Танька. Почти по Бунину

Перемен! - кричал из телевизора певец надменно выпятив нижнюю губу, - требуют наши сердца! Когда выключали телевизор, из радио выбирался другой и тоже рычал и требовал перемен. Со всех сторон требовали перемен. Кричали, кричали и докричались. Грянули перемены. Упали зёрна измены в удобренную иноземными деньгами почву людской глупости. И пошло-поехало. Весь мир насилья мы разрушим, кто был никем... тот стал ничем! Голодные мерзавцы зажравшихся мерзавцев руками дураков-крикунов с насиженных мест сталкивают. А кто в дырявых штанах до этого ходил - теперь без носков остался. Так всегда бывает в революцию.

У каждой революции был свой символ:
французская революция - бесстрашный мальчик Гаврош разносящий патроны на баррикадах;
революция 1917 года - Мальчиш-Кибальчиш погибший от рук буржуинов;
а символом перестройки я бы выбрал судьбу Таньки. Всю её маленькую судьбу.
ТАНЬКА. Почти по Бунину.
Три крика выскочили из-за осенних кустов полисадника и хлопая большими ногами побежали эхом по панельным пятиэтажкам поставленным покоем. Хотя первый был и не крик вовсе, но и щебетанием его тоже не назовёшь. Воробей лежал клювом в землю, как гангстер в кино, а здоровенный кот придавил его крылья лапами, пытаясь удобнее перехватить зубами. Одного взгляда на воробья было достаточно, чтоб понять весь его ужас: такой малюсенький воробей, а так громко кричит! Воробей напрягал свои мизерные силёнки, орал и пытался вырваться, не хотел помирать. Второй крик принадлежал коту. Он бы может и не кричал вовсе, если бы маленькая девочка не размахнувшись своей лопаткой из-за уха, как кавалерист шашкой, не треснула кота по голове. Третий победный крик принадлежал девочке. Девочку звали Танька. Иногда, если кто-то хотел получить подбитый камнем глаз, - называл её Маугли и сразу бежал домой спасаться. Таньке не нравилось, когда её дразнят. А больше всего в жизни она не любила этого кота. Она и сейчас убила бы его и даже не пожалела.
Кот сбежал. И выглядывал из-за угла дома. Он знал эту девочку и её страшное оружие - лопатку. Однажды в подвале он бросился на неё, но получил лопаткой по уху и упал боком в лужу. Воробей, видя такое дело, начал, незаметно переползать к ближайшему кусту, прятаться. Не успел.
- Ох кы мой вообышек, маенький. - Танька не была ни картавой ни шепелявой, просто во рту у неё был большой чупа чупс, который она почти целым нашла около подъезда.
- А ШлАдких шлЮней хошешь? - спросила она воробья, и не дожидаясь согласия потащила поить. Воробей решился и открыл второй глаз. В два глаза рот, к которому его тащили теперь, показался ещё больше и страшней, чем даже у кота. Он зачирикал и за выдёргивался. Танька развернула ему голову и насильно сунула клюв в рот.
Воробей захлебнулся, помотал головой и начал пить. Конфета была большущая, поэтому собрать губы в трубочку у Таньки получалось с трудом.
На самом деле конфета была вовсе не большущей, а просто рот у Таньки был маленький. Потому, что Танька была маленькой. Худенькой. Белобрысой. И на всей земле она была совершенно одна, при живой матери. Вот и решила, раз она спасла воробья - значит теперь они будут жить вместе. И она будет его любить. Кормить. Аещё приучит его сидеть на плече.
