальчишка не понимает, покачал головой и добавил:

– К Старому Слизню. Тебе известно, какое заведение он возглавляет?

– Грязные бои… – выдохнул Кьян, и внезапно бросился бежать мимо спокойно сидящего Малума. Скорей, пока он за столом, к двери, затем вниз, со второго этажа на первый, на улицу и… споткнуться ещё на стадии двери. Споткнёшься тут, когда штанину пришпиливают к полу метательным ножом.

Грязные бои… Радость и наслаждение жестокосердных, экстаз бедняков и нищих, возможность заработать для отребья из Портового района и Трущоб. Они проводились раз в неделю на малой площади позади складов с пенькой и продовольствием.

На небольшой круглой арене размером в девять шагов от центра проводились схватки на смерть – и никакого метательного оружия, только ближний бой. Старый Слизень ценил безопасность свою и зрителей.

За металлической сеткой все были равны. Простолюдин мог перерезать горло дворянину, барон – герцогу… Но такие личности редко показывались здесь. В основном сражались наёмники, любители лёгкой наживы, прочая шваль и, как теперь стало понятно Кьяну, его товарищи по приюту.

Тот, кто выдерживал пять схваток, должен был сразиться в финальном бою. Противник был всегда один. Белый медведь, закованный в довольно неплохие проклёпанные кожаные доспехи. Поговаривали, что его живучесть поддерживается одним из нечистых на руку магов из городской Академии, но это были не более чем тихие шёпотки. Тех, кто говорил об этом погромче да почаще, обычно находили через две-три недели на отмелях Никса. Вид эти несчастные имели довольно оригинальный – камень на шее ещё куда ни шло, но объеденные крабами конечности и полное отсутствие губ и ушей никого из них не украшали. Впрочем, им было уже всё равно.

Конечно, рано или поздно найдется умелец и снимет шкуру с белого зверя, но до сих пор заведение Старого Слизня процветало и приносило немалые деньги своему владельцу. Ещё бы, при такой-то системе ставок!

Первые пять схваток можно было сражаться до первой крови. В этом случае сумма ставки делилась следующим образом – десятина заведению, то есть Слизню, половина на саму ставку, остальное – отходило бойцу, который послужил причиной ставки, и тот в любом случае забирал некую сумму денег. Если мог стоять на ногах и был в состоянии уйти сам, конечно.

Если же одна из схваток была на смерть, то Слизень забирал двадцать пятую часть, а остальное делилось надвое и шло в кассу ставки и победителю. Так или иначе, никто не возражал. Все, кто против, давно кормили крабов на отмелях.

А вот финальный бой… Это совершенно другая история. Во-первых, начальная сумма ставки составляла серебряную монету или порядка тысячи медью, в то время как до него можно было и десятку медяков поставить. Во-вторых, никто не ставил на выигрыш человека, только на время, которое он продержится. В-третьих, Старый Слизень с этой ставки налог не брал, а доля личной награды бойца составляла две трети суммы. Если же боец мог выдержать порядка десяти минут – а именно столько времени высыпался песок из верхней колбы песочных часов рядом с ареной, то медведя загоняли обратно, и счастливчик мог забрать все деньги, которые заработал. Если же нет – то тело очередного бедолаги убирали, арену посыпали песочком, а все деньги шли в кассу Слизня. Нет, Грязные бои – верная смерть, особенно для Крысы. Кьян решил бежать.

На улице мороз крепко прихватил мальчика, отчего тот непроизвольно подался поближе к Малуму, но затем опомнился. Вечер выдался ветреный – потоки воздуха набирали силу, а буря, похоже, заявилась пораньше назначенного срока. Бури, они такие.

Может, поэтому в закоулках мело так, что на расстоянии вытянутой руки не было видно ничего. Малум крепко держал мальчишку за руку, и, прикрываясь другой от ветра, мрачно шагал вперёд. В один из очередных поворотов Кьян увидел, что впереди через пару десятков шагов стены расходятся и образуют полукруг, а в центре него – круглое приземистое здание из серого камня пополам с красным кирпичом. Это было заведение Слизняка – арена Грязных боёв. «Сейчас или никогда!», – подумал Кьян и резко подался в сторону.

