Заложница (конкурс Таро, "Паж монет")

Глухие железобетонные стены.

Почти ослепшая древняя лампочка под потолком.

Беспощадный пронизывающий холод.

И герметичная дверь.

Вот что ожидало меня, когда я оказалась в плену у этого странного человека.

Но я была не одна. Из темноты боязливо выглядывали такие же пленники и пленницы. Все те, кто ещё мог меня рассмотреть…

А этот рыжеволосый коренастый человек с извилистым шрамом на левой щеке стоял посреди комнаты и нагло улыбался. Он прекрасно понимал, что мы всецело в его власти, и упивался этим сполна.

И, к своему стыду, мы тоже понимали, что ничего не можем ему сделать.

Несколько минут безмолвных унижений. Затем скрипучие размеренные шаги и замогильный грохот герметичной двери.

Лампочка ослепла. А стены по-прежнему глухи к чужим мольбам.

Ведь в заброшенном бункере даже стенам не нужны собственные уши.

Мне пришлось провалиться в эту трясинную темноту вместе со всеми, задаваясь одним и тем же вопросом: зачем? Зачем он похищает нас? Что ему нужно? «Деньги!» – отвечали со всех сторон. – «Ему нужны деньги! Много денег! Деньги для него – это всё!».

Я была ещё слишком молода, и мне хотелось путешествовать по свету, смотреть другие города, знакомиться с интересными людьми… Но теперь, когда этот зловещий незнакомец ворвался в мою жизнь и одним махом разрушил все мечты и планы, оставалось только плакать… Плакать и сквозь слёзы спрашивать других, что они видели. В каких местах успели побывать? И тогда мои новые братья и сёстры с утра до вечера укутывали и согревали меня дивными историями о далёких краях и великих людях… В эти счастливые минуты в комнате становилось чуточку веселее и свободнее, словно и не было никакого мрачного бункера, а вместо этого как будто продолжалась приятная встреча старых друзей-выпускников в кафе, где случайно вырубилось всё электричество.

Но как только стальная герметичная дверь с лязгом распахивалась и крепкая татуированная рука насильно вытаскивала нас из темноты при помощи выключателя и лампочки, мы снова чувствовали себя забитыми и беспомощными.

Человек со шрамом часто наведывался в бункер. Он искренне радовался нашему бедственному положению. Иногда он приходил явно не в духе и тогда забирал одного или нескольких пленников с собой. Мы кричали и слёзно просили его остановиться, но этот человек не слышал нас. Ему доставляло истинное удовольствие вести дела так, как считал нужным только он сам.

Через неопределённые промежутки времени он возвращался в бункер вместе с очередными пленниками и пленницами. Мы принимали «новичков» как своих, терпеливо помогая им успокоиться и адаптироваться к здешним условиям.

Одним из таких новичков был Николай.

Своё происхождение он вёл откуда-то с Дальнего Востока, с берегов Амура. Николай был весел, разговорчив, и я быстро нашла с ним общий язык. Он много рассказывал про Москву и Новгород, в которых побывал, а я, боясь произнести хоть слово, исправно впитывала в себя его немыслимые истории о столичных приключениях, ночных клубах, барах, казино.

Как же мне хотелось сейчас тоже оказаться где-нибудь в солнечной Москве или дождливом Петербурге, а не в этом давящем мертвенной безысходностью бункере!

Мы с Николаем не видели друг друга, но продолжали оживлённо общаться днями и ночами напролёт, благо никто не мог точно сказать, день сейчас или ночь. Если бы вместо подвала была просто запертая комната на первом этаже, мы хотя бы могли ощущать ход времени и втайне надеяться, что кто-нибудь пройдёт мимо дома и заглянет в окна. Но даже подобное благоприятное стечение обстоятельств не гарантировало ничего.

Как-то раз тишину нарушили знакомые скрипучие шаги. Стальная дверь распахнулась, и на пороге появился рыжеволосый человек со шрамом.

В этот день с ним было что-то не так.

Он, пошатываясь, сделал несколько шагов в нашу сторону и неуклюже прикрыл за собой дверь. Затем заставил лампочку прозреть и с безумной улыбкой остановился посередине комнаты.

Обвёл нас непривычным жаждущим взглядом.

А потом этот взгляд остановился на мне.

И я поняла, что сегодня всё будет страшнее, чем обычно.

