13. Приют Нужных путников

Рассказ Сказителя

– Стояли мы с песнярами в одном городе, – Сказитель еще раз вздохнул. – Ухаживал там я за одной хорошенькой девушкой. Гуляли, целовались и всё такое. Веселая она была и приветливая. Не понял тогда, что она не совсем такая, как другие, с которыми встречался. Всерьез их не воспринимал – девушек много, имена у них вроде и разные, а по сути одно – «Забава». Я про нее вспоминаю. Давно это было, она, наверное, и не помнит меня, да и замужем поди давно. Просто погулять себе позволил добрый молодец. Семьей себя обременять не хотел, хоть и не такой уж и юный был, лет тридцать пять стукнуло. Мне казалось, что впереди у меня много всякого важного: приключения, песни, люди, встречи, дороги, развлечения – в общем, жизнь вольная. Рано о семье думать. Когда меня песняры в дорогу позвали, сказала: «Иди, Любим (мать меня так при рождении назвала – красивый, значит), прощай, плакать не буду, не держу тебя. Ветер в чулане не запрёшь и воду в решете не унесёшь. Что бросишь, с самого начала понимала, проклинать не буду. Скажу, что вижу: а вижу тебя уже не юношей на постоялом дворе зимой. Вокруг тебя люди. У них счастье впереди, и ждут они его, а ты ничего не ждешь, кроме новой сказки. И завидуешь им, и больно тебе, а изменить уже ничего не можешь. Иди, не держу. Скатертью тебе дорога». Развернулась и ушла. Часто о ней вспоминаю, особливо зимой. А этой зимой так вообще всё время видится наше расставание. Прошу тебя, Ветер, этот день расставания переписать. И остаться с ней могу, и с собой в дорогу забрать могу. Тепла её мне не хватает. Поумнел. Потерял я её в один день – вернуть хочу этот день и всё исправить, если получится. Можно?

– Не повезло тебе, Сказитель, то бишь, Любим, с моим обещанием. Переписывать не буду. Просто поезжай туда. Сын у тебя, уже десять лет ему. Хороший мальчик, умный. Отец ему нужен. Трудно Любаве одной воспитывать, хоть и сильная она, и мудрая, а тяжело пришлось. Что смотришь? Не ждал? Не думал? Если так страдал, почему в тот город не наведался? Всё от своих грехов прятался? Увидеть и устыдиться боялся? Мог бы я, конечно, просто так вернуть тебя в тот день, да ведь разве изменился бы ты, если бы не передумал за эти годы обо всем длинными, зимними вечерами, не выстрадал в своём одиночестве. Можешь на меня обижаться, но Ветер Перемен – переменчивый, значит – хозяин своего слова. Захотел – дал, захотел – взял. Нельзя тебе тот день переписывать, и ты понимаешь, почему. Весна придет, сам всё будешь пытаться исправить. Что легко дается, не ценят.

Сказитель вздрогнул. Вот уж не думала, что ему сорок с лишним лет, мне он казался почти стариком. Хотя Микулишна смеялась и говорила, что для тех, кому шестнадцать, люди старше двадцати пяти стариками кажутся.

– Ветер, а ты откуда Любаву знаешь? – еле слышно спросил Сказитель.

– Как откуда? Весть ей принес про перемену в её жизни, что беременная она. Она спокойно новость восприняла. Приятно вспомнить ее – красивая женщина, сильная. Поблагодарила и сказала, что справится, даже если родители ее из дома выгонят. Помню, посмотрела на меня и сказала: «Если я с этой проблемой не справлюсь, то кто? А на людей мне плевать. Ребенок мой, и я смогу его на ноги поставить. И прокормлю, и одену, и выучу». И, кстати, так и вышло. Я, когда интересных и сильных людей встречаю, с удовольствием к ним просто так залетаю. Она до встречи с тобой хорошо шить умела, так ещё подучилась, наряды, что из-под её рук выходят, и в столице надевают по праздникам. Не бедствует она совсем. Сватались к ней многие. Красивая, умная, спокойная, работящая, к таким и под каблук можно, и просто рядом находиться хорошо. Только обожгла её любовь, не верит мужикам. Сердце как у Фрости у нее не замёрзло, но больше в него никого из мужчин не пускает. Так что не знаю, хватит ли тебе всего твоего таланта сказителя, чтобы её внимание вернуть.

