Навка

Широкая лесная тропа содрогнулась от топота копыт. Земля застонала и взлетела ввысь мириадами песчинок. Отряд всадников острым клинком рассек предвечернюю тишину. Старый лес притих, испуганный незваными гостями. Перестали петь птицы, славящие уходящее солнце, замолкли мелкие зверьки. Все замерло.
Однако три десятка всадников на мохнатых кипчакских лошадях не собирались быстро покидать лес. Увидав большое озеро, они спешились, не торопясь напоили взмыленных коней и принялись разбивать лагерь.
Юрту соорудили только Атуку. Следовало бы сотворить камлания великому Тенгри или на худой случай духу волка Саарбал, в него половцы тоже охотно верили. Но поход получился неудачным, поэтому славить богов было особо не за что.
Объединенная орда налетела на русскую дружину и вынуждена была повернуть на восток. Железный строй витязей легко разметал легкую конницу. Лишь отдельные смельчаки, вроде отряда Атука, принялись рыскать по окраинам княжества, выискивая в переяславльских селениях легкую добычу. Но руссы ушли на север, под защиту деревянных крепостей и закованных в железо дружинников.
Вся их добыча грудой валялась под раскидистым дубом. Бедная утварь из покинутых деревень, плохое оружие убитых в бою гридней, тусклые иконы с пожухлой позолотой. За нее не выручишь много.
Ценность представлял только пленный русс – коренастый молодой бородач со свирепым блеском в голубых глазах. Чтобы взять его живым ушли к Тенгри два храбрых воина – Нуюк и Певен.
Но витязь принадлежал Атуку. Он стоял напротив полонянника и недобро улыбаясь обгладывал баранью ногу. Урус отвернулся от победителя и смотрел на начинающую темнеть гладь озера. Губы его что-то беззвучно шептали. Наверное, он звал своего Ису. Но русский Бог ничем не мог ему сейчас помочь. Будущей весной приедут в покрытую молодой зеленью степь посланцы от князей и привезут много серебряных греческих монет. А на них можно купить все! Начиная от арабских скакунов и заканчивая китайским шелком. До этого же времени сидеть урусу в яме.
Атуку надоело стоять возле пленника. Он бросил кость под ноги русского и вытер руки об его светлые кудри. Но дружинник даже не пошевелился. В быстро сгущающейся тьме он ломал себе голову над тем, как освободиться от уз. Со дня на день начнется половецкая степь, а оттуда не убежишь. Но связали его крепко, со знанием дела, перекинув хвостовик веревки через шею. Начнешь крутиться – удушишься.
Сон долго не шел, ратник еще недовоевал, еще не ощутил своего нового положения. Сердце рвалось домой, в тихий Переяславль, на знакомые улицы, в отчий дом. Наконец, под утро, когда безумные звезды начали тускнеть, он задремал. И пришла к нему то ли явь, то ли виденье.
- Витязь славный, кто ты? – над пленником наклонилась прекрасная молодая девушка, изумрудные локоны ласково касались лица мужчины.
Он удивленно посмотрел на молочно-белое лицо, неяркие губы, острый нос, заглянул в черные угольки глаз и только потом ответил:
- Дружинник князя я. Именем Всеволод, а крестили Андреем. А ты кто? Таких прекрасных дев не доводилось мне еще лицезреть. Чьего ты будешь племени и что делаешь здесь, в глухом лесу?
- Много задаешь вопросов, ратник, - дева слегка заарделась. – Я из народа нави, мы обитаем здесь. Только попрятались, когда увидели вас, людей. Почему ты связан?
- Я в плену, - медленно ответил дружинник, он неотрывно смотрел на девушку, такую дивную красоту видеть ему еще не доводилось. – Не сплю ли я?
- Нет, Всеволод, - зеленоволосая дева медленно произнесла его имя, словно пробуя на вкус. – Не спишь.
- Тогда освободи меня, любезная девица, - горячо зашептал пленник. – Я пропаду в степи. Гридней моих убили половцы, а мне подарили жизнь. Надеются на богатый выкуп. Но отец мой беден, служим мы князю из чести и стола. Прознают нехристи, что не видать им выкупа – умучают страшно! Я их двоих всадников зарубил. На все согласен. Если есть у тебя муж, буду тебе братом родным, если девица – супругом верным стану. Перед Богом и людьми. Развяжи, будь ласкова!
- Зови меня Навкой, - она слегка улыбнулась, показав слепящие, как зимний снег зубы. – Люб ты мне, Всеволод, никогда еще не встречала столь красивых людей. Наши мужи не такие, - девушка тонкой рукой поправила прядь волос. – А настоящее имя скажу, когда возьмешь за себя. Если не обманешь лесную деву.
- Не обману, Богом клянусь! – он припал горячими губами к прохладной ладони Навки. – Развяжи, я лесом вернусь на Русь.
- Нет, - девушка покачала головой. – Догонят тебя. Степняки охочи в погоне. И у нас спрятать не могу, нави сторонятся человеков, убиваете вы нас. Русалками кличете и вешаете на деревьях. Хотя мы жили здесь задолго до первых людей.
