03. Сон в зимнюю ночь (16+)

В тулупе, да подпоясанный ворсистою верёвкой, да с двумя деревянными вёдрами в руках Иван сам себе напоминал фольклорного персонажа. Емелю, кажется. Тот, впрочем, перемещался верхом на печи, Ивану же, снова выдалось поспевать следом за Ерофеем Фомичом пешком. Леший налегке, без явных усилий прокладывал путь. Молодой человек старался от него не отставать.

Шагать в валенках, особенно по глубокому снегу, с непривычки было трудновато, однако, безусловно теплее, нежели в туфлях. Да, и тулуп согревал настолько, что пришлось даже распахнуть его на груди. Вообще, допотопный этот маскарад в лесу вовсе не выглядел нелепо. Оттого, должно быть, что оказался вполне функциональным.

Снежок, искрясь на солнце, весело хрустел под ногами. Деревья, будто беседуя меж собою, гулко скрипели стволами. Где-то дробил дятел. Заполошно крича вспорхнула не то галка, не то сорока, и белка, напуганная ею, промелькнула среди ветвей рыжим огоньком.

Из окна вагона лес выглядел, как новогодняя открытка — красивая, но неживая. Позже, во время ночных скитаний, он более всего походил на кошмарный сон. И лишь сейчас Иван почувствовал жизнь леса. Хотя, пожалуй, даже не так. Он воспринимал теперь лес как саму жизнь — многообразную, сложную, загадочную и гармоничную.

С некоторым удивлением молодой человек понял, вдруг, что он действительно, по-настоящему верит в существование лешего. Безо всяких доказательств и объяснений. Верит просто потому, что в лесу должен быть леший. И, Ерофей Фомич, рассекавший снежную целину, будто крейсер морские волны, на эту роль, если вдуматься, вполне подходил.

— Далеко нам идти-то? — чуть запыхавшись крикнул Иван.

— Эх, паря! — хохотнул леший. — Со мною в лесу далеко не бывает. Скоро уж дойдём. Вот, холм этот перевалим, и к речке спустимся.

— И как же мы рыбу ловить станем? Снастей-то у нас с собой нет.

— А вёдра тебе на что? Ими и будешь ловить. Раз у одного бездельника вышло, глядишь, и у другого получится.

На "бездельника" Иван не обиделся и возражать против экзотического лова на всякий случай не стал. Вёдрами так вёдрами. Подумал, только, что может и не случайно он себя с Емелей сравнивал.

— Ну, вот и пришли, — сказал Ерофей Фомич.

Внизу широко раскинулась белая лента закованной в лёд реки, посреди которой чернела обширная полынья.

— Нам туда, — указал леший на полынью и припустил трусцой под горку.

Лёд угрожающе потрескивал, вызывая ассоциации с финалом битвы на Чудском озере. Впрочем, Ерофей Фомич на тревожные звуки внимания никакого не обращал.

— Давай, лови, — велел он, добравшись до края полыньи.

— Как? — поинтересовался Иван, с опаской ступая на тонкий до прозрачности лёд.

— Ка-ак... — передразнил его леший. — Черпай ведром и гляди чего попалось!

Боясь подскользнуться, молодой человек изловчился не только опустить ведро в студёную воду, но и вытянуть обратно. Рыбы в ведре не оказалось.

— Ну, и чего стоим? — проворчал Ерофей Фомич. — Думаешь, вот так вот с первого раза и на уху наловишь? Выливай и черпай снова.

Иван повторил весь процесс. С прежним результатом.

— Давай-давай, — подбодрил леший. — Рыбная ловля требует упорства и терпения.

После получаса черпания и выливания воды, Иван обессилив уселся на перевёрнутое ведро и отёр рукавом вспотевший лоб. Ерофей Фомич, скрестив руки на груди глядел на него скептически.

— Не получилось, стал быть. Так я и знал. — произнёс он задумчиво, но тут же весело подмигнул Ивану. — Теперь моя очередь. Ну-кась, отойди чуток в сторонку, а то забрызгает, чего доброго.

Иван отошёл немного, а Ерофей Фомич подхватил ведро, опустил его горловиной в воду, и отбарабанив пальцами по днищу затейливую дробь, тоже попятился на несколько шагов.

С минуту ничего не происходило. Затем вода в полынье подёрнулась рябью, взметнулась фонтаном брызг, и оттуда вынырнула девица. Голая!

