Полёт

Прохладная вода приятно освежала тело, измученное дневной жарой. Под Москвой горели торфяники. Воздух был пропитан запахом дыма, сизой пеленой окутавшей город. Дома и улицы тонули в нём, как в перманентном тумане. Багровый лик солнца, по временам, почти гасила мгла. Жара стояла под сорок, горячий дымный воздух обжигал.

Упругие струи, приятно щекотали кожу. Он сделал горячее, терпел, сколько мог, вертясь под душем, подставляя нестерпимо горячей воде, то грудь, то спину, потом резко закрыл горячую, обжигая тело ледяной водой.

Промокнув полотенцем короткие волосы, сильно растерся, и вышел из душа. Стало гораздо легче. По телу разливалась приятная истома. Есть не хотелось, и доставши из холодильника половинку здоровенного арбуза, туго затянутого в прозрачную пленку, отрезал сочный кусок. Красная сладкая мякоть таяла на языке. Чёрные семечки, с любопытством выглядывали из неё, так и просились в рот, скользкие, и вкусные.

Съев пару полумесяцев арбуза, почувствовал аппетит, нарезал чёрный, духовитый, бородинский хлеб, намазал ломти его свежей икрой баклажанной, заварил подоспевший чай.

Кондишн, приятно разгонял прохладу.

В квартире он был один.

Жену в роддоме положили на сохранение, теперь все его мысли были о ней. Как она там? В жару такую? Угораздило летом забеременеть. Нет чтобы зимою. Под весёлым январским солнцем ей рожать!

Убрав с кровати всё, и подушку тоже, улёгся голый, как и был, широко раскинув ноги, и свободно положив вдоль тела руки.

Темнело.

Цветы герани, стоявшие на подоконнике, беззвучно роняли иногда, увядшие невесомые лепестки.

Он дал привычно поток тепла своим ногам. Они согрелись, и начали как бы растворяться, таять в воздухе, исчезая. Вот растворились стопы, пошёл процесс на голени, на бёдра, расслабилась промежность, живот почти исчез, знакомо закололо как иголочками в пальцах рук, и они стали растворяться, плечи, грудь, неудержимо захваченные процессом, исчезали. Осталась только голова, и та теряла свою вещественность и тяжесть.

И вот, в ушах, знакомо звонко щелкнуло...

И всё пропало.

***

Ещё в раннем детстве, он заметил странную вещь. Ему не задали вопрос, а он уже знал о чём его спросят. Точнее как бы в голове его звучал этот вопрос, и все мысли, весь процесс подбора слов человека вопрос задающего.

Пробовал расспрашивать взрослых об этом, но те, с удивлением и любопытством смотрели, не понимая о чём он, отмахивались, считали это детскими фантазиями.

Взрослые не любили взгляд его. Такой испытующий, и пристальный, когда он, пытаясь понять где же правда, в словах их или в мыслях, внимательно заглядывал им в глаза. В самую глубину глаз.

Кричали грубо, запрещали так делать. На вопрос "почему?", отвечали что это невежливо и нетактично. С тех пор, зная силу своего взгляда, он старался никогда не смотреть людям пристально в глаза. Взглядывая только мельком. Вскользь.

Приятели мальчишки, его недолюбливали. Потому что все их затеи, загадки и задумки, были известны ему наперёд. Вначале, он по своей наивности озвучивал их, сам себе удивляясь, но быстро понял, что делать этого не следует. Что этим он только портит всю игру.

Зато девочки, любили его, чрезвычайно!

Ещё в детском саду, не менее трёх девочек, в разное время, брали его за руку, и водили под лестницу в подвал, чтобы там, млея, показать ему, своё самое заветное сокровище...

Он рано научился читать. Года в три. Причём сам. Лет в пять, отец с гордостью записал его в находившуюся через дорогу от их дома, библиотеку, к несказанному удивлению тамошних тёток.

На шестом году, он взялся научить своего умного не по годам сына, игре в шахматы. Мальчик быстро освоил правила и суть игры. У него всё лучше получалось, уже через неделю, он впервые выиграл у отца. Тот конечно с удивлением посмотрел на мальчика. Предложил сыграть ещё. И проиграл ещё быстрее!

Отец не мог понять в чём дело. Как может пятилетний ребёнок, обыграть его, взрослого опытного шахматиста-разрядника. А всё было просто. Мальчик, как бы видел весь процесс мышления отца, видел перебираемые варианты, видел его следующие и задуманные ходы, и отвечал в соответствии с логикой игры.

Проиграв сыну две партии, отец, заметно помрачнел, и впредь играть отказывался. Несмотря на все наивные просьбы ребёнка, увиливал, ссылался на занятость.

Пришла пора идти в школу. В первых классах, учиться мальчику было совсем не интересно. Там учили чтению и письму, а он, уже давно умел писать, и читал гораздо лучше всех детей в классе. Его тренировала мама, просившая читать вслух, и мягко поправлявшая все его ошибки.

Ставила ему голос. Дикцию.

В старших классах, когда началась физика и математика, он стал чуть ли не лучшим учеником по этим предметам. Всегда внимательно слушая на уроках, штудируя из интереса учебники, зная наперёд о чём спросит учитель, и не было у него проблем по этим предметам. Ребята уважали, и с удивлением смотрели на него.