Танька называла этого кота "Казлом". Нет, в свои пять лет она знала слова намного похуже этого. Но если её мамка хотела кому-то нанести обиду, принизить совсем, то она сквозь зубы, как первый глоток пива на похмелье, цедила - "Каз-зёл!" А уж из всех, кому Танька хотела нанести обиду - так на первом месте был этот безымянный дворовой кот. Если бы кто-нибудь подержал его, она с радостью сама разрезала бы его напополам ни сколечки не жалея, так он ей надоел! Хорошо хоть в последнее время Танька начала быстро расти и ей стало легче убегать и отбиваться от него. И голос её стал громче, больше людей оглядывалось, если Танька при его нападениях кричала. Коту людское внимание сильно не нравилось. Не любил он внимания людей. "Не любить" научила жизнь. Хотя "Не любил", это он вон яблоки зелёные весной грызть от голода не любил, а людей - люто ненавидел! Знаете, у него есть оправдание - его биография. Он помнил и маленькую девочку и большого мальчика и себя в огромной и высоченной однокомнатной квартире. И как они привязывали бумажку к ниточке и играли с ним. И у него на кухне стояла своя мисочка. А потом его посадили в машину и увезли далеко-далеко, на другой край города, а может и всей Земли, потому что лето кончилось и детям нужно было учить уроки. Так он попал в подвал. Тогда Танька ещё в подвале не жила. Её тогда бабушка по воскресеньям в коляске мимо этого самого подвала в парк гулять возила. Танька агукала и ни черта в жизни ещё не знала. Кстати... А, это не ваш котёнок?
Недавно в их дворе поставили пищевой мусорный бак с Макдоналдса. Со всех окрест начали собираться коты, кошки и котята на Макдоналдс-пир привлечённые запахом. Не тут-то было! Надо отдать должное Казлу, он оказался не таким бесхребетным как тогдашний президент и не дал разрастись анархии на его территории. Иногда сам, а иногда со своей свитой этот безымянный кот бил всю эту бесчисленную цветную кодлу. Время от времени на глазах у чужаков Кот бил и своих помощников тоже, для, так сказать, острастки: бей своих, чтоб чужие сильней боялись! Крик на толковище стоял невообразимый, мусор, шерсть и даже клочья шкуры летели в разные стороны. Морда у Казла была покрыта не успевавшими зарастать шрамами, от ушей остались только небольшие огрызки. Но он был победителем.
Танька с глубокой грустью вздохнула, засунула воробья за пазуху, подняла свою лопату и пошла к себе домой. В подвал. Деньги закапывать. Ясно, что если оставить деньги просто так, то кто-нибудь украдёт. Теоретически Танька жила в квартире, мало того, с матерью. Как раз там, где она сейчас поила воробья. На втором этаже. Там была громкая музыка: "Вот так, вот так, - гудел певец из телевизора показывая всем "римский палец", - живут Америка с Европой! Вот так, вот так, ну, а у нас всё через..." - это мамка с друзьями праздновала годовщину. Годовщину смерти Танькиной бабушки.
Танькина бабушка
Танькина бабушка - Александра Евгеньевна Бунина, была директором небольшой фабрики, которая дымила и воняла в их районе. Жизнь у Александры Евгеньевны была как в кино. Нет, я не о том кино, где есть добрая фея и принц на белом коне. Как в кино Александра Евгеньевна работала на фабрике и родила себе дочь. И назвала её так же, Сашкой. А метриках, в графе "отчество" - имя своего отца записала. Так же, как и в кино она спала по два часа в сутки. Из гордости. Так же, как и в кино она "доросла" до кресла директора этой коптящей фабрики. Доросла до машины, до дачи и до трёхкомнатной квартиры с блестящей латунной табличкой на дерматиновой двери: А.Е.БУНИНА. Из мести ему. Славке-токарю с её завода. Любила она его, наверное.

Танькин дед
Танькин дед - Славка-токарь. Были у него в жизни две страсти. Хоккей и водка. Ну, с водкой чё тут разбираться - был он, как раньше говорили, человеком пьющим. И сильно пьющим. Пьянство это грех. Говорят, что Бог наказывает детей за грехи родителей до седьмого колена. Получается, что перед Богом и его дети и внуки уже грешны...
