Зовут его...

Дух захватывает. Легонько обнимающий подножия покров из самых понятных цветов, которые только могут быть, дорожка многоцветья которых уходила в самые-самые далекие королевства, которые только можно себе придумать. Бархатные и призрачные лучи солнца нежились в пространстве, предутренний туман можно было еле заметить, может быть, он и вовсе растворился. Можно услышать любой шорох Вселенной. Эта тишина настолько внедрялась в подсознание, что вызывала беспокойство, меланхоличное состояние, которое вызывает только удовольствие от нахождения в этой бескрайней поляне. Благоухающая волна накатывала с каждым ловким порывом ветра, который проносился над алеющим пожаром полураскрытых бутонов и благородных, свободных, непохожих друг на друга, цветков, одаренных сладкой пыльцой. На холсте неба сегодня воцарили теплые, еле различимые оттенки палитры, манящие тянуться вверх рукой с таким внутренним энтузиазмом, что хочешь окунуться во всю красоту небесных беззаботных оттенков. Изящные силуэты отбрасывали степи и леса, выстраиваясь бесстрашной армией. Совершенно один. Искрящийся смех пронесся эхом по всему этому маленькому миру, который для других не имел значения. Для взрослых. Но один взрослый встречает сто рассветов каждый божий день, поджигает одуванчики и заворачивает чужую радость в свои стихи. Улыбаясь Вселенной, она улыбалась ему в ответ. Зеленоватые глаза были зазеркальем самого небосвода, сказочной страной, хрусталиком, легкий взгляд погружал в самую глубину его души, принимая в свои распростертые теплые объятья. Классно, да? Казалось, знаешь о нем все, когда знаешь о нем так мало. Заботы? Да какие к черту заботы! Весь мир, совершенно весь мир не был помехой выйти за его пределы. Мир поклонялся ему. Залитый хоть лунным светом, хоть дневным морем солнечных лучей, он, будто бы еле касаясь самой земли под своими ногами, плавно пританцовывал за упавшей листвой, уносившейся вслед за одиноким ветром, который полыхал его мягкие, и без того парящие локоны. Каждый его шаг среди блуждающих огоньков чайных благородий оставался загадочным и тончайшим ароматом красной розы, излучающий немеркнущий свет. Молчаливый лик вносил хрупкость к самой жизни, как к бабочке, которая порхает своими нежными крыльями среди зарослей земляники, которые были точно тончайшим слоем серебра на зеркальной поверхности. Циферблат всегда указывал ему на бесконечность, который навеки был заключен в эти колдовские глаза. Он мертв. Не внутри.