Нисколько не смущаясь, она высунулась по пояс, и уперев острые локотки в лёд, пристроила подбородок на ладошки.

— Привет, дядька! Чего звал? — колокольчиком прозвенел её голосок.

Тут, однако, прелестница увидала Ивана. Зелёные её глазищи восхищённо распахнулись.

— А, это кто ж у нас тут такой хорошенький?! — воскликнула она. — Ох, тошнёхонько мне!  Разбил сердечко девичье! — девица поманила пальчиком. — Иди ко мне, красавчик. Уж я тебя пощекочу!

Иван, встретившись с нею взглядом, враз лишился рассудка. Не помня себя он двинулся к полынье. Шаг... Другой...

Словно откуда-то издалека раздался, вдруг, голос лешего:

— Ах ты ж, блудница мокрохвостая! Ишь, чего удумала! Я вот ща сам тя пощекочу промеж бесстыжих-то зенок!

Снежный комок хлопнул девицу в лоб и наваждение пропало. Теперь она выглядела, конечно, симпатичной, однако уже не умопомрачительной.

— Ты чё творишь-то, дядька?! — надула девица губки. — Чё блудницею-то лаешься? Может, у меня любовь!

— Пусть тебя сом в омуте любит, а парня я на корм снеткам не отдам. Он нам самим нужен. Для миссии.

— Для какой такой миссии? — любопытно сверкнула глазками девица.

— Для невыполнимой! — многозначительно изрёк леший и достав из-за пазухи кисет, кинул его на лёд. — На, вот, табачку дорогого, заморского. А мне взамен рыбки на ушицу накидай. Да, не скупердяйничай!

— О эпоха бездушных потребителей! Куда катимся?! Возвышенные чувства и неземные страсти готовы принести в жертву презренному чревоугодию! Ужасный век, ужасные сердца!..  — вздохнула горестно девица, взяла кисет, и взвившись вдруг над полыньёю, нырнула головой вниз.

На миг в воздухе мелькнула чешуйчатая попа и сросшиеся, как у ластоногих, задние конечности. Секунду спустя, лишь круги волн напоминали о ней.

— Это русалка была?! — спросил Иван почему-то шепотом.

— Она самая, — кивнул леший. — Ни рыба, ни мясо.

— Настоящая?!

Ерофей Фомич озадаченно глянул Ивану в глаза.

— Эх, паря! Слыхал я, что у вас там в городах нынче заместо настоящих, резиновых баб делают. Надувают их, да и пользуют. Думал — брехня, ан, видать, и впрямь. А только, русалок-то резиновых не бывает. Знаешь почему?

— Почему?

— А потому, дурья твоя башка, что ежели её надуть, как шпана лягух через соломинку надувает, то как же она, по-твоему, нырять сможет? Надутая-то?! Никак! Это ж физика! Так что, русалка у нас настоящая, не сумлевайся.

Леший сдвинул набекрень треух и хитро прищурился.

— Скажи-ка лучше, — спросил он, — Ты на кой ляд ей в глаза глядел?

Иван пожал плечами, а леший сокрушённо покачал головой.

— Вроде взрослый уже, а как пацан. И земным-то девкам нельзя в глаза глядеть — утонешь, а уж русалкам и подавно!

— Это — да! — согласился Иван.

Оба помолчали. Недолго. Из воды вскоре вылетели и шлёпнулись на лёд четыре упитанных форельки, одна средних размеров щука и с десяток окушков.

Живые рыбины конвульсивно подпрыгивали, стараясь добраться до родной стихии, и Ерофей Фомич принялся сноровисто собирать их в ведро. Не отрываясь от своего занятия,прикрикнул на Ивана:

— Ты чего на щуку уставился? Ждёшь когда заговорит? Хватай её, не стой столбом!

Говорить щука не умела, а то уж верно, сказала бы... Зато она умела кусаться — от пальца её удалось отцепить только благодаря подоспевшему на подмогу лешему.

— Да-а... Дикая какая-то попалась, — констатировал он, глядя на баюкавшего окровавленный палец Ивана. — Ничего, паря, ты ей нынче той же монетой отплатишь.

Несмотря на полученную травму, оба ведра — одно с рыбой, другое с водой — опять тащил молодой человек. Обратно возвращались по своим следам, в проводнике надобность отпала, и Ерофей Фомич шёл теперь рядышком.

— Надо же! — пробормотал Иван. — Настоящая русалка. Ни за что бы не поверил.