Была у Славки, однако, особенность в пьянках. Сколько ни пил бы он с вечера, но с утра всегда был выбрит до синевы, одет в чистую сорочку, а галстух лИцевал и к пиджаку и к носкам. Об его "стрелки" на брюках можно было порезать палец. Он был строен, но в его стройности было что-то от строевых лошадей. Он так же как и они высоко и гордо нёс свою красивую голову на прямой балетной спине. Его можно было бы сравнить с Аленом Делоном. Актёром и секс-символом тех лет. И если бы действительно можно было это сделать: поставить рядом великого актёра Алена Делона и пьяницу Славку-токаря из механического цеха, не знаю кто бы победил, но Делон бы густо краснел по многим пунктам. Да, он был красив. А вот его умственные способности... Впрочем всё равно они были больше лошадиных. Хотя, каждому своё.
Вторая страсть - хоккей. Из-за неё он никак не мог жениться. Кандидаток была масса, что и говорить!, но дальше кандидатства или, как немцы говорят Probezeit, проверки, - дело не шло и вот почему. Целовались раньше в подъездах. Так вот перед самым подъездом Вячеслав огорошивал претендентку вопросом: " Ты знаешь кто такой Бобби Халл?" Если испытуемая не то, чтоб не знала прославленного хоккеиста, а просто икнула от страха и не сразу сказала - в подъезд она попасть уже не могла. Поэтому претендентки опираясь на круговую дружескую поддержку разработали вопросник, в котором было всё нужное. В каких командах играл, сколько голов забил в прошлом сезоне... Но от этих препятствий количество желающих попасть в подъезд только возросло. Не смотря на все эти препятствия уже много молодых мам, и не только в этом районе, но и в других, могли похвастаться что у их детей тонкая светлая кожа и блестящие волнистые волосы. И ничуть не хуже, чем у этого дурака-токаря. В общем, юмористы воруют свои анекдоты у жизни.
- А что это у вас на правом берегу Оки все дети рыжие да конопатые, а на левом разные: и светлые и тёмные?
- У нас же зоотехник рыжий!
- Так... ничего себе!.. Такие большие расстояния между деревнями, как же он успевает?
- И чё? У него ж мотоцикл! А на ту сторону парома пока нету...
Воспитанием родившейся дочки Саши занималась нянька баба Варя. Сморщенная, боязливая старушёнка. Она сама себя чувствовала так приниженно, что так и писала: "баба варя" с маленькой буквы. Где какая кнопка у бабы вари Сашка поняла чуть не в младенчестве. "Скажу матери - уволит!" - после такого заявления можно было делать всё что хочешь. И привыкла Сашка что она - пуп Земли. Александра Евгеньевна была сильно занята - как же, директор! Недостаток внимания к дочери она пыталась заткнуть бумажкой. На красной бумажке был нарисован вождь мирового пролетариата В.И.Ленин. Одного такого вождя четверым малолеткам, размалёванным как индейцы боевого племени "Большие Ноги", хватало на вечер в ресторане. Большой графин водки, четыре салата, пачка дорогих сигарет Космос и целый вечер танцев с незнакомыми мужчинами. Так убивала время и пропивала алименты Сашкина компания: разведёнки и мамки-одноночки.
Когда Александра Евгеньевна заметила что её дочь Сашка беременна, было уже время вот-вот рожать, а не про аборты думать. Поэтому и не успели внучку Таньку... убить? Уговаривала Александра Евгеньевна врачей, конечно уговаривала. Своих фабричных и чужих, денег сулила. Но, то ли прежние доктора боялись, то ли тогда ещё совесть у людей не совсем выветрилась, - но не нашлось такого чтоб Таньку головой об край помойного ведра стукнуть решился. Так Танька получила бесценнейший дар среди миллилнов звёзд - жизнь. Это же только вдуматься: в таком огромном, бесконечном чёрном космосе, среди неизмеримого числа желающих прийти в этот мир, среди бесконечных пространств, энергий и времён получить шанс жить! Она оказалась на то мгновение самой везучей из тех, кто стоит в очереди и ждёт за дверью своей возможности войти к нам. Она дождалась своего исчезающе мизерного шанса! Танька выиграла у них у всех возможность родиться. А может не только родиться, а даже и жить, жить и увидеть красоту нашего мира. Плеск моря на закате солнца. Снег на ёлке. Полёт бабочки и стрекот кузнечика на летнем лугу, томящемся в жаркой неге. Познать то, чего нет больше нигде во вселенной - доброту, привязанность и нежность, а может быть даже любовь, а то и страсть! От кого получила этот шанс Танька не знали ни Александра Евгеньевна-старшая, которая устраивала дочери допросы с пристрастием, ни Сашка Евгеньевна-младшая, которую эти вопросы доводили до исступлённого бешенства. Кроме выкриков "потаскуха" и "от такой же слышу" два самых близких по доле, родных по крови и несчастью человека тех, которые должны бы быть на всю вселенную мощнейшими генераторами взаимной любви, нежности и жалости выкрикивали одна одной обидные слова. Не друг другу, а именно одна - другой. Им бы обняться, попросить прощения, да простить друг друга, да поплакать вместе. И не была бы виноватой белобрысая маленькая Танька не стала бы несчастьем в доме, а стала бы радостью. И не надо бы ей было как коту по помойкам за куском шариться и не произошло бы то, что, к сожалению, произошло. Но тогда, может быть, умела бы другая девочка... Давайте по порядку.
