20. Темный маг. Часть 2. Гл.2

2.

Маг молчал. Молчал, когда Борх чистил от земли и пыли глубокие раны, когда промывал и обрабатывал, и даже когда шил - только отлила от лица последняя краска, да катились по лбу и вискам капельки пота. Руку, правда, трогать не позволил. Сам промыл, облил чем-то из стеклянного пузырька и прижав к груди, велел достать из сумки новую рубашку и помочь натянуть.
- Теперь слушай, - Нэль перевел дыхание, но глаза держал закрытыми и вообще старался не двигаться. - Коня моего расседлать надо, напоить. Есть где поставить - хорошо, нет - оставь на улице, его не тронут. В седельных сумках травы есть, жёлтый мешочек холщевый - заварить. Еда там же, крупы, сало - мне бы пожрать, да посытнее. Вас не стану объедать, - дыхание сбилось. - Да выйти не бойся, этой ночью никто не придет.

Борх невесело подумал, что объедать-то и нечего. Горсть сухарей осталась, да почек липовых пригоршня - на раз заварить, да животы погреть. Но все, что колдун велел - выполнил и с распросами не лез. То, что магу плохо, виделось сразу. Он все же не сдержал глухого стона, когда вытягивался на лавке, пытаясь неловко пристроить руку так, что бы боль сделалась, по видимому, терпимее. Дыхание отяжелело, а лицо стало неприятно землистым, каким-то серым. Но, тем не менее, стоило котелку стукнуть о стол, гость открыл глаза и с натугой сел. Время близилось к полуночи, но в избе никто не спал. Мыслимое ли дело - уснуть, когда спустя долгую полуголодную зиму в доме запахло настоящей крупой и салом! Нэль же, сперва приложившись к кувшину с травяным взваром, взялся за ложку... И со стуком положил ее обратно на столешницу. Отодвинул котелок и жестом подозвал старосту.
- Жене скажи, детей пусть накормит, да сама поест, - он снова прикрыл глаза, откинувшись на стену. - А потом сам ко мне садись, будем разговоры разговаривать.
- Много распоряжаешься, колдун, - все же не утерпел Борх, осадив жестом дернувшихся было детей.
- А ты не гордостью думай, а головой. В голоде вины твоей нет, как и в суровой зиме. Дети у тебя от недоедания шатаются уже, а супруга на сносях, - сдавленный вздох подсказал, что последнее стало новостью даже для жены. - С меня от трёх пригоршень крупы не убудет, а вы продержитесь чуть дольше. А приказывать я тебе имею полное право, на моей земле живёшь, - он так и не открыл глаз, не удостоил собеседника взглядом. На деле же просто не хотелось объяснять, что тусклый свет лучины больно жег глаза. Что детей жена старосты ждёт сразу двоих и, в силу нищеты, что маг видел в подобных деревнях из года в год, малышня скорее всего не выживет. А ещё горели раны, дёргая злой острой болью, и мечталось забыться. Или хотя бы уснуть.

Короткая возня подсказала, что хозяин дома его все же услышал. И, кажется, он все же задремал, потому как возвращение Борха вышло неожиданным, равно как и короткий стук о столешницу. Нэль все же приоткрыл глаза и выпрямился, с интересом глядя на бутыль с, судя по всему, самогоном. А староста уже выставил чугунок на середину стола, добыл ложки, да плеснул мутноватой жидкости в два грубых глинянных бокала.
- За что пьем, колдун?
- Молча. И не чокаясь.
Борх кивнул и опрокинул посуду в себя. Так пили о покойниках.
- По ком пьем?
- Скольких задрали у тебя, напомни?
- Семерых.
- И ещё тринадцать на заимке, что недалеко отсюда. Пасечник там жил с женой, сыновьями, невестками да внуками, - Нэль наконец ощутил как расслабляется тело, как разбегается по жилам жар, разгоняя кровь и притупляя боль. - У тебя тут рвар. А двадцать человек это даже не плохо. Это ещё хуже.
- Да куда уж хуже то, - староста вновь плеснул в обе кружки горячительного напитка. Рвар - это действительно куда хуже нечисти, сбившейся в стаю. Это куда хуже вообще всего, что можно представить. Даже хуже черной гнили. После нее выжившие остаются. После рвара - нет.
Они выпили, вновь не чокаясь. И лишь после этого маг продолжил.
- Двадцать человек, Борх. Он набрал достаточную массу, что бы... - Нэль осекся, замолчал, вспомнил, что перед ним хоть и не глупый, но селянин. - Короче, их теперь двое.

