19. Приют Нужных путников

Дарен

– Дарен, какой твой главный страх, скажи.

– Страх ответственности, боюсь стать правителем.

– Сам знаешь, боязнь ответственности для короля уже не просто страх, а порок, и я вижу его в тебе, – посмотрев сказал Собиратель грехов.

– А как он выглядит?

– Вижу парня, похожего на тебя, который трусовато прячет голову под подушку, а корону засовывает под кровать. Неожиданно, но я так вижу.

– Есения, а ты это видишь? – спросил девушку.

– Странно, но вижу, что он описал: тебя испуганного, и подушку, и корону. А появилось видение, когда он как-то по-особенному на тебя глянул, как будто другими глазами. Только видение это странное, существует в момент, когда к Себастьяну прижимаюсь и слышу стук его сердца, а как отстраняюсь – не вижу.

– Нарисовать сможешь?

– Смогу.

– Рисуй быстро, пока не забыла.

Есения стала рисовать.

– Дарен, ты что удумал? – озабоченно спросил Собиратель грехов.

– Понимаешь, то, что она рисует, а потом бросает в огонь со словами «пусть сгорит», исчезает. Сейчас на мне поэкспериментируем, с чашками эксперимент уже провели.

– Ты что, серьезно? А если ты пропадешь?

– Ну, ты же сам сказал, что можешь отделять человека от греха, на картинку сейчас посмотришь – увидишь, что там изображено будет – я или мой порок.

Есения нарисовала рисунок довольно быстро, таким трусом я себя еще не видел. Хорош гусь, будущий правитель. С таким действительно не грех и расстаться.

– Ну что, похоже? Это я изображен или мой порок?

– Нет, Дарен, точно порок. И если ты его осознаешь и жить с ним не хочешь, я его заберу. Но как, Есения, ты это могла увидеть?

– Я же уже сказала: когда ты меня к себе прижимаешь, я вижу, а уж нарисовать – это, видать, и есть мое предназначение.

– Пробуем, – резко сказал я, хотя волна страха подкатила под горло. Вдруг сейчас и меня, как чашки, не станет?

Есения и Себастьян задумчиво смотрели на меня.

– Неужели это возможно? – только и сказали они почти хором. – Ты ради нас готов рискнуть?

Есения подошла к камину, бросила рисунок, и сказала:

– Пусть горит.

Бумага вспыхнула, а у меня из сердца как будто что-то ненужное вырвалось, и стало легче дышать. Бумага прогорела, а я стоял живой и улыбался.

– Себастьян, что ты видишь во мне? Скажи, оно пропало?

– Да. Невероятно! Вот он выход!

Он подхватил Есению на руки и стал кружить её по комнате.

– Счастье, счастье, я могу жить, я могу жить, как человек. Ты моё чудо, моя награда, моё счастье. Ты согласна быть со мной? У меня сейчас нет кольца, чтобы заключить помолвку, я не могу обещать легкую жизнь, но теперь всё будет иначе. Если ты будешь со мной, если всё так, мы сможем жить как люди. Надо будет ездить, но не одному, можно жить, не избегая лишних встреч. Смогу после работы общаться с людьми. И я смогу обнимать живого человека, не просто человека, мою девочку, мою любовь. Единственную!

Есения смеялась. Слезы катились по щекам. Как хорошо, что они встретились, эти двое, предназначенные друг для друга. Даже завидно. Тоже хочу счастья и, конечно, любви. Только вот я её еще не встретил – и тут вспомнил об Олесе. Как она там, спит или опять смотрит в потолок?

– Я пошел, проведаю Олесю, а вам есть о чем поговорить, – и вышел из гостиной.

На душе было так легко. Благодаря этим двум людям страх, с детского возраста терзавший душу, ушел, пропал. Ответственность за королевство, за будущее правление осталась, а страх пропал. Здорово.

Олеся не спала. Она лежала, свернувшись калачиком, и больше не плакала. Лучше бы она плакала. Потерянность и непонимание, зачем она в этом мире, усилились. Ей было плохо, очень плохо.

– Олеся, милая, ты хочешь чего-нибудь, может, яблочко съешь? Не смотри на меня так. Ты нам дорога, важна.

Для меня это были не просто слова. Она мне действительно стала невероятно дорога. Я не представлял, что её может не стать в моей жизни и не стать вообще.

– Олеся, у нас хорошие новости, – и стал рассказывать ей про Предназначенную и Собирателя грехов.

– Не бойся, Олеся, мы что-нибудь придумаем, и ты выздоровеешь.

Я прижал её к себе. Маленькая, исхудала за это время, не ест ведь ничего. Она вся дрожала.

– Олеся, тебе холодно.

Она покачала головой.

– Страшно?

Наконец-то заговорила, медленно и тихо.

– Мне очень страшно, Хи. Я, наверно, умру. Зачем я тут? Все бессмысленно. Вы живые, а я нет. Нет смысла держаться за эту жизнь, я здесь чужая, ненужная.

