Блог портала New Author

25. Сказки тетушки Мелиссы. Поэт, который съел свободу

Аватар пользователя Черепаха дипломат
Рейтинг:
1

- А доктор Акке сегодня врезал доктору Бору! – сообщила торжественно Аделина.

- Эм… Он ему врезал замок в дверь лаборатории? – осторожно переспросила Мелисса.

- Он врезал ему по морде!

- Кх, - Мелисса заморгала в растерянности. Вынула изо рта трубку, положила на стол, и снова взяла в руки. – Милая, зачем же так грубо? – осведомилась она наконец с легкой растерянностью. – По морде…

- Оу, прости, тетушка, - девочка зафыркала. – Доктор Акке врезал нынче доктору Бору по лицу. Надо же, грубо! – прибавила она возмущенно. – Им, значит, можно друг другу по морде бить. И ругаться такими словами, что командир покраснел аж до кончиков ушей. А мне говорить об этом – грубо!

- Ладно, прости, - тетя подняла руки ладонями вверх. – Это я от неожиданности. Так это Акке Бору врезал – или они друг другу?

- Сначала – доктор Акке доктору Бору. А уж потом – они вместе друг другу, - охотно пояснила девочка, забираясь с ногами в кресло. – Доктор Акке сказал, что доктор Бор сожрал собственную свободу. Тетя, а как можно свободу сожрать?! – она уставилась на Мелиссу сияющими глазенками.

- Это выражение такое, старое, - отозвалась та. – Интересные вещи творятся, - прибавила она со вздохом. – А ты, я гляжу, прямо оживилась!

- Ну, хоть какое-то разнообразие, - Аделина сморщила носик. – Они все работают, работают. Такие серьезные все, ходят и лбы хмурят.

- А теперь, ты считаешь, они станут веселиться? – Мелисса хмыкнула.

- А кто их знает, - девочка вздернула плечики и печально их опустила. – Тетя Мелисса, ну, откуда все-таки взялось такое странное выражение? Свободу нельзя съесть! Это ж не колбаса.

- Ну… тем не менее, одному человеку это удалось, - хмыкнула та. – Если хочешь – расскажу. Это, правда, не совсем сказка. И я хотела рассказать нынче про другое…

- Расскажи про это! Так интересно, как едят свободу!

- Ну ладно. Это на самом деле грустная история. Хоть и поучительная. Правда, чему там можно научиться – трудно сказать. Случай-то спорный. Тот человек мог получить свободу, а мог и не получить – и помереть голодным… впрочем, слушай.


*** ***


Жил давным-давно один поэт.

Талантливый он был, этот поэт. Даже гениальный – так многие говорили, кто слышал его стихи. И острый на язык – невозможно!

Доставалось от его зубоскальства всем. И князьям, и их присным, и купцам, и богачам. Люди простые его любили. А вот сильным мира сего поэт стал как кость в горле.

Другой на его месте давно обогатился бы. При дворе местного владыки было много поэтов и певцов. Да и его вельможи и соратники не отставали – при каждом находился какой-нибудь стихоплет, что в одах либо песнях восхвалял своего господина.

Модно это стало в те времена – окружать себя стихоплетами и песенниками.

Но всем им по части дарования далеко было до бедного поэта, что бродил из города в город и выступал перед людьми на площадях за гроши.

И каждый из сильных мира сего боялся попасть в его вирши. Уж больно зло он высмеивал их в своих стихах.

Простой люд говорил – не иначе, устами его говорит сам всемогущий Творец. Потому как не в силах простого смертного так ловко составить слова, чтобы они жалили подобно свирепой пчеле. Богатые же толковали – не иначе, кто-то из темных владык былого, низвергнутый в мрачные глубины преисподней, запустил цепкую руку в сердце нечестивца, и говорит его устами, смущая умы черни.

Соглашались с этим суждением и священники – служители набирающей силу церкви Черной глины. Потому как доставалось от острого на язык поэта и им.

И крепко доставалось! Больше даже, пожалуй, чем князьям и богатеям.