- Так что-же делать? – пленник в отчаянии застонал.
- Есть выход, - Навка нежно погладила его русые волосы. – Зелье выпьешь одно, от него уснешь так, что решат враги, будто ты мертв. А нож я спрячу в траве… Ты веришь мне, Всеволод? Отчего изменился твой взор, отчего загорелось в глазах недоверие?
- Верю, - твердо сказал пленник, боря в себе липкий страх. – Если суждено мне погибнуть от яда, то пусть он будет из твоих рук.
- Тогда пей и слушай, - девушка протянула ратнику простой глиняный кубок. – Буду ждать тебя ровно год, если не придешь…
- Ты выйдешь за другого, за своего? – Всеволод припал к чаше.
- Нет, суженый, - Навка печально покачала головой. – Мы, нави, однолюбы. Я не смогу быть с другим, вам, людям, этого не понять. Тогда я просто умру.
- Я вернусь, клянусь, любимая! - Всеволод прижал кубок к груди. – Если буду жив!
- Пей, муж мой, зелье, - Навка слегка коснулась его лица тонкими пальцами, - ты будешь жить. Даю тебе год. Возвращайся на это место, стань над озером и позови меня… Тогда узнаешь настоящее имя своей жены. И любовь нави.
Пленник пил зелье и неотрывно смотрел в темные глаза девицы. Потом морок окутал Всеволода. Сердце стало биться медленнее, дыхание оборвалось…
* * *
- Он мертв, Атук, - половец подобострастно протянул плетку повелителю и согнул спину.
- Проклятие! – проревел Атук, отшвыривая плетку. – Он ведь даже не ранен, как такое могло произойти?
- Зарыть его?
- Зачем тратить время? Зверью тоже нужен корм. Снимите одежду и сапоги, - Атук немного успокоился, - Чем мы прогневали Тенгри?
* * *
Очнулся Всеволод в обед. Тело ломило от долгого бездействия, чрево терзал голод. Но голова оставалась ясной.
- Я жив, - медленно произнес он, - значит это не сон. Оле*, моя суженая! Я вернусь к тебе, верь!
Ратник прополз к траве и быстро отыскал нож, очень острый и необычной формы. Перерезать веревки удалось не сразу, на это ушло время.
Путь домой занял десять дней. Всеволод питался кореньями, мелкой рыбешкой из быстрых рек, ягодами… Потом повезло, его подобрали булгарские купцы, чернобородые люди в пестрых халатах. С ними он и доехал до Переяславля.
Дома его уже успели отпеть и внести в княжеский поминальный синодик. Туда записывали всех погибших дружинников. Поседевший отец не скрывал своих слез, его удостоил визитом сам князь.
А потом все вернулось на круги своя. Служба в дружине, славные пиры, церковь по воскресениям. Про Навку Всеволод помнил, и не собирался отказываться от обещания. Но время еще было, да и следовало накопить на дорогу и подарки родителям.
- Хочу посватать тебя, сын, - заявил через полгода отец. – За Любовь, дочку купеческую. Да ты знаешь ее, живут они за церковью Троицкой, возле Зарядья. С отцом ее дружны мы. Симеоном. Вместе лямку тянули еще во времена Ярополка. И ты ей люб, сама сказывала, видала тебя часто на обедне, в мужской половине, - отец слегка прищурился. – Что скажешь иль не рад? Первую красавицу за тебя высватал.
- Отец, - Всеволод пристально посмотрел на родителя. – Пора рассказать тебе, что приключилось со мною в полоне, как убежал я от половцев… - и он не спеша поведал про Навку.
- Вот оно как, - старик помрачнел, - слыхал я про племя сие. Да и видел ни единожды. Не люди они, народ бесовский. Хуже чуди белоглазой. Живут в местах глухих, безлюдных. Одни их лешими кличут, другие русалами. Нас они тоже остерегаются, но, если могут - гадят, подличают. И ты, значит, на русалке с рыбьим хвостом решил одружиться.
- Нет у нее хвоста, отец, - Всеволод рассмеялся. – Люди горазды сказки сказывать, врут разно, а ты веришь. Обыкновенная она, как наша девушка, только волосы зеленые, будто тина.
- И ты, сын, что-же, - сверкнул глазами старик, - под венец чертовку поведешь?
- Сказывала она, - уклонился от ответа Всеволод, - что обитают они на Земле давно, раньше, чем Господь людей сотворил. А нас сторонятся из страха, что обидим… Люблю я Навку, да и обещание обратно не забрать. Совестно. Решил я, отче, по весне, как денег накоплю, высватать ее в лесу далеком. Благослови!
- Не будет тебе моего благословения, сын, - еще больше помрачнел батька. – И обещания надо исполнять только те, что людям дадены, а не нехристям чужеродным.
Но свататься старый Глеб не стал. Неделю не разговаривал, а потом в гости Симеона с дочкой пригласил.