- Воспитаю и выращу, не хуже других будет, - заключила тогда железная Александра Евгеньевна повелительно прекращая разговор. Но не сбылось как думалось. Как раз, когда Таньке пять стукнуло - умерла Александра Евгеньевна. С самого утра взяла да и умерла. На Танькин День рождения угадала. День в день и померла. Сашке поплакать бы, погоревать бы о матери. А она кроме облегчения ничего и не чувствовала. Думала теперь все ссоры кончились. Сама себе хозяйка. Деньги только волновали. Но оставила Александра Евгеньевна Сашке. И Таньке должно было хватить. Хорошо оставила. Грех жаловаться. В двух банках трёхлитровых, чтоб мыши не погрызли, лежали чужие серо-зелёные дядьки, свёрнутые в тугие рулоны. Целый полк. А то и дивизия. Спасибо перестройке. Не зря Александра Евгеньевна была директором.
Права Сашка получила ещё при матери. Тогда немецкое слово "блат" (лист, записка. блатной - пришедший с запиской от кого-то.) только начало входть в моду и ещё слова "коррупция и мафия" не стали родными. И не учившаяся ни дня Сашка получила на волне демократии новенькие права. Сашка подкатывала к кабаку на ярко-красной бывшей материной девятке. И так не слабое количество желающих полюбить Сашку с разгону, т.е. с первого взгляда, резко умножилось. Может из-за такого большого их количества много времени на это у женихов не было. Чуть-чуть полюбил и уже нужно было уступать место следующему. Конкуренция.
Сашка хоть и говорила что "все мужики - казлы!", но не теряла надежды заполучить одного такого в личное своё пользование. И пусть Сашка не врёт что не хотела! Это видно даже! Она, когда приводила нового кандидата, то закрывала Таньку в детскую. А Танька подставив ухо к замочной скважине всегда слушала.
- Нет, - ворковал мамкин голос в кухне. Не замужем я. И детей нету. Так, был роман, любила я его, а он погиб в Афгане. А, ... это? Это племянницу из деревни привезли.
Обидно Таньке было, что мамка от неё отказывается. Потому если кто-то спрашивал:
- Это чья ж такая замарашка? - Танька отвечала:
- Папкина, - а если доставали сухо добавляла:
- Мамки нету. Померла.
У слабых в свою защиту кроме слёз и грубости и нет ничего больше. Ни силы ни когтей ни зубов. Вот и грубила, вот и оргавкивалась как собачонка бездомная, чтоб не ковыряли любопытством своим в душе, там, где и так больно.
