04. Бумеранг возвращается на Запад. Жизнь под хунтой

Глава 4. Жизнь под хунтой.

Тарас шёл на встречу со своим куратором, «Шефом», как он его называл. Шеф занимал какую-то мелкую должность в службе национальной безопасности, но какую именно, Тарас не знал. Конспирация… Иногда Шеф давал группе небольшие задания: то морду набить какому-нибудь недовольному интеллигентишке, то сорвать с бабки красную косынку. Всё по определённым расценкам. Но самым большим гешефтом была свобода действий. Им разрешалось всё и всё сходило с рук

То были весёлые времена, когда он с группой ребят, футбольных фанатов, чувствовал всю полноту жизни. У них всегда водились деньги, а когда заканчивались, можно было подрядиться к какому-нибудь мелкому поцу, чтобы отобрать бизнес у другого мелкого поца. А потом предложить этому поцу отобрать бизнес у первого и вернуть второму. И ещё множество самых разнообразных способов всегда быть при деньгах. Статус патриота - активиста благоприятствовал.

Сейчас всё изменилось самым хреновым образом. Заклинания типа: «Именем Нации» не действовали, за них можно было легко получить по морде. И жаловаться некому, в военной полиции могли ещё добавить. Поначалу было совсем хреново. Их называли, каким-то обидным словом «хунвейбины», иногда их били или оплевывали и мочились на них, но чаще ругали. Всё зависело от степени агрессивности толпы.

Впервые он понял истинное отношение к ним в супермаркете, когда какой-то интеллигентский хлюпик в очереди его узнал. Тарасик тогда ещё не понял, насколько изменилась окружающая его действительность, и попросил на кассе, как ему казалось, вежливо, отвечать ему на гваре.

– Попрошу отвечать мне на державной гваре, – не без вызова потребовал он у молоденькой кассирши.

Но девочка оказалась отнюдь не овечкой.

– Мы не в селе и нечего устанавливать здесь ваши хуторские порядки. Времена не те, – спокойным, но твёрдым голосом, молвила кассирша.

– А я не расплачусь до тех пор, пока ты не ответишь мне на гваре, – заупрямился Тарас.

Очередь возмущённо зашумела и Тарас было подумал, что в его поддержку, как какой-то помятый мужичок-сморчок заблеял противным козлиным голосом: «Я его знаю, это хунвейбин, это из-за них все наши беды, это они просрали страну. Это из-за их сельской гвары произошёл раскол в обществе, гражданская война и потеря наших территорий. Бейте аншистов!»

И уже, чья-то жилистая рука потянулась, чтобы схватить его за шиворот.

Неизвестно чем бы всё закончилось, спас охранник. Он заставил Тараса расплатится, взял под руку, довёл до двери и со словами катись отсюда, ублюдок, дал крепкого пинка под зад.

Жизнь стала скучной и однообразной. Нет не голодной, хотя и действовала карточная система. Но безработица исчезла, заработали заводы и фабрики. Он, как человек без профессии, трудился на общественных работах. Жить было можно. Да на х*я такая жизнь? Их всех вычислили, кого по спискам СНБ, кого по доносам соседей, поставили на учёт, и чтобы избежать самосудов, обязали являться на «площадки позора», где они, стоя на коленях, выслушивали всё, что о них думали люди. Тарас даже не мог предположить, сколько в тех высказываниях было ненависти.

Шеф ушёл в подполье. В тот день, когда брали управление нацбезопасности, его не было на работе. Иногда он звонил по мобильнику, назначал встречи и давал мелкие поручения. Но денег не давал. Отказаться было невозможно, папка с его похождениями лежала в неведомом ему месте.

В парке пахло весной и талой водой. Вот здесь, на этой дорожке они встретили в тот весёлый год того дедка с козлиной бородкой и решили приколоться.

– Да здравствует нация? – Это было их паролем. А отзывом должны были быть слова: «Отныне и вовеки веков».

Но он вместо этого, раззявил свою пасть с жёлтыми зубами, и ляпнул: «Как может здравствовать больной, да к тому же психически»?

Они опешили: «Дед ты, что с дуба рухнул?»

– Да он нашу Закраину не любит.

– Дед, ты, что, не любишь нашу Закраину?

– Любовь предполагает взаимность. Иначе, это не любовь, а мазохизм.

– И за что ты её не любишь?

– А за что её любить? За таких, как вы?

– И чем же мы тебе не угодили?

– Своим невежеством и наглостью. Такими были комсомольцы двадцатых годов, которых мой дед драл нагайкой.

– Ну, ты дед, философ. Сейчас мы тебя научим, как Родину любить.

Он шел, улыбаясь, при воспоминании о тех временах, когда двое прохожих спортивного вида, преградили дорогу.

– Вы Тарас? – спросил тот, что постарше.

– Ну, да. Какого х*я?

– С вами хотят побеседовать. Пройдёмте.

Его привели в старинный особнячок.

За столом сидел здоровенный детина в чёрном мундире при золотых погонах. На столе лежала простая канцелярская папка с тесёмками. Он узнал его сразу, сердце остановилось, потом яростно забилось и обвалилось куда-то глубоко вниз. Во рту исчезла слюна, язык сделался сухим и деревянным. Такое не забывается. Это он сломал ему челюсть и выбил зубы. Это из-за него ему пришлось объясняться с шефом, сочинять байку о злобных сепарах, напавших из-за угла, и два месяца валяться в больницах за государственный счёт. Нет, шеф бы его не осудил, если бы узнал правду, прикрыл бы, как это было всегда. Но лечиться бы пришлось за свой счёт.

– А ты возмужал Тарас и растолстел, – одновременно улыбаясь и прожигая холодным взглядом, произнёс детина в чёрном мундире. – Видно неплохо оплачивали твои труды.

Тарас ещё не понял самого страшного, он не понял, что перед ним сам чёрный полковник. Баклан был личностью не публичной и с тех пор, как выступил по национальному телевидению, на экранах больше не появлялся, демонстрировать свои портреты запретил, а Тарас не интересовался политикой и по телику смотрел только футбольные матчи.

– Ну, что Тарасик, зубки вставил? За государственный счёт? Образок постарался?

– Какой ещё образок, я неверующий.

– Да, шеф твой, капитан Образок, – уточнил полковник. – Да ты папочку открой, не стесняйся. Читать умеешь? А я пока займусь своими делами, – и он покинул комнату.

Тарас взял папку. На обложке было написано: «Дело №---.» Он сразу понял, что это дело заведено на него. И было это дело о групповом изнасиловании. «Бана мать, да это же та шмара», – скользнула первая мысль. И вторая: «Сволочь Шеф, он же поклялся, что дело изъялл». Он ещё не осознал всю катастрофичность своего положения. Он ещё не знал, что та «шмара», о которой он давно забыл – дочь самого Чёрного Полковника.

– Ну, что ознакомился? – спросил детина, вернувшись через полчаса. Он уже не улыбался. Он сверлил немигающим взглядом.

– Я бы сам задушил бы тебя своими руками, но запрещает закон. А по закону ты будешь приговорён к безжалостной порке и отправлен на бессрочные каторжные работы. Это я тебе обещает, полковник Баклан.

Продолжение следует.