Еврей и марсианка

Вот он пламенеет в чёрном небе, Марс, кровавый Урунг, жуткий мир бескрайних красных пустынь, пересечённых почти высохшими каналами, в мелкой воде которых тонет отражение двух лун. Ула и Тингри зовут свои луны марсиане. Фобос и Деймос, или Страх и Ужас — под такими именами известны они людям.

Я пишу эти строки в камере Федеральной Лунной тюрьмы. Но я жив, а Страх и Ужас сверкают над её могилой...

Я служил в Бе-Таале, городе-фактории в северном Марсе, счетоводом в Рудно-Металлическом Тресте Рейна. Одним из контролёров там работал парень из Чикаго по имени Бен Вайс. Этот Вайс был евреем. Я ничего не имею против евреев и упоминаю его веру потому, что она сыграла роковую роль в этой истории и в моей жизни.

Каждое утро он заворачивался в накидку с кистями и повязывал на предплечье и лоб маленькие чёрные коробочки, содержавшие, кажется, еврейские священные тексты. В таком любопытном наряде Вайс с полчаса бормотал молитвы. Правление присылало ему с Земли специальные упаковки с провизией — у евреев существуют строгие правила, что им можно есть, а чего нельзя. Я и другие работники быстро привыкли к этим его причудам и по простоте душевной не придавали им никакого значения.

Большинство старателей были мрачными, грубыми людьми, злоупотреблявшими спиртным — впрочем, их трудно винить, принимая во внимание ужасную погоду, этот сухой, пронизывающий до костей мороз — и вечерами проматывавшими жалованье за игорным столом в салуне. Салун представлял собой довольно безобразное сооружение из стали и бетона. Заведывал им Лес Карсон.

На ангажементе у него работала эстрадная артистка — туземная танцовщица, которую звали Казва. Миловидная даже по земным меркам, для марсианки она была настоящей красавицей. Стройная, гибкая, с крупными чертами лица и густой иссиня-чёрной маслянистой шевелюрой, уложенной в затейливый башнеподобный шиньон. Остроконечные марсианские уши совсем её не портили. По словам Карсона, Казва принадлежала к благородному сословию — её отец, некий Сур-Оммот, правил в одном из городов-государств южного Марса, ни более ни менее. Что заставляло марсианскую княжну знойно извиваться и вертеться босиком перед рудокопами с Земли, выставляя напоказ полуголое ржаво-красное тело, Карсон не мог или не хотел сказать.

У Вайса имелось собственное мнение на этот счёт.

— Чертовка что-то затевает против нас, — однажды сказал он мне, как говорил всем, кто хотел его слушать. — Они ненавидят Землю и хотят избавиться от городов-факторий, вот и прислали её окрутить здесь мужиков, а потом — бабах! Но я слежу за ней. Дочь Сур-Оммота — ха!

Через два дня после этого разговора на прииске №6 случилась авария. Каким-то образом воспламенилась жила иллиума, что привело к взрыву, заживо похоронившему бригаду из одиннадцати горняков. Никого не удалось спасти. Это было самое гибельное происшествие за всю историю марсианских разработок Рудно-Металлического Треста.

Катастрофа вызвала смятение в Бе-Таале. Все ополчились на всех. Профсоюз обвинял контролёров в том, что они экономили на должных мерах безопасности. Контролёры кивали на якобы дефективные лучевые установки, присланные правлением. Поползли даже слухи о злом умысле с целью заработать на страховке.

Вайс не медлил с выводами.

— Это они, — заявил он мне и Холлису, директору-резиденту. — И вы знаете, кто подговорил Саммерса задеть жилу. Бедняга, он с ума по ней сходил! Они знают свою древнюю чертовщину — гипноз и прочее. Хорошо знают.

— Чушь! — раздражённо выкрикнул я. Этот тип со своей навязчивой идеей был невыносимым. Саммерс, оператор-лучевик, погибший на прииске, не заслуживал подобных нападок. Прекрасная Казва тоже их не заслуживала. — Заткни лучше глотку, Вайс!

— Все здесь паршивые зимри, — просопел он.

Тогда я подумал, что «зимри» — это еврейское ругательство. Если бы я знал, что означает это слово! Чего можно было бы избежать! Но судьба безжалостна.

Прошла неделя. Правление назначило следственную комиссию. С Земли и Плутона прибыли лучшие специалисты горного дела. Их заключение подтвердило наши догадки — режущий породу луч задел жилу взрывоопасного иллиума, хотя она была ясно помечена на схеме прииска. Совершил ли промах Саммерс или другой оператор — в тот день на прииске работали три установки — определить было невозможно. Страсти понемногу улеглись.

В тот субботний вечер салун переполнился больше обычного. Люди, так сказать, выпускали пар. Когда подошёл я, оставалось лишь одно свободное место — к моему неудовольствию, за одним столиком с Вайсом.

На помосте Казва исполняла одну из своих диких марсианских джиг. Она раскачивалась и выгибалась, и тяжёлые бронзовые пояс и наручные и ножные браслеты гремели и позванивали в такт её телодвижениям. Я поймал на себе взгляд её больших тёмных глаз — огненный, тлеющий, призывный. Казва, дочь Сур-Оммота, существо с другой планеты, казалась живым воплощением человеческой чувственности.

Внезапно Вайс с проклятием вскочил на ноги. Прежде, чем кто-либо успел сообразить, что происходит, он выхватил маленький зет-прожектор. Длинный, узкий, похожий на лезвие дротика луч вспыхнул в полутьме салуна и поразил Казву в низ голого живота. С криком девушка упала ничком на помост, в судороге перевернулась на спину и затихла. На полных полуоткрытых губах выступил багрянец. Марсианка была мертва.

В следующую минуту прогрохотал второй выстрел — мой. Всем старшим сотрудникам Рудно-Металлического Треста выдавали оружие, на случай стычки с туземцами. Я ненавидел Вайса, как никого во вселенной, и почувствовал торжество, когда его глаза расширились, он заклохтал, словно наседка, осел и растянулся на полу.

Потом был суд. Меня обвинили в самоуправстве и убийстве. Марсианские жизни стоят дёшево. В первый день в Федеральной Лунной мне выдали положенную библию — считается, что Писание способствует раскаянию. Я счёл горько ироничным ветхозаветный рассказ о Финеесе.