Хотя Сашка и старалась аккуратно развешивать лапшу на уши кандидатам, - держалась эта лапша плохо. И он, то ли по глазам её гулящим, то ли по повадкам отточенным, то ли через флюиды быстро понимал, что был роман, конечно был. Не только Роман был, но и Иван и Степан и Тигран с Аванесяном. Все там уже побывали. Поначалу посиделки заканчивались всегда только в спальне. Но со временем то ли контингент менялся, то ли Сашка решила глубже изучить жизнь, а может это планида Сашкина такая, - только алкогольное садо-мазо всё чаще брало верх над любовью. И вместо неё, как заключительный аккорд, был банальный пьяный мордобой. Наркоши из соседнего дома называли это: "оральный секс". Типа: поорут-поорут и опять водку пьют. Началом, стартом кульминации было процеженное через губу пьяной Сашкой кодовое слово "Каз-зёл!" которое "заводило" любого мужика с пол оборота. Про кульминацию Танька и не слышала даже, а вот услышав это слово, и зная чем всё кончится, убегала во двор. А позже в подвал.
Воспитанием Таньки, занималась уже только улица, "баба варя" давно умерла. Был у Таньки на улице враг - беспризорный кот, который даже нападал на неё и бил. Знал, сукин сын, что заступиться за маленькую некому. Она называла его "Казёл".
Всё чаще и чаще появлялась Танька в подвале. Кот инстинктивно чувствовал, что если Танька подрастёт ещё чуть-чуть, то не сможет с ней справиться и будет изгнан с этой территории и из мусорного бака, который был основным местом, где им можно найти еду. У всех свои заботы в этой жизни. Так же как и кот, Танька понимала, не умом, нет, наверное печенью или там, спинным мозгом, как все животные понимают, что влезать в мусорный бак при посторонних - нельзя! Только поэтому что их никто не видел, да ещё благодаря бойцовским качествам Казла не дозволявшиму собираться возле бака с отходами из Макдональдса дикому орущему стаду бездомных котов - их кормушка просуществовала год.
Хоть и ночевала Танька в подвале, хоть и в помойку Макдональдса за едой ныряла, если дядьки выедали всё из холодильника, - загаженной она не была. В помойку от голода ныряла. Кто-то из вас, с чисто вымытыми руками, может её упрекнуть? Кто голодал - не осудит. Не сможет, совесть не позволит. Потому что нет такой силы у жизни, чтоб голод побороть. Не бывает. Смерть только может. Да что Танька!, тогда почитай вся страна начинала в помойках рыться. Начиная с научных институтов. Сказались перемены. А в подвале у неё все чисто было убрано, не у каждой хозяйки в доме так. То место в подвале где ночевала она и убрала и прибрала по своему. По подвалу шла толстенная труба, изогнутая буквой "Г". Вот Танька и натаскала, как хомяк, в дальний угол картонных упаковок от телевизоров, обуви, игрушек детских и себе гнездо устроила. Картонки с нарисованными игрушками она догадалась прилепить пластилином к стене. И стало очень красиво, и стена не пачкалась. Почти по всему полу подвала была вода и подобраться к Танькиному дому можно было только сильно вымочив ноги, или же по скользючей трубе. И только из окна в приямке. И только летом, когда отключали горячую воду. Поэтому не мог пройти кот по горячей трубе! Он сидел в углу, возле лужи, и от зависти щерился и шипел на Таньку. Удивляться, удивляться надо, как эта маленькая, храбрая девочка могла противостоять этому здоровенному коту. Ребёнок в её возрасте должен весить 15 килограмм. Только, худенькая Танька сильно не дотягивала. И её сражению с полудиким котом должен был бы удивиться сам победитель Нимейского льва Геракл.
Соседи за Сашкины дебоши вызывали, конечно, милицию. Сначала по поводу любых пьянок. Потом - только по поводу громких ссор. А потом-потом - только если уж слишком долго дрались или стреляли. Но участковый который был занят важными делами, связанными с мировой наркоторговлей, приходил на вызовы всё реже и реже.
- Какая зарплата, такая и работа - говорил он шутя, - пистолет вон выдали, форму тоже - и крутись как хочешь! А детей-то кормить надо!