– Неправда, Олеся, ты нужная и не чужая, дорогая. И мне, и Ха, и Ветру, я говорил тебе уже об этом. Не думай о смерти. Один мудрец говорил: «Как мы можем знать, что такое смерть, когда не знаем ещё, что такое жизнь». Ты ещё не знаешь жизнь, ты мало прожила. Она интересная, жизнь.

Я прижал её сильней, лег рядом, положил её голову себе на плечо.

– Лежи. Я рассказывал тебе, как хорошо все решается у наших друзей, и у тебя будет. Всё будет. Только не дрожи так. Верь.

– Не верю. Все ушло, впереди нет ничего. Если в жизни нет смысла, зачем жизнь?

– Олеся, тебя ждет дорога, придет весна, мы опять пустимся в путешествие. А хочешь, останься с Даном, он хороший. Правда, я сердился на него, думал, он ветреный, а он хороший, заботится о тебе. Хочешь – будешь летать по всему миру с ним, а хочешь – пойдем дальше с нами. Мы придумаем, как тебе помочь. Вот увидишь.

– Знаешь, Хи, мне сейчас приснился сон. Единственный не страшный сон за последние дни. Я видела птицу – большую, с разноцветным оперением, и у неё человеческая голова, лицо прекрасное, и она пела. Потом посмотрела на меня и заговорила. Странный стих, я запомнила:

«Душа как выжженная пустошь,

Ничто на ней не прорастёт.

Ты не мертва и не воскресла,

Моя слеза тебя спасёт».

– Не знаю к чему он. Прилетит Дан, поговорим. Чайку горяченького хочешь? Нет? Поспишь ещё немного?

И она задремала. Устал. Не знаю, что делать. Ха не советчик сейчас, такое впечатление, что не понимает всей серьезности ситуации. Нужно ждать Ветра. Единственный, с кем можно поговорить, да ещё Сказитель. Он мудрый человек, но известие о сыне и то, что он так виноват перед его матерью, просто выбило его из равновесия. Всегда спокойный и чуть насмешливый, он сильно изменился. Он то писал что-то судорожно, то сидел и смотрел в окно, будто собираялся бежать вперед к своим сейчас и босиком, то хмурился и что-то обдумывал. С этими мыслями я заснул, обнимая Олесю.

Утром пришел Ха. Удивился, увидев, где я сплю, разбудил меня и велел пойти отдыхать.

Глеб

Вот, разбудил братца, пусть отдохнёт, побуду немного с Олесей. Хи и Ветер всё время ею занимаются, но не знают, что делать. И я не знаю, что делать.

Олеся стонала во сне, вскрикивала, тревожно что-то бормотала.

Как она измучилась. И молчит, а так хочется с ней поговорить. Расскажу ей, как вокруг хорошо, пусть о хорошем думает.

– Олеся, это я, Ха. Ты уже открыла глаза? Сейчас утро, а ты помнишь, я всегда говорил: «А что хорошего ждет нас сегодня?», и опять скажу. Хочется с тобой в лес пойти. Там сейчас удивительно красиво. Снег лежит шапками, ели как невесты, схватишь её за лапку – и весь в снегу с головы до ног. На рябине снегири сидят, ягоды красные и грудки у снегирей красные, может, не такие яркие, но смотрится здорово. Ты знаешь, как я люблю на это всё смотреть. Олеся, ты слушаешь меня? Не смотри так жалобно. Я так жалею, что не могу рисовать. Хочется эту красоту всю на память оставить, людям показывать. Я бы тебе эти увиденные кусочки сейчас принес, ты бы любовалась, мысли плохие оставила. Может, встанешь, выйдем на улицу? Сегодня солнышко, мороз сильный. Не можешь? Сил нет? Я тебя сейчас заверну в одеяло и на минутку вынесу во двор. Не хочешь? Не бойся, я не уроню тебя.

Я схватил её невесомое тельце и вынес за двери. Снег искрился и хрустел под ногами. Небо ярко-синее, морозное, деревья в снегу.

– Правда, красиво? Тебя не радует? Удивительно. Хочешь домой? Странно. Ну, посмотри, как красиво. Почему ты закрываешь глаза, Олеся? Устала? Всё, несу назад.

Я отнёс и положил её в кровать. Жалко её, и странно, что она не чувствует, как чудесно вокруг. А я так мечтаю, чтобы все это почувствовали.. Что делать, буду просто сидеть, думать о хорошем.

– Олеся, я мечтаю о весне, о дороге, так хочется увидеть новые реки, новые леса, другую природу. Тебе ведь тоже? Не хочется? Не может быть! Это хандра, она пройдет. Всё плохое уходит. Поспи.

Олеся провалилась в сон, как в какую-то яму, а я пошёл завтракать.

Дарен. Волшебные птицы

У Ха не хватает терпенья сидеть с Олесей, он то возбужденно ей что-то рассказывает, но сидит грустный и не знает, что сказать. Мне нужен Ветер. Этот приснившийся Олесе стих не идет из головы. Слеза, которая её спасет, чья слеза?

Ветер залетел быстро и сразу метнулся в комнату к девушке, на ходу вытаскивая из-за пазухи цветы и огромный оранжевый фрукт с приятным запахом.