Это его и погубило. Церковь-то крепко забрала правление в свои руки. И отдавать вожжи святые отцы не собирались. Поэта схватили, обвинив в богохульстве и ереси. Заодно приписали ему и колдовство. В то время многих хватали, обвиняя в колдовстве. Костры на площадях тогда горели часто.

- Тетя, как же так! – возмутилась Аделина. – Вот если ты настоящего колдуна схватишь – так он не станет ждать, чтобы его на костер отправили. Сам туда отправит кого хочешь!

- Ну, не так все просто, - Мелисса усмехнулась. – Что ж ты думаешь – против колдунов… как бы это сказать, - она помолчала. – Их же оружие против них, в общем, и оборачивали. Настоящие колдуны, правда, старались не попадаться – это верно. И чаще всего им удавалось избежать встречи со служителями Творца. Тем более – церковного судилища и костра. Чаще всего сжигали невиновных, которых оклеветали. Или неугодных, которых удобно было объявить колдунами. Так короли на Золотом юге и эмиры на Тисовом юге поступали с вельможами, набравшими слишком большую власть и богатство, с лишними претендентами на престол или просто с теми, чьи состояния могли существенно пополнить казну.

- А поэт, значит, оказался неугодным, - протянула девочка.

- Само собой! Причем почти для всех: и для короля той земли, где жил, и для его министров и вельмож, и для церкви и ее служителей.

Словом – поэта погубил его слишком длинный язык. Ну, или его слишком божественный дар – как посмотреть. Его схватили, обвинили в колдовстве и судили.

Поэту повезло – его не подвергли пыткам. Священники опасались, что это вызовет негодование черни. Они нашли каких-то свидетелей, которые прилюдно подтвердили, что поэт занимался неблаговидными и пакостными делами. Волшбой, убийствами, поеданием младенцев и даже осквернением могил. За это, мол, и получил он свое дарование поэтическое от темных сил. После этого от него отвернулись все, кто совсем недавно восхвалял его.

Беднягу приговорили к сожжению на костре – а как же, колдун!

Несчастный поэт сидел в своей камере на соломе и ждал казни. Грызла тоска и обида. Его оболгали, оклеветали и собирались лишить жизни. А ведь жить так хотелось!

Он с тоской глядел на белый свет сквозь зарешеченное окно. И больше всего мечтал о том, чтобы в камеру вдруг принесли какой-нибудь предмет, в котором окажется записка – мол, подготовлен побег, ключ от его камеры и веревка.

Вот только кто станет устраивать побег опростоволосившемуся поэту? Нет, это все мечты! Бесплодные мечты.

И вот – последний день. Наутро оклеветанному поэту предстояло взойти на костер. Перед этим все найденные записи его стихов тоже должны были сжечь. А самому поэту предстояло услышать, как глашатай во всеуслышание объявит: все стихи осужденного – ересь и богохульство, назначение которых – сбить с пути истинного простых людей. И их надлежит забыть, вычеркнуть из памяти и сердец.

Не только жизни лишался поэт, но и дело его жизни было уничтожено. Все его труды разом потеряли смысл. Грызли тоска и злость.

Вечером принесли последний ужин. Помилуй Творец, что это был за ужин!

За долгие недели в тюрьме поэт отвык от приличной пищи. Да что там в тюрьме – он и на свободе никогда не видал такого великолепия, да еще и разом. Разве что издали, на чужом столе.

Запеченное мясо и птица, колбасы и окорок. Фрукты и вино. У поэта от изумления разом все мысли из головы вылетели.

Да, раз уж принесли такие яства – помилования точно не предвидится! Да и помилуют – снова ждет полуголодное нищее существование. А проку – никакого: на что писать стихи, если в какой-то момент их могут запросто объявить опасной и вредной ересью, а списки их – сжечь до единого?

Ведь люди – те самые люди, которых он защищал в своих стихах, несчастные и обездоленные – совсем скоро забудут его! Им прикажут вычеркнуть его стихи из памяти, и они вычеркнут.

Словом, решил поэт, раз уж жизнь так несправедлива и безжалостна, хотя бы наесться напоследок до отвала. За всю свою голодную жизнь. За все куски, что не доел.