В каждой шутке есть доля шутки. Тогда вся милиция крутилась, прокуратура крутилась и даже обе разведки приторговывали чем могли. Этот бардак называли демократия. Ещё в этот набор входили: Макдональдс, кино про бандитов и, конечно, слово Америка. Танька слышала что в Америке голодных нету, а деньги платят даже тем, кто не работает. И особенно детям. Так мамкины женихи говорили. Мамка говорила что вот бы уехать туда. А Таньке при слове Америка представлялась щель из тёмного сарая, через которую она смотрит на улицу. А там - чистенькая улица с маленькими белыми домиками под красной крышей и солнце светит ярко-ярко сквозь зелёную листву! Да, уехать... Только без мамки. Или забрать? А то она тут пропадёт без Таньки.
В квартире теперь всегда было шумно. Катилась Сашкина жизнь под откос. Спивалась Сашка по чёрному. Почти каждый вечер собирались гости. Иногда Сашка подшофе принималась воспитывать дочь и драла её чем ни попадя, по собственному выражению "как Сидорову козу". При этом старалась чтоб не сломать себе ноготь, когда Танька вырывалась. Когда спрашивали за что драла? Хм-м... Всем говорила: "Чтоб понимала! А то совсем от рук отбилась!" Не правда это. Раньше, когда была меньше, Танька кричала: "Мамочка, мамочка не надо!" выставляя вперёд ручонки для защиты. ... В ответ можно было слышать "Убью су... заразу! Ты мне всю жизнь поломала! Из-за тебя всё! Из-за тебя я одна живу!" Мешала Танька Сашке. Просто мешала жить. Теперь Танька только шипит, и "не бить" больше не просит. Иногда очередной "папа", после доброй рюмахи применял "ремённую передачу" - учил Таньку жизни, чтоб деньги из карманов не крала или колбасу со стола. То пели гости, то били посуду, то морды. А участковый на вызов отвечал:
- Никого не убили? Ну и ладненько...
Правда, иногда на Сашку нападал приступ жалости. Это бывало, когда она пьяная приходила домой одна. Она обнимала, Таньку, обливала её слезами, целовала всю и становясь на колени громко и театрально просила прощения.
- Ты прости меня, доченька!, - в голос рыдала, - ты у меня сиротинка! Я брошу пить! Вот сразу после выходных и брошу!.. - Иногда она говорила что допьёт эту бутылку - и бросит. На коленях клялась и божилась, что "тогда всё будет по-другому". Да только не она это плакала и прощенья просила. Это водка. Все равно в такие моменты Таньке было её жалко. Танька прижималась к мамке, обнимала и тоже плакала, сама не зная почему. А утром заваривала мамке крепкий чай, жарила яичницу, варила макароны, бегала за пивом... А к вечеру Сашка приносила новую бутылку. А если с ней был ещё и мужик - Танька знала, что лучше убежать на улицу.
С "пьяных глаз" мамкин новый, стриженый под ноль хах,аль, чтоб щедрость свою Сашке показать, денег дал.
- Откинулся и "отпускные" получил, - так сказал. Посмотрел на Танькину фотографию на стене ещё бабкой подписанную и сказал:

Таньке 6 лет
- У тебя День рожденья? Шесть лет! Почти взрослая. Вот тебе деньги. Ты знаешь как нужно покупать?
Ещё бы Танька не знала! Она мгновенно высчитывала сколько денег должны ей дать за, например, пять пивных, три водочных и одну литровую банку из-под огурцов. Тем и жила!
- Вот завтра пойди и купи себе игрушку. Большую куклу. Поняла? - И он протянул ей деньги. Сколько - Танька не знала. Потому что там было много. Целый комок. Столько много Таньке за один раз держать не доводилось, даже когда мамка посылала её за водкой для большой пьянки.
- Дай сюда, Танечка, я на место положу, сказала сладким голосом мать, - а то потеряешь!.. Ага! Дай! Таньку дурить не надо! Зажав деньги в руку свёрнутую куриной лапкой Танька выскочила во двор.
Урвав такие большие деньги от пьяного дядьки Танька выбежала на улицу, сильно шандарахнув дверью. Пусть соседи вызовут, пусть приедет милиция, пусть хоть ей вечер испортят! В общении с котом Танька узнала сладость мести. И начинала ею пользоваться. Да... нет. Я думаю просто ревновала Танька. Мамкиного внимания ей хотелось.
