Дракон побежденный. Часть 05

VII

Дракон зашипел. Желтые, золотистого цвета глаза его сделались безудержно злыми. Влад упреждающе поднял руку.

– Дай нам уйти, друг мой Янош. Мне, сыну моему, дракону и тем, кто еще верен мне остается. Если не угоден я, как правитель, престолу венгерскому, – он обвел глазами теснившихся за спиною Хуньяди, чей острый, сияющий отблеск мечей будоражил драконье спокойствие, – если недовольны мною и собственные бояре – готов передать я престол валашский ставленнику твоему Владиславу. Но я не желаю напрасного кровопролития…

Лицо Хуньяди искривилось.

– Ты еще смеешь что-то говорить о желаньях своих? Предатель и лгун! – процедил он сквозь сжатые зубы. – И смерти заслуживает твое двуличие… Впрочем, дракона я мог бы оставить в живых, – Хуньяди усмехнулся, – если бы покорился зверь этот воле моей…

Дракон возмущенно завыл, перхнув дымом сквозь узкие ноздри.

– Вот и ответ тебе, – Влад покачал головою. Холод клинка его приманивал собою снежинки. Ослепительно-белые, они щекотали лицо, падали и падали вниз из-под серого, равнодушно смотрящего неба. – Я знаю – ты не можешь простить мне пленения твоего, друг мой Янош… но неужели тебе не жаль жизней своих же людей? Тех, что падут нынче жертвой драконовой ярости?

Хуньяди оскалился. Кривые, как сабли, клыки наползли на припухшие красным губы его, снежной бледностью заволокло багровевшие щеки.

– Смерть ему! – прокаркал стригой. – А дракона ко мне, на цепь. Будет кидаться огнем – колите мечами под брюхо. Оно у этих зверюг самое уязвимое… Да что ж вы стоите-то?! Трусы! – он прыгнул вперед, стремительно, по-волчиному споро, и Мирча – едва успел отразить меч его, рвущийся к Владову горлу. – Ар-р! – прорычал стригой, торжествуя, и, качнувшись, Мирча вдруг захрипел и откинулся наземь возле Владовых ног. Точно сколотый клык, нож торчал в шее его, погрузившись по рукоять.

– Р-р… – стригой упал на колени, в снег, отозвавшийся костяным, мертвенным хрустом, подмышки подняв безвольно осевшего Мирчу. – Аг-р-р… – белые, как сон, как саван, клыки – впились в разверстую рану на шее. Мирча спал, блаженно открыв рот, почерневший от спекшейся крови, ловил снежинки остывающим языком, и в снах его было темно, тепло и уютно, точно в засыпанной снегом глубокой могиле. – Р-р… Пусть сны его будут особенно крепки… – пробулькал стригой, вытирая ладонями губы. Нож его пал под сонные веки Мирчи, истирая последние проблески белого средь глухой, наступающей тьмы. Стригой растянул рот в кривой, сумасшедшей улыбке. – Я обманул тебя, рыцарь дракона. Твой сын не спит, он умер, и его скоро зароют в могилу. Если же сны будут и там его беспокоить… – он глухо расхохотался, поднявшись на ноги, качаясь перед глазами Влада, точно пыль, поднятая ветром, точно могильный прах оскверненного склепа. Перекрестившись, Влад ударил мечом что есть силы. Меч прошел сквозь кровавого цвета стригоев кафтан, не заставив стригоя даже поморщиться.

– Не забывай – у меня два сердца, и оба мертвы, – обняв лезвие пальцами, стригой вырвал меч из дымящейся красным груди. – А ты поразил лишь одно… и что моему сердцу твой гнев, лишь забавный в бессилии! Пронзить его не способны ни пламя, ни сталь, разве что – кол осиновый… но я не вижу кола в руках твоих. Ха-ха-ха-ха! Рыцарь-обманщик! Ловко же я обманул тебя самого!

И поземка взвихрилась в ладонях стригоя, и осыпалась прахом. И в мертвеюще-гулкой, пустой белизне – Влад услышал дыханье драконово, и оно пробудило надежды его.

Задыхаясь, он вскарабкался на спину, меж плащом раскинутых крыл. Оскверненная смертью, под ногами лежала земля. Небо над его головой было голо и бело, как череп, и взирало на землю глазницами туч. Эти сны были чужды Владу, и дракон – не находил в них спокойствия. Обернув к Владу снегом припорошенный нос, он урлыкнул, и Влад – простер руку туда, за пределы тырговиштских стен, где смертью пахло не настолько отчетливо.