— Вот именно, — отозвался леший. — В том-то и беда! Вы там у себя верите во что ни попадя, чего нет и не было никогда, а тех, кто рядом с вами живёт не замечаете!

Молодой человек спорить не стал. Да, и как тут поспоришь? Однако чтобы избежать дальнейших, хоть и справедливых, но малоприятных упрёков, решил сменить тему.

— А, зачем русалке табак понадобился? — спросил он.

— Так он ей и без надобности, — махнул рукой Ерофей Фомич. — Она его водяному таскает. Другой вопрос — ему-то табак зачем? Курить под водою никак не возможно. Не знаю, но думаю, что жуёт он, мокрица старая, мою махорочку. Уж сколь я на него дефицитного продукта извёл не счесть! Однако нынче я ему, заместо самосада, твоего табачка, плохонького, подсунул. Авось, не распознает.

— Погоди-ка, Ерофей Фомич! — нахмурился Иван, раздосадованный внезапной догадкой. — Ты что же, всегда у водяного табак на рыбу меняешь?

— Угу, — подтвердил леший. — Ничего другого не берёт, зараза этакая.

— И зачем же я, блин, в таком случае, как дурак, с ведром этим, а?!

— Так ить... — леший забегал глазами, — Попробовать-то стоило.

Иван промолчал. Ерофей Фомич глянул на него искоса.

— Э-э, паря, да ты никак обиделся? Это ты напрасно! Честно тебе скажу, ты когда речку вычёрпывал, я аж загляделся. Ну, думаю, хоть умишком не вышел, зато силушкой богатырской взял! Вот она, удаль-то молодецкая! Эх, раззудись плечо, размахнись рука! Одно слово — орёл.

Приведённые доводы, отчего-то, не оказали на Ивана ожидаемого воздействия. Леший озадаченно почесал в затылке и сменил восторженный тон на проникновенный.

— Вот ты, небось, думаешь, мол, баловство. Ан, нет! Научные изыскания. Вот чем мы с тобою занимались-то. Искали истину. Тернист путь познания — не лепестками роз устлан, но шипами колючими. Веками народу голову морочили, а мы с тобою миф-то ложный нынче развеяли. Не ловится щука вёдрами. Дудки! Был ты прежде просто Иван, а стал Иван Разрушитель Мифов. Ну, а что по-дурости, так ведь, и Ньютон, поди, не от великого ума под яблоней со спелыми яблоками уселся. Оттого и получил по темечку. А результат — фундаментальное открытие.

Ерофей Фомич закатил глаза и вдохновенно, с завыванием, продекламировал:

— О сколько нам открытий чудных готовит просвещенья дух! И опыт, сын ошибок трудных. И гений...

Леший вдруг умолк, и ухватив Ивана двумя пальцами за рукав, заглянул тому в глаза. Бородатая его физиономия выражала скорбное смирение.

— Я тебя о чём попросить-то хотел, Ванюша. Ты уж кикиморе моей о наших изысканиях не рассказывай. Убогонькая она у меня, с примитивным мышлением и ограниченным кругозором. Делов наших, мужицких, ей всё одно не понять, а разволнуется, чего доброго. Волноваться же ей нельзя, годы не те. Захворает. Ты уж пожалей бабушку, а.

Молодой человек, изо всех сил пряча улыбку, хранил угрюмое молчание. Так до самой землянки ни единого слова и не обронил. Кикиморе, впрочем, ябедничать на Ерофея Фомича не стал. Да та, обрадованная уловом, о подробностях рыбалки и не выспрашивала. Оттащив вёдра к печке, она уложила Ивана на расстеленную прямо на полу рогожу.

— Ты поспи, соколик. Умаялся, небось. А я покуда ушицы сварганю. Как проснешься к вечеру, похлебаем ушицы и к ентим в гости пойдём. Там и о деле нашем потолкуем.

— К кому пойдём? — поинтересовался Иван.

— К ентим, — отозвался леший. — Неужто про ентих не слыхал?

— Не-а.

— Темнота! — пробурчал Ерофей Фомич набивая махоркою трубку.

— Чего пристал к человеку! — шикнула на него кикимора. — Будто все о них знать должны. Тоже мне, знаменитости! А, ты спи, Ванюша. Спи.

Пряный аромат сена дурманил. От печки струилось тепло. Уставшие за сутки ноги гудели. Ивана вновь неодолимо поклонило в сон.

Подложив под голову треух и укрывшись тулупом, молодой человек и впрямь вскоре заснул.

* * *