– Я не знал об этом. Много женщин на моём пути встречалось. Многих, наверно, обидел. Не хватило ума понять, что Любава особенная. Что-то подсказывало: присмотрись, неправильно делаешь – и всё равно оставил.

– Проси мудрости, Любим, думай, время еще есть, дорога отсюда для тебя после зимы откроется. Ищи мудрости и с Олесей занимайся, это уже моя просьба.

И он обратил внимание на Фантома.

– Ну, здравствовать и тебе, Святослав, что здесь Фантомом кличут. Баловень судьбы и женщин, придворный повеса. Рад видеть тебя, даже в этом теле. Пусть другие не слышат, а я-то тебя слышу отлично. Знаю, как ты тело-то потерял. Просишь не говорить, а почему? Пусть знают, у нас здесь все свои тайны наружу выложили. Тебе перед Клевенс стыдно? И ты до сих пор ей не рассказал о своей глупости? Когда ты по пьяни в карты душу проиграл своему другу и собутыльнику, недоученному магу, и он по недоумию не душу взял, а тело, а что ему с бездушным телом делать – не знал, поэтому его в другой мир и сплавил. Там таких бездушных тел валом. Это в этом мире тело без души погибает за два месяца, а в том бездушные живут получше тех, что с душой. Несильно мучаются, даже наоборот, гордятся. Бизнес на крови делают, войны ведут, да всего и не перечислишь. Тело твое там живехонько и здравствует, политикой занимается, так что, сюда его трудно будет заманить. А вернётся тело – так может возникнуть конфликт с душой. Странно с ней дела обстоят. Уж больно сильное противоречие между поведением души и тела. Нужно будет просить не просто тело вернуть, а чтобы оно еще забыло, какие темные делишки в отсутствии души делало. А в этой ситуации и раздвоение личности может начаться, тебя ещё в шизофрении обвинят. В дурку, то бишь в сумасшедший дом, посадят.

Я слушала монолог Ветра и понимала, что он явно издевался над Фантомом. Зачем он так? Мне было искренне жалко Призрака, он так нежно пытался бестелесными руками дотронуться до волос Клевенс, разговаривал с ней, старался всегда быть рядом. Может, он и не совсем правильный в своем теле, но мне казалось – он хороший, сейчас хороший.

– Ветер, – вдруг вступила в разговор Клевенс, – я понимаю, что он, может быть, заслужил придирок, но мне нравится Фантом, и я хочу, чтобы он стал нормальным человеком. Ты перепишешь тот его злосчастный день?

– Клевенс, ты мудрая женщина и должна понимать, что изменением одного дня в этой ситуации не отделаешься. Ну, предположим, – в тот день он выиграет, не лишится тела. Что изменится в сущности повесы и игрока Святослава? Если вычеркнем этот день его жизни вовсе, ты понимаешь, что отсутствие этого дня опять ничего не изменит в нем. Я ведь день жизни переписываю, а не новое сознание в него вкладываю. Надо думать, право, не знаю. Впрочем, у тебя больше, чем у кого-либо, имеется и сил и возможностей в решении проблемы. Любовь, она сильна, и душа его сейчас любит – значит, хочет быть лучше. А ты, наузница Клевенс, вышей ему то, что вдруг тронет его ум, о чем он мечтал в глубине сердца. То, что может быть дорого, важно для него, чтобы душа его победила в этом противостоянии и вытеснила всю грязь, в которой он крутился. Ты ведь можешь?

– Ветер, я для себя не могу ничего, и не я образы для салфетки придумываю, они сами приходят и на ткань ложатся. Но я буду просить мудрости и откровения. Спасибо тебе. Понимание сути, лучше глупой надежды на авось. Спасибо.

– Всем до свидания, не знаю, когда увидимся, работы много, не поспеваю. Просите Дана удачу вам подогнать, она вам пригодится. Санки мастерите, и одевайтесь как можно теплее.

Сборы

Дверь даже не скрипнула, а Ветра уже не было в гостиной. Прилетел, наговорил и улетел. Сиди и раздумывай об услышанном. Три дня - это так мало. За что хвататься в первую очередь?

