Вода

- Свет, - чуть слышно прошептал Мигалев и отодвинулся к рыже-коричневой стенке раскопа. Сзади сухо чиркнула спичка и шурф заволокло удушливой гарью, это медленно разгорался обрывок телефонного провода. Стало светлее.

- Какой из них, Саня? – в проем протиснулся человек в грязной немецкой куртке, одетой поверх дырявой тельняшки.

- А мне почем знать, Уткин, - раздраженно выдохнул Мигалев. – Эти шурфы вели саперы Барякина…

- Хреново, - подытожил третий человек, натянувший на побелевшую гимнастерку, битую молью дамскую кацавейку. Это наверху земля изнывала от зноя, здесь же температура была стабильной. Плюс десять градусов. – Из евоного отряда никого уж не осталось. Кто хлору надышался, кого фриц на «ночном гулянии» убил.

«Ночным гулянием» защитники катакомб называли вылазки наверх. В полностью разбитый поселок Аджимушкай и окрестные поля. В начале, когда припасов для многотысячного гарнизона хватало, ходили за водой. К «сладкому» и «соленому» колодцам. Но немцы быстро сообразили и забросали «сладкий» трупами павших красноармейцев и раненых военнопленных. И даже убрали оттуда пулемет. Все равно вода теперь сделалась ядовитой. А «соленый», не мудря, засыпали строительным мусором.

В катакомбах стало совсем худо. И день, и ночь небольшие отряды красноармейцев и группы беженцев искали в подземельях воду. Но ее не было. Измученные жаждой люди лизали покрытые грибком стены, собирали через телефонный кабель конденсат, высасывали из земли драгоценную влагу, пили мочу…

Казалось спасения уже не осталось и гарнизон погибнет или капитулирует. Но в то же время саперы полковника Ягунова пробивали горизонтальный шурф к «соленому» колодцу. Ведь вода никуда не делась. Не имея выхода наружу, она теперь медленно растекалась по известняковым выработкам, рукавам расщелин.

Немцы через перебежчиков и предателей, которых хватало, знали про это. Они постоянно прослушивали поверхность корабельным эхолотом и не колеблясь подрывали скалы тротилом, едва слышали шум. Несколько групп саперов погибли, но остальные добрались-таки до драгоценной воды.

На две недели в подземелье забыли, что такое жажда. Но потом шурф засыпало. То ли немцы обнаружили водную магистраль и взорвали ее, то ли, что более вероятно, обрушились своды, изрытые за сотни лет, будто старый муравейник.

- Сегодня раздали последний «мокрый» паек, - медленно сказал комроты Мигалев. – Пол кружки на брата. Завтра воду получат только раненые, по две ложки.

- Это и без тебя известно, ротный, - Уткин попытался сплюнуть, но у него не получилось. – Не трать время на политинформацию. Выбирай место и будем рвать. Чего волынку тянуть? Верно, Пыреев? – матрос обратился к третьему члену группы, но тот промолчал.

Александр Иванович Мигалев осторожно протиснулся через завал, который его группа разбирала уже третий день и оказался в сводчатой пещере. Ровно отесанные давно уже мертвыми мастерами стены, хрустящий песок вперемешку с мелким камнем под ногами и три небольших углубления в стенах. Обрушившиеся десять дней назад шурфы.

Ротный подошел к стене и достал медицинский стетоскоп. Ему его в лазарете выдал старый доктор, высушенный словно черноморская вобла. Он намертво вцепился в руку Мигалева своими сухонькими ладошками и едва не плача, умолял добыть воду. Любой ценой.

- Тихо, - бросил товарищам сапер и приложил стетоскоп к стене. За ней раздавался многоголосый шум. Пенясь и играя, подземная река несла поток «соленого» колодца в одной ей известном направлении. За стеной била неукротимая жизнь, яростная и вечная.

- «Любой ценой», - мысленно повторил слова госпитального лекаря Мигалев. Его жизнь давно уже потеряла всякое значение. Ежедневно рядом гибли люди. Близкие и малознакомые. Задыхались в рваных противогазах от хлора, умирали от жажды и истощения, падали замертво в «ночных гуляниях» на Аджимушкай…

- «Но это ничего, ведь рано или поздно наши высадят десант, как это уже было в декабре сорок первого. Тогда придет и наш час. А до этого времени надо продержаться. Любой ценой».