Староста, побледнев, молча налил по третьей. У бывалого мужика, пятнадцать лет жизни отдавшего императорской армии, служившего десятником, от ужаса подвело живот. Про нечисть больше не думалось. Думалось лишь о том, как беспечно после нашествия умертвий бегали по селу дети, сновали люди. Некоторых голод выгнал даже за околицу, в ближайший пруд - наковырять из мёрзлой ещё земли корешки камышей, да добыть хоть сколько перезимовавшей клюквы.
- Как же быть теперь? - хозяин дома даже удивился, как ровно прозвучал собственный голос. - Ведь и один безликий - много. А тут двое... Я служил ещё, когда они появились. Доводилось встречаться, - он внимательно смотрел на мага, невозмутимо набивающего брюхо кашей. Самому ему вдруг прочно отшибло аппетит. Благо, что жена и дети уже спали - разморило быстро с непривычной сытости.
- Ешь. Раз служил - поможешь завтра. А если в беспамятство с голоду уйдешь, сожрут тебя, - Нэль отложил ложку и двинул котелок к старосте.
- Откуда они вообще взялись, рвары? Не было ж такой напасти ранее. Двадцать лет назад не было ещё, - нехотя он все же взялся за ложку, зная - колдун прав. - А помочь помогу, да не сгибнуть бы.
- Не сгибнешь, - хмыкнул маг. - А безликие оттуда и взялись, откуда всякая пакость в мир лезет. С лабораторий темных. Если без подробностей, то решили однажды маги, что император наш недостаточно хорош. Всякие маги, кстати, и светлые тоже - воду мутили. В аккурат лет двадцать прошло, чуть больше. Захотели власть сменить, да своего человека на престол усадить. И вывели это вот... Чудовище. Разную нечисть брали, да самое лучшее у нее выбирали. Даже специальных людей отрядил, которым рвары подчинялись. Вот только с переворотом не вышло, император это не одобрил и заговорщиков казнил всех, как одного. Только безликие разбежались по империи, и, как их не отлавливали, всех так и не смогли собрать. Сам понимаешь, трудно искать тварь, которую не видно, - да, невидимость стала самой неприятной особенностью этой твари.

Какое-то время в избе царила тишина. Староста ел, Нэль - пил. И ни один из них более не хотел трепаться о событиях, что закончились когда один из них ещё даже десяти лет не встретил, а второй едва на службу вышел. И за которыми им последствия расхлёбывать.
- Ты ещё сказал, распоряжаться можешь здесь. Сказал, твои земли. О чем речь шла, колдун? - Борх, доев, убрал посудину и разлил им остатки самогона. Гость, не смотря на выпитое, никаких признаков хмеля не выказывал.
- А что ещё это может значить? Бабка моя здесь последней из рода распоряжалась. Давно это было, лет сорок уж минуло, - Нэль пожал плечами. - Баронесса Илейв. А я, стало быть, баронет, - мужчина криво улыбнулся. Нутро горело от выпитого, но сознание оставалось ясным. А ещё притупилась острая жгучая боль, что причиняли раны.
- Стало быть, хозяин в землях объявился.
- Нет, Борх, - колдун качнул головой и прикрыл глаза. Он поел, успокоился и теперь осторожно, постепенно ускорял регенирацию. Благо, что ткань рубашки очень плотная и бледно-зеленых искорок заплясавших в ранах под ней не видно.
- Жаль. Наместник от императора редкостный пройдоха. Три шкуры дерет, а помощи не допросишься. Голодает народ. Огнёвка ещё богато живёт, ты в соседних деревнях не был.
- Почему ты так уверен, что при мне лучше станет? - губы мага дрогнули, но в улыбку так и не сложились.
- А просто хуже быть уже не может, - спокойно ответил староста. - Дело ли это, ты мне о младенчике, а мне лишь напиться захотелось - не выходим ведь. Тяжко это, ждать, что бы лишь похоронить, - Борх махнул рукой и залпом допил что там ещё оставалось в кружке.
- Сочувствую, - врал, конечно. Неприятно - да, но особого сочувствия он не испытывал. Просто на обратном пути заглянет к наместнику, посмотрит, что можно сделать. - Мне сапоги топтать полтора года осталось, - голос звучал равнодушно и спокойно. С этим он Нэль давно смирился. - В баронстве дела перенимать дольше придется, чем мне жизни отпущено. Так что давай спать, - и первым улёгся, на ту же лавку, где сидел, давая понять, что разговор окончен.

Борх ушел к жене, долго возился, устраиваясь. И ещё долше лежал, раздумывая о странностях своего гостя. А ещё, пожалуй, он уже и не хочет, что бы в ком-то из его детей вдруг обнаружился магический дар.