- И он все съел?! – ахнула девочка.

- Все, не все – а закусил он основательно, ни в чем себе не отказывая. Да и яства были – лучшего качества, самые вкусные. Как тут отказать себе? Поэт решил – пусть уж хоть что-то хорошее запомнится напоследок. Да и увлекся.

- Да так, что лопнул!

- Злорадство – скверная штука, - назидательно проговорила Мелисса. – Лопнуть не лопнул, но дурно ему сделалось. Поэт ведь был нищим, ему редко удавалось просто поесть досыта! А тут – жирное, жареное, сытное, разнообразное, да в таком количестве. Уж после того, как он окончил трапезу и прилег, ощутил чрезмерную тяжесть в животе. Сперва подумал – пройдет. Но тяжесть не проходила, поэта стало мутить. Дурнота усиливалась.

- А врач к нему не пришел? – Аделина нахмурилась.

- А он никого не звал. Стыдно ему было. Подумай – поэт, воспевающий справедливость и свободу, обличающий порок и жадность! И вдруг обожрался так, что с ног свалился. В буквальном смысле.

Позови стражников – станут насмехаться. И не будут хранить в секрете то, чему свидетелями стали! Разнесут историю о том, как незадачливый поэт сожрал больше, чем мог, повсюду. И останется он в людской памяти глупым и нелепым обжорой. А тюремный врач, небось, скажет – мол, ничего. Казнь на рассвете – она любую хворь разом излечит. Все мучения прекратит. И не станет тратить на него лекарства. Да и не станет никто поднимать из-за приговоренного узника врача ночью с постели.

Так поэт решил. И не стал никого звать – лежал и мучился. Досадовал, что даже выспаться не может напоследок.

Судьба порою насмехается очень жестоко.

У поэта нашлись друзья. Те, кто не пожелал равнодушно смотреть, как их кумира казнят, а стихи его – уничтожат. Они решили устроить побег.

В темный ночной час, когда дурнота чуть прошла, а живот перестало крутить, поэт с горем пополам задремал. И в это самое время услыхал шорох!

Он, впрочем, решил, что это у него зашумело в ушах, а может – сон приснился. Мудрено ли, в таком-то самочувствии! Поднялся, чтобы выпить воды – после обильного ужина мучила жажда. И увидел, как решетку с окна его камеры осторожно сняли чьи-то руки. А спустя мгновение внутрь запрыгнул человек.

Он прижал палец к губам, призывая к молчанию. Вовремя – изумленный поэт чуть не вскрикнул. Появление ночного гостя так его ошарашило, что он даже о дурноте позабыл.

Побег подготовили на славу: и решетку сняли бесшумно, и веревочную лестницу спаситель захватил с собой в камеру. Несколько сообщников ждали беглеца сразу за городской стеной со свежими лошадьми, готовыми скакать целую ночь напролет.

Кое-кто считает, что и стражников подкупили – так гладко прошел тот побег. Не исключено, что среди стражи были и те, кто искренне сочувствовал заговорщикам. Иначе как бы они покинули город до открытия ворот?

Так или иначе – поэт был свободен, и мчал прочь в сопровождении людей, готовых сопроводить его туда, где он окажется в безопасности, снабдить деньгам и помочь устроиться.

Жизнь и свобода!

Вот только поэту делалось все хуже и хуже. Выбираясь из крепости по веревочной лестнице, он мучился непривычной одышкой. Сердце колотилось надсадно, когда он шагал по городским улицам вслед за провожатым. К двери в городских воротах он подошел на трясущихся подгибающихся ногах. А едва очутился за стеной, его вырвало.

Усевшись на коня, в первый момент почувствовал себя чуть лучше. Но вскоре оказалось, что держаться в седле даже тяжелее, чем идти своими ногами.

Поэт держался изо всех сил – не каждый день выпадает шанс на новую жизнь! Ведь он получил то, о чем уже не смел и мечтать: свободу, жизнь, возможность творить дальше! И это было истинное благословение Творца.