Мигалев отступил на два шага и ещё раз посмотрел на стену. Три шурфа. Как в сказке. Левый и центральный почти слились, отделенные тонкой стенкой. Через метр они резко разделяются, уходя в противоположных направлениях. Правый чуть поодаль. Почти засыпанный в самом начале. Не шурф, а насмешка, просто небольшое углубление в мягком известняке. Мертвое направление, его не стоит учитывать.

Чтобы знать, где следует заложить динамит, надо быть геологом и иметь кучу книг и подземных карт. А он школьный учитель географии из Пензы, начавший войну с одиноким «кубарем» в петлице. Взрывать Мигалев умел. Отступление быстро учит сапера этой науке. Ломать, как говорят, не строить. Но тут надо было решить куда именно следует заложить взрывчатку.

Александр Иванович всю ночь просидел возле Штеменко, последнего из группы Барякина, пытаясь выяснить какой из шурфов ведет к воде. Но Штеменко постоянно впадал в забытье, он умирал от диабета и ничего не смог сказать. Поднимал лишь изредка трясущуюся руку и показывал два пальца, потом один сжимал, показывая, что шурф в который следует закладывать динамит один. Но какой?

От диабета гибли многие. На складах гарнизона оказалось четырнадцать тонн сахара-песка, его разводили в воде и таким образом поддерживали людей. Сироп действовал замечательно. Бодрил и давал силы. Но вскоре истощенные и голодные люди стали массово умирать.

Мигалев опустился на колени и осторожно заглянул сначала в левый, а потом и в правый шурфы. Они были примерно одинаковы. Метров десять в длину и сантиметров семьдесят в диаметре. Обычные катакомбные тоннели. Достаточные для того, чтобы пролезть человеку среднего телосложения и не застрять.

Когда-то Александр Иванович страшно боялся замкнутого пространства. Погреба, где его закрывал дед, школьной кладовки, телефонной будки… Как давно это было. Сейчас он свыкся с жизнью в штольнях и порой забывал, как высоко голубеет небо в ясный день, как глубока синь моря и бескрайне далеко убегает горизонт.

- Я не знаю куда закладывать взрывчатку, - ротный подошел к товарищам и устало присел у стены.

- Рванем один шурф, потом, если не получится – второй. – успокоил матрос и улыбнулся, показав беззубый, как у старика рот. Половину ему выбили полицаи в лагере, откуда он дважды бежал после севастопольской конфузии, а остаток особисты гарнизона катакомб. Подозревали в нем предателя. Когда он в третий раз дал-таки деру. Коля Уткин был бедовым парнем, тем, кого немцы и румыны называли «черная смерть». В лагере он задушил охранника его же шарфом, а курткой пользовался и поныне, нося ее как заслуженную награду. Не единожды отправлялся в «ночное гуляние» и неизменно возвращался живым и без единой царапины.

- Если бы все так было просто, - Мигалев поднялся и привалился к стене, от слабости кружилась голова. – Один канал ведет к старым разработкам и пустым штольням. Рванем – обрушится свод. Тогда к воде никто не пройдет.

О том, что и они погибнут Александр Иванович, не сказал. И так понятно. Про шурф ему вскользь обронил капитан Барякин и теперь он остался единственным, кто хоть немного имел представление о дороге к воде. Тогда они немного выпили в лазарете самогона, его для медицинских целей гнал из сахара сам доктор. Давал раненым перед операцией. Но тут, по случаю, угостил и саперов. Спасители гарнизона, как-никак.

Барякин много не сказал, а Мигалев и не расспрашивал. Тоннель с водой вещь архисекретная. Теперь вот жалел и сокрушался. Капитан и его люди лежат теперь в пещере для покойников, рядом с сотнями других, а он пытается спасти живых.

- Выходит, как в «русскую рулетку» - баш на баш, - невесело подытожил Пыреев.