Клевенс схватилась за салфетки и вышивала всю ночь. Она решила идти с нами. Была уверена, что её присутствие будет необходимо для Фантома. Да и Сказитель, который раньше собирался дождаться нас дома, решил тоже отправится. В общем, шли все – и женщины, и больные, и призраки, а я была ответственной за дорогу. Чудная компания. Ночью почти не спала, было страшно, мысли скакали. Как ночью, зимой, в мороз и снег вести людей неведомо куда? Вдруг заблудимся? За себя страшно, а тут столько людей. Как они могут мне доверять, я себе и сама-то не доверяю? С трудом провалилась в сон.

Утром началась суета. Организационные дела взял в свои руки Хи. Собрали немного провизии на всякий случай. Оборудовали санки, утеплили. Просмотрели всю теплую одежду до мелочей. Проверили, у всех ли нормальные рукавицы, шапки, обувь. Свою шубу отдала Собирателю грехов, он будет сидеть не двигаясь, значит, замёрзнуть может в первую очередь. Мне одну из своих шуб дала Клевенс. Она почти всё время не выпускала иголки из рук. По хозяйству хлопотала Фрости, ей помогала Предназначенная. Я, наверное, каждые полчаса выходила на крыльцо и, поворачиваясь в разные стороны, пыталась увидеть путь. Но усилия были напрасны. Пути не было.

Отношения с принцами наладились, мы опять были при деле, дуться и думать глупости не было времени. Вся мелочная суета отошла в прошлое. Наш маленький отряд был готов в путь. По решению Хи впереди пойду я, меня он будет страховать, за ним, держась за верёвку, чтобы не потеряться, пойдут Кающийся и Бездушный. Они будут везти санки с Собирателем грехов, за ними – Клевенс, Фантом будет лететь за ней, потом Сказитель, потом цепочкой Фрости и Предназначенная, а замкнет шествие Ха. Все связаны веревкой, чтобы не потеряться. Все было готово, только пути не было.

Знаменательное событие произошло в конце второго дня.

– Прошу всех подойти к общему столу. Это важно, – вдруг сказала Клевенс. – Я должна раздать салфетки за сутки до события, вам надо переночевать с ними, положив под подушку, таков ритуал. О смысле не спрашивайте. Не знаю. Просто так положено.

Мы приблизились к столу и напряженно ждали.

– Предупреждаю, я не знаю, что означает каждая вышивка, некоторые явные, некоторые догадки, некоторые, как у Ха, совсем непонятные. Когда наузлие сработает, я тоже не знаю, но оно сработает обязательно. Начнем с явных.

– Тебе, Дарен-Король, выпадает трон. Про это ты и сам знаешь, и судьба знает. Прими подарок, Король. Предназначенной вышились кисти и краски, тоже довольно явно, она рисует, может, станет художником. Прими салфетку, Есения. Сказитель, тебе вышилась книга, что понятно, и дом.

Она улыбнулась:

– Неужели обретешь постоянное пристанище, и меньше будешь бродить по дорогам мира? Сказитель, ты, наверное, уже не помнишь, когда у тебя был свой дом? Одна дорога и постоялые дворы.

Затем продолжила:

– Фрости, тебе вышилась птичка. Почему – непонятно, но думаю, вскорости выясним. Счастья тебе, Стеша. Тебе, Бездушный, выпало сердце. Это любовь, хоть ты в неё теперь и не веришь. Но она есть. Ты жил страстью и тщеславием. Если придет любовь, ты будешь счастлив. Я знаю. Для тебя, Ловелия, несколько непонятная вышивка – это крылья, белые, как у птицы. Может, ты улетишь с Ветром Удачи, а может, это просто полет фантазии – не знаю. Интересно будет узнать. Надеюсь, встретимся ещё, земля круглая, и пути пересекаются. Хотелось бы увидеться с тобой, да и всеми, кто тут у меня живет. Для тебя, Фантом, тоже странная вышивка. Это младенец. Может, ты впадешь в детство в результате противостояния души и тела, может, ещё что. Хочу, чтобы ты стал нормальным человеком. Для тебя, Кающийся, тоже дом, в котором живёт много людей, видишь – много окон. Твой это дом, Чеслав. Будешь ты в нём просто жить или содержать этот дом, непонятно, но нити так легли. Прощенье тебе надо получить, а там видно будет. Тебе, Собиратель грехов, видать, не изменить совсем твоей судьбы. Дорога тебе вышилась, но на ней ты не один. Видишь, девушка с тобой рядом идет. И совершенно непонятный образ выпал для Глеба. Вот смотрите, может, кто такое видел. Неисповедимы нити моей работы. Будем надеяться, что это скоро прояснится. Удачи тебе, Глеб, – и она показала нам салфетку.