Но ему делалось все хуже и хуже. К рассвету он уже едва держался на лошади и ничего не замечал вокруг, так ему было плохо.

Только тут спутники обратили внимание на его плачевное состояние. Поэт, впрочем, мучимый стыдом за собственную невоздержанность, еще нашел в себе силы отнекиваться и уверять, что может продолжать путь.

Спасители все же решили рискнуть и остановиться в небольшом постоялом дворе в стороне от дороги. Спасенный к тому моменту оказался совсем плох.

Он с трудом вскарабкался на второй этаж, где хозяин выделил комнаты постояльцам. Его уложили в постель, служанка принесла какой-то целебный отвар. Больной к тому моменту впал в беспамятство. Был бледен, покрылся испариной, дышал тяжело. Жара не было – и это ввергло собравшихся у его постели в недоумение. Если несчастный подхватил лихорадку после заключения – то это странно.

Быть может, отравление? Бедняга стонал и держался за живот. Яд? Хозяин предложил промыть желудок – на случай, если больной чем-то отравлен. Он даже отправил слугу за лекарем, что жил где-то неподалеку.

Лекарь явился спустя пару-тройку часов. В те времена лекари ходили к своим пациентам пешком. Желудок к тому времени успели промыть, и поэту даже немного полегчало. Он забылся тревожным сном. Эскулап было возмутился – на что понадобилось его тревожить, когда больному и так полегчало. Насилу хозяин и спутник поэта уговорили его остаться на время – на случай, если сделается вдруг хуже.

Лекарь с неохотой согласился. Один из спутников беглеца шепнул трактирщику, что заплатит за завтрак для него и за все хлопоты – мол, пусть любезный хозяин не беспокоится. И пусть подаст скорее лекарю поесть – негоже тому ходить голодным. И трактирщик, и лекарь после такого заметно повеселели.

А вот поэту к обеду сделалось совсем дурно.

Как ни бился с ним эскулап – все оказалось без толку. Несчастный умер, когда солнце поднялось в зенит.

Перед смертью он в бреду каялся в жадности и невоздержанности. Лекарь кивал и хмыкал, трактирщик с любопытством прислушивался.

Что оставалось? Казнь назначили на рассвете – а значит, в крепости давно уже хватились беглеца. Расплатившись щедро с трактирщиком и лекарем, спасители помчались прочь, стремясь оставить как можно большее расстояние между собою и городом, откуда забрали поэта. Тело умершего оставили на попечение местного священника и служителей кладбища.

Поэта похоронили на окраине деревенского кладбища, в простой могиле, на которой не указали даже имени. Поставили лишь деревянный столб.

В книге записали эту могилу, как могилу безымянного путника. Туда и отвели городских дознавателей, которые добрались до того постоялого двора спустя аж пару седмиц.

Собственно, если бы дознаватели не стали так рьяно разыскивать беглого поэта, история эта так и заглохла бы, и осталась безвестной. Имя поэта благополучно забыли бы, и лишь в каких-нибудь замшелых хрониках, быть может, оно мелькнуло бы пару раз. Да и то – маловероятно.

Однако могилу его нашли, нашли и свидетелей. Перепуганный трактирщик рассказал все. Лекарь тоже дал показания.

Дознавателям пришлось признать: доставить осужденного на казнь не удастся, потому как тот скончался сам. Парадоксально – но убил его именно приговор. Только накануне казни можно было получить столько еды, чтобы переесть до заворота кишок. Так что, можно сказать, что покойный отправился на тот свет благодаря правосудию. Пусть оно оказало воздействие и не напрямую.

Правосудие восторжествовало – хоть и окольным путем. Осужденный исполнил свой приговор сам. И как тут не усмотреть руки всемогущего Творца!

Поэт, сам того не желая, сделал свое имя бессмертным в веках.

Их ведь много было – таких поэтов, певцов и рифмоплетов, что поднимали голос против алчности и несправедливости. Всегда среди хора лживых и льстивых подпевал, что лили елей в уши богачей и вельмож, находились один-двое, что шли наперекор.