- Нет, - покачал головой Уткин, - там шесть к одному, а тут пятьдесят на пятьдесят.

- Подскажите, братцы, - прошептал Мигалев, - третий день не сплю, все из рук валиться.

- Нет, командир, - после недолгого молчания сказал Пыреев, - тут мы тебе не советчики. Решай сам. Ты человек партийный, Бога не знаешь, а мы с Николой лучше помолимся.

- Без меня, я кулаки лучше зажму, - Уткин улыбнулся. – Не дрейфь, ротный, как у нас говорят на флоте – не ссы в компот, там повар ноги моет.

- На флоте нет поваров, брехло, - Александр Иванович слегка скривился, - одни коки. – и развязал вещмешок.

Даже теперь, направляясь к проклятым шурфам он не знал, куда заложит взрывчатку.

- «В левый», - подумал сапер, - «я левша». - Но перед проемом словно споткнулся: - «Нет, наше дело правое, надо в правый» - и решительно нырнул в проем.

- Поджигай, - почти крикнул он и на негнущихся ногах побежал прочь.

Бикфордов шнур долго не хотел загораться, потом зашипел, окрасил охру стен ярко-голубым свечением и побежал к правому шурфу, в нетерпении постанывая.

- «Нет», - Мигалева оглушила новая мысль, - «нельзя было менять шурфы. Интуиция подсказывала мне правильное решение. А я испугался и не поверил. Но еще не поздно, шнур можно обрезать штыком, а динамит переложить».

Он вскочил и задыхаясь от страшного возбуждения, рванулся вперед.

- Стой, ротный, - матрос бесцеремонно ухватил Александра Ивановича за колени и повалил на землю.

- Пусти, Уткин, - яростно отбивался Мигалев, - надо переложить динамит.

- Куда, - Николай с трудом удерживал командира, - сейчас рванет. Тимоня, помоги!

Но Пыреев застыл и немигающим взором смотрел на яростно шипящий огонь, он уже зашел в правый рукав…

Момент взрыва Мигалев пропустил. Просто руки Уткина враз обмякли и его отшвырнуло к стене. Мир звуков умер. Сверху сыпались комья известняка, куски породы, пыль. Но беззвучно. В мире мертвых всегда царит тишина…

***

- Товарищи командиры и бойцы, - хриплый голос комиссара скользил под низким сводом и увязал в рыхлом известняке. – Как вы знаете все попытки восстановить шурф к «соленому» колодцу потерпели неудачу. Последнюю группу подрывников лейтенанта Мигалева засыпало несколько часов назад. Путь к воде окончательно потерян… а это значит – смерть от жажды в течение нескольких дней.

Он сжал потрескавшиеся губы и всмотрелся в неровные шеренги Больших Аджимушкайских катакомб. Люди молчали, но молчание это было не подавленное, а грозное, будто в жарком мареве летнего дня рождалась буря. Те, кто струсил или потерял волю к сопротивлению сдался врагу еще полгода назад. В том страшном мае, когда рухнул Крымский фронт и десятки тысяч солдат и командиров оказались отрезанными от переправы на Тамань.

- Нам остается либо сдаться, либо умереть в бою! – голос командира зазвенел медью. – Но подлый враг не дождется нашего позора, рано или поздно весь советский народ узнает про наш подвиг!

- Разделится поротно! – темная масса бойцов ожила, зашевелилась.

- Братцы в лазарете дохтур самогон остатний раздает! Авось успеем!

- Что ты мне суешь, холера? Это не мосинский патрон.

- Валька, Беседин! Давай разом на фрица пойдем, гульнем напоследок!

- Братва, черноморфлот! – высокий и страшно худой мичман в телогрейке призывно махал бескозыркой. – Собираемся у западного прохода. – к нему из разных сторон пещеры, словно тени, потянулись матросы с давно потонувших кораблей.

Едва держащиеся на ногах от обезвоживания, голода и усталости. Выжившие в ночных вылазках за водой и газовых атаках, но не сдавшиеся и продолжившие борьбу под землей. Ушедшие за горизонт и оставшиеся вечно живыми…