Запах войны (16+)

Парнишка понуро сидел в сыром окопе, на длинном зелёном ящике из-под снарядов и курил. Рядом под рукой лежала каска и автомат. Клубы дыма поглощала коричневого цвета земляная стена с прожилками белых, рассеченных лопатой корней. Несколько досок с наброшенной на них плащ-палаткой служили потолком этого небольшого укрытия. С самого утра шёл нудный мелкий дождь, плащ-палатка местами провисала под тяжестью скопившейся воды, а от стен окопа шёл пар. Ноябрьское небо было серым и рыхлым, как подмоченный в грязной воде сахар. Запах дыма смешивался с крепким запахом пота и давно не мытых мужских тел. Его напарник – солдат годами немного постарше, обернувшись в промасленную мешковину, полулежал на куче хвороста и тоже курил сигарету за сигаретой, бросая окурки в лужу под ногами.

– Хлеба не осталось?

– Нет

– Ну и х*** с ним.

– Может, малёхо постреляем, а то совсем что-то в сон клонит, скучно!

– Стреляй, если хочешь пизд***ей получить от кэпа.

– Ложил я на твоего кэпа, просто настопиз***ло всё! Стрелять тоже настопиз***ло.

Никаких звуков, кроме приглушенного звука дождя не доносилось, хотя противник был рядом, метров пятьсот всего от передового дозора.

Ящики, патроны, накрытый куском полиэтилена «Печенег»* – всё выглядело солидно и по настоящему, совсем как в той давней войне, про которую он любил читать в детстве. В школьной библиотеке об этом знали и даже откладывали ему из вновь полученного фонда «про партизан», «про лётчиков» и «про танкистов». Только представить: год всего прошел с тех пор, как он сидел за партой, решал уравнения. На переменках бегал по лестницам. Кушал старательно завернутые мамой в бумагу домашние котлеты, пил в столовой молоко. От воспоминаний о еде рот тот час наполнился слюной…

Летчиком он не стал, танкистом тоже. Он простой боец – стрелок МСО (мотострелкового отделения), третий месяц на фронте и нет у него сейчас иных желаний кроме желания поскорее сдать пост и оказаться в теплом и сухом месте, где можно бы было вытянуться на кровати под одеялом во весь рост. С той стороны, из-за мрачного серого террикона взмыла в воздух ракета, осветив на мгновение жалкую развороченную землю мертвенно-бледным сиянием.

В голову лезли разные невесёлые мысли.

«Что если меня вдруг убьют, как убили на прошлой неделе Толяна. Вот случай! Хотя какой там «случай»? В школе придурком был, придурком и остался: решил сходить в лесопосадку, со смаком посрать, на свежем воздухе, «на природе». Подорвался на растяжке, все внутренности разом и высрал…

Интересно, если что, повесят ли табличку на стене в моей школе: Здесь учился, отсюда ушел на фронт и пал смертью храбрых…

Почему обязательно «храбрых?» Вот звезданёт сейчас прямо в окоп! Прилетит «подарочек» с «Подноса»* или «Василька»* и хана…

Он стал гнать от себя эти чёрные мысли. Стал вспоминать, как неделю назад, когда ездили с ротным получать новый генератор, он отпросился на ночь и приехал к Вере, и как они, укрывшись от родителей в летней кухне, пили из чашек мутный, сильно отдающий дрожжами, самогон и трахались до одури всю ночь прямо на полу. Его любимая Верочка, опьянев, некрасиво плакала, размазывая тушь по щекам и всхлипывала:

– Замуж я не хочу, слышишь, не хочу! У меня нет ни малейшего желания остаться вдовой и детей-сирот мне не надо. Если хочешь, так жить будем, а замуж не пойду.

Он держал её за вздрагивающие худенькие плечи и пытался уловить в её лице сходство с той красивой, милой девушкой, чью фотографию он носил в нагрудном кармане…

***

Парень не сразу понял, что его ранило, лишь услышал жутковатый тихий свист, ощутил лёгкий порыв ветра, а потом взметнулась вверх земля, и он почувствовал, что больше не может пошевелить правой ногой, только левой и то чуть-чуть. Ещё вдруг показалось, будто всего его туго спеленали и с головой укрыли толстым тяжелым одеялом. Поразила тишина, и вроде всё было так же как три минуты назад, только вместо брюк – клочки пропитанной кровью материи, покрытые густой, маслянистой угольной грязью…

Когда сознание снова вернулось, первое что увидел, был врач. Доктор стоял в забрызганном кровью, длинном до пят халате и смотрел на него, часто моргая. Затем его несли куда-то в комнату, где всё было отгорожено простынями, и горел яркий свет. Потом опять провал и он увидел себя как бы со стороны, лежащим в грязной луже, а сверху над ним застыл в безмолвии большой белый ангел. Тяжелая, вонючая вода заполняла рот, и было трудно дышать, а на спину как будто лился ледяной дождь. Вот также когда-то жарким летним днем он с разбегу нырнул в глубину лесного озера, и холодная родниковая вода сковала дыхание, судорогой стиснула конечности. Отец вытащил его тогда и, стараясь согреть, долго прижимал к своей широкой горячей груди, гладил мокрые волосы.

– Испугался, сынок, дрожишь. Не бойся я же рядом…

– Папка, папка…

***

Что-то тяжелое упало на пол. В палате сильно воняло дезинфекцией, Какая-то «адская смесь» хлорки с лизолом. Грохнулся на пол кем-то сменяемый кислородный баллон, а ему подумалось, что рядом «ухнул» миномёт. Парень подскочил на постели и, опираясь на руки, хотел встать. Резкая боль пронзила поясницу, потемнело в глазах. Очутившись на полу, он оглядел себя сверху донизу и только тогда всё понял: правой ноги у него больше не было. Уже после укола, который сделала ему медсестра он, проваливаясь в сон, слышал, как врач грубо выговаривает кому-то:

– Бл*** Почему не привязали раненого к койке! Особое, бл*** распоряжение требуется!

***

Через сутки, оправившись от наркоза, парень мог самостоятельно садиться в постели, а день спустя он попросил у соседа костыли, вышел из отделения, поднялся повыше на пятый этаж, открыл окно и, глубоко вдохнув прохладный, насыщенный запахом первого снега воздух, выбросился вниз…

7,62-мм пулемёт ПКП «Печенег» — 6П41)
«Василёк», «Поднос» – названия миномётов.