Но лишь один из этих несогласных прославился тем, что умер от собственной невоздержанности, едва обретя свободу.


*** ***


- Значит, и доктор Бор так же съел свою свободу? – протянула Аделина.

- Я думаю, что доктор Акке погорячился, милая, - Мелисса погладила девочку по волосам. – И когда остынет, то сам это поймет. И попросит у него прощения.

- А если не остынет и не попросит?!

- Ну, тогда ему, боюсь, придется делом подтвердить свои слова, - хмыкнула тетя. – И попытаться не есть вообще до момента обретения долгожданной свободы. Боюсь, правда, навредит эдакий финт ушами не ему одному, - она вздохнула. – В том, чтобы доктор Акке был жив и находился в добром здравии, заинтересованы все, кто здесь находится. Он нам всем нужен – так же, как и доктор Бор, и доктор Ортис.

Аделина вздохнула и нахохлилась. Хотела сказать что-то недовольное, но насторожилась, услышав шорох.

Мелисса оглянулась, потом заглянула, склонившись, под кресло. Из-под него вылез хомяк с рыжими пятнами, смешно подергивая носиком и блестя глазками-бусинками. Женщина подставила ладонь, и он немедленно на нее взобрался.

- Это же Гектор! – воскликнула Аделина.

- Он самый, - согласилась тетя, выпрямляясь и усаживаясь. – Я забрала его у доктора Бора. Ему не до хомяка, а я за ним буду ухаживать.

- А если он убежит, тетя?! – девочка с укором поглядела на нее. – Он ведь у тебя даже без клетки.

- От меня не убежит, милая, - усмехнулась Мелисса. – Я – не доктор Бор, чтобы от меня так просто было удрать. Да и к чему ему бегать? Я о нем забочусь, играю с ним. И не держу в клетке, в которой ему скучно. А у доктора Бора своих забот хватает, куда ему еще хомяк! Гектор у него захиреет окончательно, да и правда умрет. А нам двоим не скучно. Да, маленький? – она осторожно погладила пальцем по шерстке.

Аделина перебралась на подлокотник ее кресла, тоже принялась гладить мирно сидящего на ладони хомячка. Тот сопел и совсем не пытался убежать.

- У меня ему хорошо будет, - снова заговорила Мелисса. – Нечего ему нервировать доктора Бора. Он сейчас без того занят.

- Слишком они все нервные, - мстительно буркнула девочка. – Ругаются и морды друг другу бьют. Только и заняты, что своим реактором! – наябедничала она.

- Ну, реактор тоже нужен, - рассудительно отозвалась тетя.

- Непонятно только, для чего, - мрачно отозвалась Аделина. – С реактором они возятся, а теплицу с клубникой разбирать принялись, - она вздохнула. – Так что клубники больше не будет… разве это правильно?!

- Значит, не до клубники сейчас. Теплицы вообще все разбирают – не только с клубникой. Что-то они хотят переделать.

- Мне это не нравится, - заявила девочка. – Зачем переделывать теплицы? Что еще за новшества?!

- Любое новшество означает возможные перемены, - заметила тетя. – А перемены – это хорошо. Наверное, - она задумалась. – Мы сейчас болтаемся все в неопределенности. Перемены имеют шанс нас из этой неопределенности выдернуть. В конце концов.

- Куда выдернуть? – скептически покривила личико девочка.

- Да хоть куда-нибудь.

- Хорошо там, где нас нет, - буркнула Аделина. – Так наш командир говорит!

- Там, где нас нет, действительно хорошо, - женщина вздохнула.

- Тетя Мелисса! Но мы-то здесь…

Рейтинг:
1
СИРена в ср, 29/12/2021 - 13:56
Аватар пользователя СИРена

Жрать нужно в меру. Smile

__________________________________

События не всегда подконтрольны нам. Но мы всегда можем контролировать свое понимание этих событий и свою реакцию на них. "Iuppiter iratus ergo nefas".

Черепаха дипломат в ср, 29/12/2021 - 15:26
Аватар пользователя Черепаха дипломат

Жрать нужно в меру.

Кто ж о таком думает накануне казни Злой