Сидел Всеволод на скамье, как полено, в новой рубахе да камзоле сафьяновом и старался на девку не глядеть. А Любаня очень хороша была. Не Навка темноглазая, иная. Волосы рудые, словно листье осеннее, стан крепкий, грудь большая. Такая легко и родит, и выкормит. Кровь с молоком и медом, а не девка.
И стал ратник по слабому мужскому существу на купчиху то заглядываться. Мысли разные думать, мечтать всяко. Не заметил, как и разговорился, при бабках с мамками, конечно. Любаня дурой не была, быстро смекнула, что у дружинника в сердце заноза торчит. Не стала ничего выведывать. Только смотрела огромными синими очами на витязя и улыбалась кротко.
Потом Всеволод с отцом в гости к Симеону пошел. Так месяц, другой канул. Минула лютая зима и короткая худая весна. Пронеслись травневые грозы, пришло жаркое и удушливое лето. Про Навку витязь уже почти не вспоминал. Была ли та девка зеленоволосая, иль привидилась в мареве полонном? Бог весть.
В месяце липне стали к свадьбе готовиться, на Илию-пророка. Чтобы, значить, до поста успенского успеть. Тут и приснилась Навка Всеволоду.
Стояла она простоволосая в платье синем, ситцевом и смотрела на мужа своего названного. С болью, но без обиды.
- «Где ты, сокол мой ясный? Без седмицы год прошел с той поры, как покинул меня. Последние мои деньки на белом свете остались. Помираю…»
А за ней домики деревянные на сваях высоких и нави на лодках рыбу удят. И глядят на Всеволода нехорошо, с презрением.
Вскочил дружинник после сна дурного и на конюшню. К Орлику верному. Одел доспех богатырский, меч славный, а в узелок кашу в горшке, репку, пару луковиц и кваса жбан. И отцу не сказал, так торопился.
И помчал на полдень. Сквозь дубравы дремучие, реки синие, овраги глубокие. Промелькнули деревни малолюдные и селения кольями защищенные. Окраины княжества, земля порубежная, политая русской кровью и потом. Потерял счет дням и ночам. Где обменял Орлика на лошадку половецкую и не упомнил. Добавил монет греческих и поплакал, с другом прощаясь.
Потом долго бился в лесу темном с людьми русскими, но разбойными. С кистенями на путников промышляющих. Побил их всех досмерти. Но и сам израненный рядом упал. Уже в том самом месте, где с Навкой год назад встретился.
* * *
- Вставай, человек, - Всеволод с трудом открыл глаза и увидел перед собой старика с волосами белыми.
- Кто ты, добрый человек? – прохрипел дружинник.
- Не из людей я, нави.
Всеволод с трудом встал, опираясь на ножны.
- Где Навка?
- Идем, она ждет тебя, - и странными птичьими шажками попрыгал к озеру.
Там стояли и другие. Зеленоволосые отроки и девы, зрелые мужи, дети. Седые, словно лунь старики. А над озером домики деревянные, во сне виденные. И как он их в прошлый раз не заприметил?
- Оставь оружие, кровью обагренное, - из толпы вышел горбун с недобрыми глазами.
Всеволод, не споря, снял перевязь и бросил ее оземь. Толпа расступилась. Ратник сделал несколько шагов и замер. Сердце дробно застучало, будто жернов мельничный. Возле самого берега в лодке узенькой, лежала она, дева его суженая. В багряном свадебном платье, с волосами в кокошник уложенными. Невеста.
- Иолиста, - на ухо прошептал горбун, - знай имя жены своей, человек.
Последнее слово он презрительно бросил, словно кость собаке уличной.
- День тебя не дождалась, все верила, надеялась. Мы говорили – не верь, обманет убийца белобородый. А ты пришел…
- Только поздно! – закричал Всеволод и разорвал на груди рубаху крепкую. - Какого-то дня не хватило!
- У тебя, люд, был целый год, - спокойно сказал старик. – Почему не пришел раньше?
Ответить на это он не решился. Упал на колени и приник к прохладной узкой руке с четырьмя пальцами.
- Прости меня, Иолиста!
- Не казни себя, человек, - уже мягче сказал горбун. Все равно у вас не было бы будущего. И детей тоже. Мы разные очень. Это, - он обвел четырехпалой рукой присутствующих, - все что осталось от нави. Мы последние. Уйдем в вечность и останемся только в сказаниях. Скоро это станется.
- Но почему?
- Нави не могут забирать жизнь. А вы, люди, только этим и занимаетесь.
Он что-то еще говорил, но голос звучал все тише и тише. Острая боль сменилась осознанием безвозвратной потери и Всеволод заплакал.
Очнулся дружинник только вечером. В самом сердце глухого леса, на берегу пустынного озера. Никого рядом не было.
Всеволод некоторое время смотрел на замершую гладь, на темную стену близкого леса, потом тяжело вздохнул и позвал своего коня.
Навка (укр, сербо-хорв.) - русалка
Оле* - старославянское междометие.
Полдень, полудень, пивдэнь - юг.