Девочки, проявляли к нему, недвусмысленный интерес. Но ему, легла на сердце, лишь одна.

Звали её Танечка Барабанова.

Было в ней что-то от Лизы Леонардо. Тогда он яро увлекался искусством эпохи возрождения. Эта линия губ, этот нос, эти глаза, эти брови, овал

лица, всё было удивительно похоже на Лизу, и... Божественно!

Влюбился он, по уши. Не мог налюбоваться ею. Дышал и жил, любовью лишь одной. Все мысли у него, всегда и всюду, о ней лишь были...

Она же, девочка простая, не подозревала, о такой возвышенности чувств его, но среди всякой чепухи в её красивенькой головке, он чувствовал и интерес и симпатию к себе. Улыбки, заинтересованные взгляды, ещё красноречивее об этом говорили...

Промчались школьные годы.

Закончен универ, где учёба ему далась так же легко. Без усилий. Способности его необычайные, здорово облегчали жизнь.

С девушками, ему не везло.

Влюбившись, вскоре он разочаровывался, наблюдая изнутри все помыслы, и устремления, небесного создания. Ему становилось скучно, грустно, и быстро девушка надоедала.

Пока не влюблялся в другую.

За окном электрички, мелькали зелёные леса, холмы и реки.

Он ехал в Москву. Поступать на работу, в одну серьёзную контору, куда был принят по протекции друга отца. Людей в вагоне было мало. Читая книгу, посматривая иногда, в окно, на проносящиеся пейзажи, он обратил внимание на женщину, лет тридцати, сидящую в конце вагона.

Привычно войдя в неё, погрузился в круг проблем, перелистал как фотографии все воспоминания, с самого детства, с мужем нелады, проблемы с дочкой, почувствовал боль в ушибленной коленке, что хочет в туалет, и что сильно под лопаткой чешется.

Вздохнул, взглянул в окно, и снова стал читать.

Карьера в Москве, складывалась успешно. Способности не подвели. Уже на третий год, его к себе приблизил шеф. (Шептались злобно за спиной завистники и называли его "Серым Кардиналом".) Шеф стал брать с собой в поездки заграницу, на встречи и переговоры, прислушиваться к его мнениям, всегда полезным, и безошибочным. Зауважал.

***

Сознание прояснилось.

Он ощутил себя под потолком. Всё в той же комнате.

Внизу увидел на кровати, знакомое раскинувшее ноги тело. Своё.

Странное всё же это, быть бестелесным,

видеть своё тело со стороны. Он чувствовал себя неким сгустком материи,

невидимым, и невесомым, размером в мяч,

однако мог двигаться в любом на направлении, и с любой скоростью,

легко проходил сквозь стены.

Вначале это удивляло, но теперь, после многих и многих

попыток, освоился с необычностью происходящего.

Привык.

Впервые, это получилось у него, в шестнадцать лет. Тогда он увлекался йогой. Однажды медитировал, лечил свой организм, давал тепло. Привычно согревая ноги, руки, и живот.

Заметил, что ноги как бы стали легки и невесомы, и как бы растворяются и исчезают. Затем исчезли, растворились, руки, живот, и грудь.

В ушах звонко щелкнуло.

Сознание исчезло.

Очнулся он под потолком. Вот также, бестелесным, невесомым. Однако быстро освоился с новыми возможностями.

Понял их преимущества.

И теперь, подплыл к окну, увидел опавшие сухие лепестки

цветов герани, вспомнил, мысленно улыбнувшись,

как пытался их сдвинуть с места, но ничего не получилось.

Не мог он в этом качестве, воздействовать на материальные

предметы, передвигать их.

А ведь были мысли, проникнуть в банк,

и денег мешок заграбастать.

Но это невозможно. Не мог он сдвинуть даже лепесток

цветка, легчайший!

Просочившись сквозь стекло окна, стал

подниматься вдоль стены, рассматривая швы кирпичной

кладки. Чёрная крыша дома. Путаница антенн

и проводов.

Поднялся выше. Над крышами и над домами.

На уровень телебашни вдали.

В тлеющем красном зареве лежал пред ним весь город.

Окраины, таяли и пропадали в дыму.

Захотелось улететь подальше, на волю,

туда где зелёные просторы, где чистый воздух.

Туда где нет этого зловонного дыма, и этой адской

жаровни, губящей людские души.

Набирая высоту и скорость, ринулся на запад,

вслед за уходящим солнцем, туда где чистый океан безбрежен,

туда, где острова зелёные окаймлены полоской белою прибоя...

***

Весёлое солнце в синем небе. Лёгкие облачка гонимые в лазури свежим ветром с Атлантики, изгнавшим наконец, жару и дым, залившим тлеющий огонь болот, дождями обложными.

Природа радовала душу. И сердце пело.

С букетом багряных георгинов, стоял он у дверей роддома, и ждал жену, и первенца желанного. Сына.

Открылись двери, жена выходит, такая знакомая, родная, и свёрток на руках.

Взял тёплый, терпко, незнакомо, пахнущий комочек, и сердце

радостью наполнилось. Торчал из одеяла только носик, весь в белых крапинках, лицо, необычайно смуглое, глаза зажмурены от света, лоб, брови, всё как у отца.

Спит. Сын. Наследник.

Надеюсь дар не унаследует проклятый мой!