– Ты ведь тоже чувствуешь это, дракон? – прошептал он, когда саванно-белый Тырговиште скрылся из глаз его, за сомкнутыми облаками. – Этот всепроникающий тлен, эту гнилостную мертвечину вокруг? Ты мертв, уже много лет как. Я поразил тебя мечом тогда, последнего из рода драконов, и был принят в рыцарский орден имени драконьих убийц, и король Сигизмунд надел медальон мне на шею и опоясал мечом. А после – умер я сам. Я сражался на турнире в тот день, и копье пробило мне глаз, войдя сквозь забрало, и я рухнул с коня и больше уже не дышал. И снег так же падал на голову мне, завихряясь поземкой, и гремела торговая ярмарка, и танцевали шуты… Да, на турнире еще была дева, чей плащ был ярок, как драконова кровь, а шутки остры, точно звон поражающей стали. Она назвала мое имя, а вот я ее имя не знал… возможно, ты прятал его под языком все эти годы, дракон? Я был бы счастлив, если бы ты назвал его прямо сейчас, – Влад сунул руку за пазуху. Огневеющим пламенем, она жгла ладони его – золоченая пряжка, позабытая драконья чешуинка. – Я знаю, ты произнесешь его мне, даже из самой темной могилы, из мертвого, непроглядно-белого сна. Смерть честна, точно исповедь, и чиста, как невеста. И я, всю жизнь свою осквернявший ложью язык – неужели не заслужил себе хоть малую каплю этой ослепительной чистоты напоследок?

Тело драконово содрогнулось, точно полная мертвецами земля Тырговиште излила свой яд, прикоснулась к драконову брюху леденящим касанием. Изогнувши мучительно пасть, дракон захрипел, обернув свою голову к Владу, и густая, черная кровь хлынула из-под драконьего языка. Взмахнув бестолково крылами, он падал… и падал… и падал, сквозь искрящийся яростный снег, через саванно-белые, мертвечиной тянущие облака, в землю, радостно распахнувшую костяные объятия…

…темные топи болотные и присыпанный снегом густой бурелом.

Заскулив, дракон вытянул шею и замер. В стекленеющих, тусклых глазах его стыли верхушки деревьев и небо с серыми, кучно бегущими тучами. Влад коснулся рукою драконьих изломанных крыл.

– Арбалетные стрелы… Удивляюсь, что ты не рухнул прямо на город, дракон. Тырговиште захлебнулся бы смертью, ел бы ее, точно хлеб, макая в меду. Драконово милосердие не знает границ, – он покачал головою. – Только что мне с этого милосердия, если дорога моя теперь так одинока, бела и метельна?

…Осыпая снежинки с ветвей, она вышла из-за деревьев – дева в ярком плаще цвета крови драконовой и зеленых, мертвенно-тусклых одеждах.

– Ты забыла в лесу свою тень, о, прекрасная дева! – Влад склонился в глубоком поклоне. – Мерзлый снег за твоею спиной так же светел и чист, как и добродетель твоя…

Дева расхохоталась, звонким, точно тысяча колокольчиков, смехом.

– Тень моя бродит в ночи бесприютною вылвой, черной кошкой скулит на вершинах холмов, о, доблестный рыцарь! Зачем она мне, сторонящейся кривды во всем? Зачем тень тому, кто стремится всю жизнь к безупречности? – она подала Владу тонкую, бледную руку в пушистой перчатке, и Влад почтительно принял ее. – Пойдем же со мною, о, благороднейший рыцарь – и ты тоже лишишься тени своей, и душа твоя будет так же чиста и нелжива, – прошептала она. – В полночь на перекрестке я возьму острый нож и отрежу тень от ступней твоих. И ты будешь летать со мной над ночными холмами, легче воздуха, легче снежинки… – она рассмеялась. – Соглашайся же, рыцарь Влад, победитель дракона! Или все сомневаешься ты? Думаешь, ждут за лживость твою тебя райские куши? – лицо ее зло исказилось.

– Вот где он, сын вырколаков! – прогремело вдруг за спиной, и Влад обернулся. – Думал уйти от меня, в лесах отсидеться? Нет, нюх у меня посильнее, чем у охотничьих псов!.. К болоту его загоняйте. Там и прикончим, – ожег его слух голос Хуньяди-стригоя. – Скорей, пока вылвины чары не обратили мечи ваши в былинки, а вас – в мохом заросшие пни!

Влад перевел дыхание.

– Нет. Прости меня, прекрасная дева, но не могу я – уйти в ночные холмы за тобой, обратиться души лишенною, проклятой богом нежитью, – он покачал головой. – Всю жизнь я выгадывал, лгал. Теперь же – смерть свою хочу встретить я как подобает крещеному. И если уж суждено мне в посмертии пламя адское – что ж, на все воля господа нашего, а не моя…

И, подняв ввысь окровавленный меч, он шагнул – к тем, кто ждал его на засыпанной снегом опушке.