Когда он приблизился и дохнул на меня перегаром, я подумала, что сейчас умру. Когда он начал ласкать меня дрожащими шершавыми руками, я была готова провалиться под землю от стыда. А когда он стал целовать меня мясистыми потрескавшимися губами, я почувствовала, что уже мертва.

Всё это время Николай был рядом. Но ничего не сделал. И я не могу винить его в этом.

Потом разгорячённый пьяница переключился на других. Он тоже гладил их, ласкал, облизывал слюнявым языком, шептал что-то отвратительное себе под нос и мерзко улыбался.

Это повторялось снова и снова. Ужасные часы, беспросветные минуты пытки, оставшиеся в воспоминаниях до конца моих дней…

В конце концов он взял себя в руки и в приподнятом настроении поковылял наверх, захлопнув герметичную дверь.

Николай боялся говорить со мной несколько дней…. или неделю... Как будто он был в чём-то виноват.

А вскоре… Вскоре наш мучитель пришёл за Николаем.

И больше я его никогда не видела.

Но затем появились Пётр и Ярослав.

Привязанные друг к другу.

- Ничего-ничего, всё хорошо, мои крошки! – возбуждённо успокаивал их наш бессменный тюремщик. – Здесь вы будете в полной безопасности! Клянусь вам!

Он одним ловким движением освободил Петра и Ярослава, закрыл за собой дверь и, насвистывая, отправился наверх. А наши новые пленники рассказали, что очнулись уже связанные на грязной холодной земле и пролежали так день или два, потому что поблизости не оказалось никого, кто бы мог помочь им освободиться. Но в один распрекрасный момент мимо проходил наш пресловутый надзиратель. Завидев Петра и Ярослава, он, не раздумывая, направился к ним на помощь, поднял, отряхнул от грязи и пыли и решил взять с собой. Ярослав и Пётр подумали, что вовсе не прочь задержаться немного у такого хорошего человека, и уже начали строить планы на счастливое будущее, но очень скоро были жестоко обмануты в своих ожиданиях.

Я задала несколько наводящих вопросов и быстро поняла, что они гораздо моложе меня и еще многого не понимают в этой жизни.

Ярослав держался очень спокойно и рассудительно. Он мудро предпочёл не паниковать и вести себя довольно сдержанно. Пётр же, напротив, всё время комплексовал, что он как-то незначительнее и меньше Ярослава. Именно поэтому он пытался его задирать. А нам приходилось постоянно их одёргивать. Я часто видела такое в своей прошлой жизни, когда незначительные внешние различия внезапно становились непреодолимой преградой в отношениях, но это обычно наблюдается исключительно у молодых. Тот, кто постарше и поопытнее, кто повидал свет и знает, как всё устроено, давно не обращает внимание на подобные несущественные мелочи.

В конце концов, все мы так или иначе живём «под одним солнцем» ради одной объединяющей цели.

При мысли о солнце я едва не расплакалась… Кто-нибудь может ответить, сколько времени уже истекло? Год… Два? Может быть, семь лет? А может быть, не больше шести месяцев? Увы, стены слишком глухи, а покорная лампочка чересчур недальновидна и слепа, чтобы дать нам хотя бы малейшую подсказку.

Но мы не собирались падать духом и дружно занимались Петром и Ярославом, оптимистично готовили их к тому, что когда-нибудь они выйдут из этого мрачного подземелья в большой свет и увидят совсем других людей… Бескорыстных, честных, справедливых, которые, не задумываясь, тратят большие средства на помощь больным детям, инвалидам, которые своими поступками наполняют чужую жизнь истинным смыслом. Мы рассказывали им всё то, что знали сами, наверное, чтобы и самим ненароком не позабыть наше прежнее счастливое существование. А где-то за окнами дни и ночи продолжали сменять друг друга. Мрачные времена сменялись временами озарения, когда уже немолодой рыжеволосый мужчина со шрамом на щеке и в скрипучих ботинках на ощупь спускался в бункер и зажигал лампочку. На его висках заиграла седина, в движениях появилась неуклюжесть, а в словах – медлительность. Судя по всему, в Лету канул добрый десяток лет, и я всё чаще стала замечать, что мы уже давно привыкли к нашему бесконечному заточению, к этим глухим железобетонным стенам, ставшим для нас родными, к ослепшей старой лампочке под потолком и даже к нашему дряхлеющему тюремщику.