На ней был вышит какой-то странный предмет, довольно сложный и никем не виданный.

Мы поблагодарили Клевенс и стали удивлённо рассматривать салфетки. Достаточно понятными были только значения вышивки, сделанные для Хи и Предназначенной, а остальные картинки вызвали оживлённое обсуждение. Каждый предлагал разные варианты. Рассматривая мою салфетку, многие соглашались с Клевенс, что я буду летать с Ветром Удачи. Принцы при этом морщились. Есения – Предназначенная – предполагала, что это аллегория и обозначает полет фантазии, а мне мечталось, что у меня действительно вырастут крылья, и я смогу сама подняться в небо и полететь, как птица. Мечтать ведь не вредно.

Вечер сам собою перетек в ночь, но никому не хотелось расходиться. Пытались как можно дольше говорить на отвлеченные темы – только бы тема не касалась завтрашнего пути, а сегодняшняя ночь не пугала своей неопределённостью.

Путь к дереву.

С утра погода испортилась окончательно. Шёл снег, дул ветер, и мороз становился все сильнее. Я периодически выходила, смотрела в разные стороны и искала хоть какие-то наметки на путь. Ничего не было. Обедали мы в полной тишине. На Собирателя грехов и Бездушного все старались не смотреть, понимали, что если ничего не решится, эти двое вскорости умрут. На меня тоже старались не смотреть, а я не поднимала голову от тарелки, чувствовала себя без вины виноватой и не знала, что делать. Снег не прекращал сыпать, заполняя собой все пространство вокруг. Мы ждали. Стало сереть – близились сумерки. Настроение было соответствующее – нервное, мрачное, почти отчаянное.

Хи поднялся из-за стола и сказал:

– Всем быть готовыми. Как только сумерки настанут, будем выдвигаться. Я уверен в Олесе. Она поймает путь, надо просто начинать двигаться. Хватит жалеть себя, нажалелись.

Вскоре все были готовы и одеты, нарезан хлеб и мясо. Сани готовы, снегоступы лежали наверху.

Хи сказал:

– Выдвигаемся, идём в направлении на восток, почему – не знаю. Кто не согласен, говорите сразу.

Никто не стал возражать в этой ситуации, ведь только один человек смог взять какую-то ответственность на себя. Все выстроились в цепочку, как планировали, обвязались веревками, чтобы не потеряться в пурге и темноте, и пошли. Дошли до опушки леса, я остановилась и опять стала смотреть. Было почти темно, снег слепил глаза и налипал на ресницы. Начала вертеть головой и… вот оно: впереди вдаль выстроилась маленькая, чуть заметная в метели гирлянда из огоньков. Я замахала руками. Все радостно замахали в ответ, поняли. Хи обнял меня.

– Ты молодец, Олеся, идем.

Мы шли. Останавливались, прижимались друг к другу, сметали сугробы снега с головы и одежды, растирали руки и носы, чтобы не обморозиться, но шли, не видя даже человека, который стоял рядом, крепко держась за веревки. Я жутко устала, хотелось лечь и не двигаться, но вспоминала, что надо, надо, должна.

«Спасибо Хи, он держит меня, а как остальные? – думала я. – Каково парням ещё и сани тащить, каково нежным девушкам, которые и на улицу зимой лишний раз не выходили?» Мы шли всё медленнее, но главное – шли. Время тянулось бесконечно, а вот силы были на исходе. Будет ли эта охота? Кажется, уже скоро утро, а мы всё идем, и останавливаться нельзя.

И все-таки мы дошли. Впереди показалось что-то невероятно огромное, уходящее в небо, насколько было видно в этом снежном кошмаре. Морана точно не хотела допустить нас к Дереву Мироздания и бросила и снег, и ветер, и мороз против нас. Но мы пришли. Это была первая победа.

Продолжение следует