Но Малум был готов к этому, если судить по тому, с какой лёгкостью он дёрнул его обратно. Однако именно это и нужно было Кьяну. Он не стал сопротивляться, а наоборот, ускорился и буквально напрыгнул на человека, попутно нанося удары взявшейся откуда-то заледеневшей палкой. Малум поскользнулся, выругался и, не удержав равновесие, упал. Один из ударов сбил с него шапку с шарфом, и ветер тут же напихал ему полные уши снега и добавил колотых снежинок под куртку за спиной. Только этим, да ещё некоторой внезапностью можно было объяснить то, что Малум выпустил руку мальчика. Кьян развернулся и бросился прочь.

– Проклятый мальчишка! – прохрипел Малум. – Попадёшься ты мне в городе, сам, лично прибью, слышишь?!

Он ещё что-то вопил, пытаясь встать и постоянно оскальзываясь, даром, что стена какого-то дома была буквально в двух шагах. Кьян уже не слышал. Охваченный ужасом, он бежал, бежал, бежал… Арена, переулок, Малум, здания – всё скрылось в слепящей круговерти.

Поздно ночью с булкой хлеба и луковицей в узелке Крыса вышел на улицы северо-западной части Города-на-реке. Луна покрыла все вокруг призрачным саваном. Снег подернулся крепким настом. Мороз щипал за щеки. А небо было усыпано самоцветами звезд. Все вокруг дышало спокойствием и умиротворением. Буря закончилась раньше, чем ожидалось. По этому поводу в Академии магов был уволен один лаборант, разбито две колбы с химрастворами и случайно изобретён пенициллин, а в Храме всех религий один послушник обрёл откровение свыше. Впрочем, он его тут же забыл, приложившись к согревающему вину со специями.

Крыса вышел к Реке, закованной в лед и засыпанной белым пушистым одеялом. На другом берегу не было ни огонька. В январе все засыпают рано, с заходом солнца.

Кьян присел на деревянный причал и заплакал. Ему было жалко – тетушку Марфу, своих друзей, знакомых… Было холодно и страшно. Малум приходил не только за детьми, ох не только. Еда почти закончилась, и он требовал долю детей заменить на несколько мешков зерна. Суда по тому, что ушёл без них с одним Кьяном, мешков с едой у приюта не было.

Через неделю закончится мука у пекарей. А добыть продовольствие неоткуда. Все дороги и реки засыпаны снегом, в центре империи ситуация еще хуже – страшный летний неурожай… Дичь попряталась или убежала. Призрак гибели от голода встал во весь рост. Не стоит возвращаться, опасно это. Да и зачем нагружать Марфу еще одним лишним ртом?..

Мальчик съежился и заплакал еще сильнее.

* * *

Дайна открыла глаза и сладко потянулась. За окном шёл мягкий снег. Берёзы во дворе снова накинули белую шубу. Небо и земля были одного, серо-белого цвета. Начинался новый день.

Девушка улыбнулась и откинула одеяло. Сегодня отец обещал научить Дайну кузнечному делу. Конечно, это вовсе не занятие для настоящей леди, но Дайна такой себя никогда не считала. К тому же ей сегодня исполняется четырнадцать лет, ура! Можно наконец работать в кузне, не подмастерьем, а настоящим мастером!

И вообще, к чему эти пустые разговоры, скучное вышивание крестиком и томные воздыхания в ожидании своего жениха! Гораздо интереснее наблюдать, как плавится металл, покорный воле человека, как капли железной окалины, весело и опасно шипя, брызгают из-под ударов тяжелого кузнечного молота!

Конечно, сейчас нелёгкий речной молот стоит, но и обычный ручной на что-то сгодится.

Дайна ссыпалась по лестнице со второго этажа и с радостным визгом повисла на шее у высокого, улыбчивого мужчины с черно-седыми волосами и карими глазами.

– Доброе утро, папа! Как дела? Кузница готова? Когда пойдём работать?!

– Да погоди ты, егоза! – дурашливо схватился за голову отец. – С днём рождения тебя! И давай за стол – я уж постарался приготовить кое-что необычное, как ты любишь.

– Это… это же пирог из сыра и мяса со специями, запечённый особым образом! Но как?

– Секрет! Давай налетай, а то так есть охота! – улыбнулся Гведдри.

– Папка! Я тебя обожаю! – кинулась к отцу на шею Дайна.

Так за шутками и прибаутками прошло утро.