– Олеся, это орхидеи, посмотри, какие они нежные, как ты. Понюхай, как пахнут. Они растут в Африке, их тебе Бриз передал, в горшочек посадил, чтобы долго цвели. Они будут стоять у кровати, смотри на них чаще. А это апельсин, сейчас почищу, съешь долечку. Вот умница.

Мы сидели у её кровати, и эта девочка была для нас важна, как никто другой.

– Ветер, тут Олесе приснился странный сон, в нём был стих, явно с намеком, – и я рассказал ему его.

– Да, действительно интересно. Только непонятно, чья слеза.

– Не знаю. Ещё видела птицу – туловище птичье, а голова человеческая. Она пела, а потом вот этот стих рассказала.

– Это уже интересно. Я знаю три таких птицы: Гамаюн, Сирин и Алконост, и каждая из них может петь, а вот плакать? Какая из них, если это они? Сирин в принципе плачет, но как-то никого не спасает. Дарен, я с дедом посоветуюсь. Он сказал, что никто из богов не имеет права помогать Олесе – это было требование Мораны, когда она её отпускала. Так что не знаю, кто это может быть. Хи, я полетел, буду только завтра и постараюсь разузнать поподробнее, кого и где искать.

Мы вышли в гостиную.

– Ветер, как ты думаешь, почему потеря смысла жизни так сильно на нее повлияла? – спросил я. – Мне кажется, многие прекрасно живут и без смысла жизни: едят, спят, танцуют. Сколько таких видел при дворце.

– Ты прав, я тоже об этом думал. Для Олеси изначально был важен смысл жизни, свой путь, предназначение. Боюсь, кажется, её состояние ухудшается, и не ест ничего. Надо быстрее искать ответ. Немного у нас времени. Улетаю, накорми её хоть чем-нибудь.

Я поведал Сказителю о сне, который приснился девушке, и о запомнившимся ей стихе. Для того, чтобы понять подсказку, надо знать, от кого она исходит. Попросил его рассказать о птицах, пошел предупредить Олесю, что мы зайдем.

Любим пришел и начал быстро рассказывать – видел, как ей тяжело.

– Насколько я знаю, чаще всего влияют на судьбы людские семь птиц. Из них имеют женскую голову и тело птицы четыре. Праматерь птиц Стратим очень большая, её можно исключить, да и обитает она возле Моря-Окияна. Остаются три: Гамаюн, Сирин и Алконост.

Вероятно, стоит исключить Сирин. Известно, что её великолепный голос и пение завлекают людей, и услышавшие его, могут впасть в беспамятство и следовать за ней, куда позовет. Перья Сирин окрашены в темно-синий цвет, иногда днем кажутся синими, а вечером пурпурными. Сирин – птица темная, мистическая, неоднозначная, чаще всего встреча с ней печаль или беду предвещает. Изредка боги могут послать её предупредить человека недостойный поступок не совершать. В ситуации с Олесей боги пообещали не вмешиваться, значит, чудо-птица действует от себя, а она точно недостойный поступок совершать не будет. Так что остаются, думается, два возможных варианта. Это или Алконост, или Гамаюн.

Алконост удивительная птица, тоже поёт замечательно, тоже голова человеческая с лицом юной девы, а тело птичье. Живет она на острове Буяне и, сказывают, сидит там на яблоне с золотыми плодами. Зимой же Алконост летает по миру, успокаивая бураны и метели. На зимнее солнцестояние Алконост опускает яйца в пучину Моря-Океана, и в это время не бывает штормов, все моря абсолютно спокойны. Мудрые люди сказывают, что встретить Алконост – к удаче. Её пение настолько прекрасно, что в сердце каждого, кто услышит его, пробуждаются самые светлые и добрые эмоции, и он тут же наполняется бесконечной радостью и счастьем, только, заслушавшись, домой может не вернуться. Заговорить с ней только мудрому удаётся, не любит она, когда знания её в абы какие руки попадают. Как видите, вариант подходит, но то, что это птица Гамаюн, тоже очень вероятно.

Вот послушайте. Вещая птица Гамаюн считается самой мудрой, живет она от сотворения мира и всё знает, всё ведает и прилетает иногда рассказать людям про добро и зло. Голова у нее девичья, тело птичье, а вот оперенье, как и у той птицы, что Олеся во сне видела – разноцветное и переливается. Часто видят в её лапах свиток с текстами. Крик Гамаюн услышать – значит, добрую весть получить, ещё предвещает она счастье. Любит она петь людям божественные песни, мудрости учить, на путь добрый наставлять. К ней за советом обращается тот, кто знает, что спросить, и кто умеет понимать мудрое. Также она пророчит будущее, но лишь тем, кто готов его принять. Научает она героев перед трудными походами, без её участия раньше ни один подвиг не совершался. Над чьей головой крыльями своими повеет, низко пролетая, тот будет непременно владыкой. Живёт она на Буяне, но часто прилетает на Дерево Мироздания посидеть, подумать, мудростью наполниться. Вот такой у нас расклад. Обе эти птицы подходят под описание, только про слёзы их ничего не слыхивал.

Продолжение следует.