Забравшись к себе в подвал через окно приямка Танька уселась на картон с мыслью не то чтоб пересчитать, а хотя бы оценить примерно сколько у неё денег. Но тут воробей начал возитьсч за пазухой и Таньке пришлось его убаюкивать. Так вдвоём и убаюкались.
Проснулась Танька оттого, что у неё из-под носа вспорхнул воробей. Он давно уже, как только "хозяйка" заснула, тихим сапом выбирался у неё из-за пазухи. Полз. Не стал гордый воробей менять свободу на "сладкин слюни". И даже на гарантию защиты от кота. Дождался, как Танька заснула и - сбежал! Если бы потом, на Страшном суде сам Бог спросил его:"Кто тебя больше достал - голодный кот своей жестокостью или Танька своей любовью?" Он бы, бедолага, не знал что и ответить.
Танька протёрла заспанные глаза и разглядела у противоположной стены тень. Это было что-то живое. Но не кот. Это живое было намного больше кота, даже больше Таньки. Свет от уличного фонаря напрямую не доставал до той стены, а только через отражение его в неспокойной от сквозняков луже. Ветки деревьев шевелясь в отражении мешали рассмотреть что это. Это было что-то большое, почти круглое, шевелящееся, серое. С большущими чёрными губами посередине и с жёлтыми горящими глазами, почему-то в уголках рта. Танька не стала раздумывать почему так. Война с котом научила её действовать. Её визг был похож и на пароходную сирену и на боевой клич индейцев и на ещё чёрт знает что, но он сработал! Серое вскочило на четыре лапы, причем рот оказался у него сверху, и разбызгивая фонтанами воду пробежало и скрылось в кирпичной стене. Танька в два прыжка выскочила из приямка во двор.
Выскочив из приямка Танька бросилась спасаться вдоль дома. Тут же хлопнула дверь подъезда и мальчишка-цыганёнок оттолкнув её побежал по аллее впереди. На его старинного покроя сером пальтишечке сзади была приделан чёрный "страшный рот" - хлястик и две золотые солдатские пуговицы. Пробежав почти до конца дома он постепенно остановился. Никто ведь не гонится. Танька заложив руки процедила:
- Каз-зёл!, - она сказала громко, чтоб он услышал. Сами понимаете, чтоб привлечь внимание кавалера с чего-то надо ведь в конце-концов начинать общение. И где ей было учиться другому?
- Сама дура! - услышала в ответ. - Контакт состоялся.
- Штаны хоть успел надеть?
- А я их не снимал.
- А чего ж тогда по подвалам лазишь?
Мальчишка долго не отвечал. Думал, стоит ли говорить правду, или соврать что нибудь. Ещё не решил и неожиданно для себя самого сказал:
- Замёрз я. И спать хочу.
- Ага, сказала Танька, не дури меня. Что ж тогда к своим цыганам не пошёл? Ваши ж всех ночевать принимают.
Много сказок про цыгын рассказывают, но вот что не сказка. Глухой ночью или днём позвони в дверь, в тот дом где цыгане живут и попросись переночевать. Отказа не будет никогда. Так люди говорят.
- А как я их найду? Что ты думаешь, на доме так и написано: "тут живут цыганы?" На вокзалах я был. Бомжей спрашивал. Никто не знает куда делись.

Про цыган
Я! Я! Можно я скажу! Никто не знает куда цыгане осенью поздней деваются? Да ладно! Так уж и никто? Да он и сам прекрасно знал куда все делись. Только о таком они не сильно распространяются. Осенью у цыган начинаются заработки. По деревням и дачам. Думаете, яблоки да морковку по садам тырят? Ничуть не бывало. С виду обычные, надоевшие всем нахальные тётки-спекулянтки ходят в деревнях по домам и меняют всё на всё. Как? Да вот, смотрите.
- Хозяйка!, хозяюшка!, - кричит одна такая стоя за воротами, - А подойди, родная, что спрошу!