Однако всё хорошее рано или поздно подходит к своему логическому завершению… Настал тот самый роковой день, когда он пришёл и забрал Петра и Ярослава.

Невыносимо передать всю горечь расставания… Ведь за отпущенное время мы стали настоящей семьёй. Но просить о снисхождении было глупо и бессмысленно. К тому же все мы искренне надеялись, что теперь они обрели то, о чём так долго мечтали.

Вскоре привычные скрипучие шаги и вовсе перестали раздаваться.

Это было очень странное чувство – казалось, облегчение, но в то же время жуткий страх. Страх перед неизвестностью, ведь раньше всё было просто и понятно. А сейчас мы не имели ни малейшего представления, когда снова зажжётся дряхлая лампочка и мы опять увидим хозяина. И друг друга. На короткий миг.

Время шло своим чередом, пока мы гадали, что могло случиться. Он заболел? Умер? Забыл про нас? Уехал и скрывается в чужих краях?

Что теперь будет с нами?

Ожидание затягивалось, постепенно сменяясь почти полным безразличием…

Но однажды наша угасшая надежда вспыхнула с ослепительной силой, когда в безмолвной тишине неожиданно послышались те самые скрипучие шаги. Герметичная дверь с лязгом распахнулась, и морщинистая татуированная рука привычным движением включила лампочку.

Мы воспрянули духом.

Хозяин был не один. Он пришёл с высокой стройной блондинкой лет двадцати четырёх.

Трясущиеся пальцы, беспокойно бегающие водянистые глаза и торопливая речь. Сегодня, в присутствии гостьи, старик был необычайно говорлив.

- Взгляни на моих крошек! – он повёл рукой в нашу сторону. – Держал их здесь, можно сказать, выращивал с любовью! И все эти райские плоды только для нас с тобой, ты слышишь?

Блондинка, приоткрыв ярко накрашенные губы, изумлённо уставилась на нас. А мы беспомощно смотрели на неё, слабо моля: «Спаси нас! Помоги! Выпусти на свободу!».

- Да! – обрадовался старик. – Ты думала, что я тебя обманул? Я всю жизнь похищал этих драгоценных крошек и ничуть не жалею об этом! Возьмём их и уедем отсюда! Уедем туда, где нас не найдут, слышишь? Ты же говорила, что сама хочешь этого, правда, лисёнок?

Блондинка справилась со сладостным волнением и оценивающе посмотрела на него сверху вниз.

- Так же, как и ты, тигрёнок! – игриво хихикнула она.

- Тогда иди сюда, лисичка моя! – пылко шептал старик, жадно обнимая гибкую талию девушки и поднимаясь на цыпочки, чтобы поцеловать её своими противными шершавыми губами. Блондинка, хохоча от возбуждения, дотронулась рукой до выключателя, и лампочка мигом ослепла.

Сомкнулась порочная тьма.

И в этой порочной тьме раздался звук удара, а вслед за ним хрип и грохот рухнувшего тела.

Лампочка вновь проснулась.

Хозяин лежал на полу с размозжённой головой.

А над ним стояла высокая блондинка с окровавленным молотком в руках.

Мы остолбенели от ужаса.

Девушка бросила молоток на пол. Затем застегнула сумочку, развернулась на каблуках и скорее поцокала наверх по лестнице.

Однако вскоре она вернулась с большим мешком в руках. Перевела взгляд на нас и хищно улыбнулась.

А потом стала брать нас с полок, доставать из ящиков, сундуков, стеклянных банок, шкатулок и торопливо складывать в тару. Мы настолько привыкли к своей вялотекущей жизни, что только-только начали сознавать грядущие перемены.

Внезапно блондинка приблизилась ко мне.

- Ха! А вот и та редкая, юбилейная! – улыбнулась она. – Интересно, сколько бабла я за неё выручу?

И когда я оказалась в мешке вместе с другими Ярославами, Петрами и Николаями, я наконец поняла, что вот она – свобода! Всё, что мне давным-давно рассказывали, ждёт нас! Новые города, супермаркеты, банки, ночные клубы, бизнес-центры, казино, кафе и многое другое!

А наш бездыханный тюремщик отныне навечно похоронен в этом подземном бункере глубиной в пару километров.

И только старая красная резинка на полке стеклянного шкафа останется на память о тех самых Ярославе и Петре, которых мы так долго учили тому, как они будут вращаться в высшем свете.

В мире финансовой системы Российской Федерации.