Они жили вдвоем. Мать умерла при родах – обычная история, денег на хорошего лекаря просто не хватило. То, что выжил ребёнок – уже чудо.

Молодой кузнец воспитывал свою дочь как единственное и ненаглядное диво. Во всем и всегда помогал. Дайна росла веселой и непоседливой девочкой. Во всех компаниях она была заводилой. Если же их ловили на чём-то, никто никогда не выдавал эту сорвиголову. Ну не будешь же пороть всех соседских детишек! И расстроенные хозяева ощипанных наполовину и еле живых куриц, напуганных до полной потери голоса сторожевых псов, взбесившихся коров, не подпускающих к себе никого, только обречённо прогоняли малолетнюю банду. А толку? Завтра все пойдет по новой.

Конечно, попадались и жуткие собственники. Тогда вся честная компания неделю не могла сидеть, а их родители, поминая сквозь зубы Разрушителя, расплачивались за причиненный ущерб. Но таких случаев было мало.

Наконец, Дайна выросла настолько, что могла помогать отцу в кузнице. Раздувала мехи, следила за металлом, убиралась после рабочего дня. Порой так уставала, что на шалости не было сил. И соседи вздохнули с облегчением.

Сегодня она впервые взяла в руки настоящий кузнечный молот. И пусть это один из самых малых и простых молотов, но работа с ним была настоящей, сложной и упоительно интересной. Её первое изделие – слиток очищенного от шлаков металла – потребовало целого вечера напряжённой работы.

Поздно ночью Дайна вышла на улицу. После жаркой кузницы и теплого дома ей хотелось морозной свежести Никса. Девушка спустилась вниз и пошла по набережной. Никс мерцал под Луной тысячами блёсток. За спиной девушки Храм всех религий купался в лунном свете как в тёплом молоке, изредка натягивая на себя пуховое одеяло из редких облаков.

Говорят, февраль – месяц вьюг, метелей и туманов. В этот раз всё было не так. Тяжёлая зима подходила к концу. Скоро должны были растаять снега. Через две-три недели тронется лед. Заработают в полную силу кузницы, пекарни, металлоплавильни и прочие заводики, без которых немыслима жизнь Города-на-реке. Тронутся в путь караваны с зерном, мясом и зеленью, прибывшие из далеких южных стран в столицу империи. И через месяц закончится ужасающий в своей простоте голод.

Дайна остановилась около речного обрыва. Впереди была видна крепостная стена, а сама дорога поворачивала налево, к городским воротам. Справа серебрился Никс.

Сколько людей никогда не увидят весны! Сколько их, умерших от голода, замерзших в разных уголках Города! Дайна почувствовала, что готова разреветься. Многие друзья погибли этой зимой. Будет ли всё, как прежде? Работа в кузнице вроде как и позволила отвлечься, но сейчас тоска навалилась с новой силой.

Под стеной шевельнулась тень. Еще немного – и тень превратилась в тощего медноволосого мальчика, одетого в старую овечью шубку, серые штаны с заплатами и валенки на два размера больше, чем необходимо. Он робко подошёл к Дайне и несмело спросил:

– А у вас не будет хлебушка?

И всё! Тоска, что терзала девушку все время, превратилась в слёзы, чертившие дорожки по замёрзшим щекам. Мальчик испуганно замер. Он впервые попросил хлеба просто так, не за работу. И вдруг… слёзы?

Дайна же с пронзительной ясностью поняла, что мёртвые уже не принадлежат этому миру. Они могут жить у нас в памяти, но всю жизнь жалеть их не надо. Жалости достойно настоящее, живое, просящее хлеба морозной февральской ночью. Девушка вытерла слёзы и через силу улыбнулась:

– Конечно, будет. Пойдем со мной, я помогу тебе, – она протянула мальчику руку. – Как тебя зовут, герой?

– Кр.. Кьян, моя леди.

– Ах, я не леди! – искренне рассмеялась Дайна. – Я счастлива, что я всего лишь дочь кузнеца. А ты кем будешь?

– Я… ну, сейчас бродяга. А месяц назад я жил у тётушки Марфы.

– Расскажешь о ней? Должно быть, она очень интересный человек?

– Да…

Дети уходили по набережной. Прояснившееся небо освещала полная Луна.

На берегу, возле обрыва, качался под лёгким ночным ветерком нежно-голубой подснежник.