Подойдёт. Руки о фартук вытрет. Дефицитов по вытащат ей всяких и начинают платками пёстрыми да кофтами пуховыми трясти. Весь товар лицом покажут. И погадают и здоровьем поинтересуются и даже ничегошеньки красть не будут. Прям и не цыгане вовсе! А пуще всего расспрашивают: а что ты, золотая-алмазная, в огороде сеяла? А пироги с маком на Рождество печь будешь? А хороший мак уродился? Да-да, много нельзя садить, сами знаем. Понимаем. Так вот, кофта эта, вишь, красивая!, всего-то во-от столько маковых головок давай - и забирай, медовенькая, сразу кофту! Без денег! А мак себе вытрясешь, нам только соломку! Нету? Не-еа, за деньги не отдадим. Низ-зя! Цыган ругаться будет! А ты на следующий год посади. В уголочке где-нибудь, где не очень-то и видно. А мы потом на следующий год обязательно придём. А платок в обмен на курку надо? Тебе обновка, а мне детей кормить! Обновку хочешь? А то у меня детей много и все голодные. А хочешь мужа приворожу, ни к кому не уйдёт! К самой красивой не уйдёт. Ты для него самая красивая будешь! А посреди дороги уже пузатый цыган едет, на баб и детей своих покрикивает: "Гил, гил ромалэ!"
И приходят. В следующий год обязательно приходят! Если и найдётся какой мент, и захочет узнать что цыгане в деревне делали, - так, курей на кофты меняли. Что скажет мент? Заткнулся и пошёл. А перед заморозками собирают всю соломку с деревни в один дом. Господи! Боже мой! Да тут целую фуру надо чтоб всё это увезти к месту! Это первая мысль когда видишь огромный стог опиумного сырья. А через посты ГАИ как фура с таким грузом пройдёт? Любой постовой дурак поймёт что это не кукуруза. Это ж сколько денег надо на откуп? Как быть? Как? Гениальные решения всегда просты. Нет, не надо никакой фуры. Не надо и денег на постовых тратить. Надо зернодробилку "фермер", чтоб соломку измельчить. И печку на дровах, чтоб в чане из дроблёнки молочко выварить. А потом выпарить. А потом... Замочить те же кофты пуховые в этот концентрат и высушить. Всё. Не надо фуры. Не надо ментов маслом кормить. Надо кофту в мешок полиэтиленовый завернуть и в Москву или Ленинград увезти, а там в тазике вымочить.
Тут может кто-то из знающих заметить:
- Так а номера машины, которая всю ночь по деревне мимо окон людских шастает - соломку в один дом свозит? Что из всей деревни некому и запомнить? Цвет машины, марку? Вынужден расстроить. Обычно нанимают таксиста и обещают такие деньги, что он ни на что не смотрит, представляет как домой в семью день принесёт. Дети рады будут, жена... По полгода зарплаты нет. Говорят ему: "Свадьбу цыганскую повозишь!" Он только улыбается. А если нет, то номер можно и залепить. А вот цвет машины... Хотя, был случай весёлый! В колхозе свинью украли. А сторожа подпёрли лопатой в сторожке. Председатель отказался строителям доплатить за сверхурочные. Вот и нашлись "мстители", отомстили. Вернули недоплату.
- Да!, пишите, всё скажу!, - кричал сторож, когда милиция приехала, - связали её родимую, а чтоб не визжала тряпку в рыло затолкали. И на заднее сидение сунули! Я сам видел! А меня подпёрли вон! Всё скажу!, - кипятился дед. - Двое, в телогрейках серых и шапках-ушанках. Так и пишите! На одном точно сапоги. На другом тоже. Белая пятёрка, поцарапан бок правый. И си-ильно поцарапан. Сразу увидите по царапине. Весь салон у ней ещё газетами застелен. Из-за свиньи. Тоже вам примета. Вот номеров не видал. И провода пообрезали, што главное! И свет и телефон! Всё скажу - кричал расхрабряясь от присутствия милиции. Получив такое точное и полное описание - как не поймать воров?
Объявили план "перехват". Все белые пятёрки, а заодно и похожие на них семёрки и даже шестёрки и копейки, короче всё светлое, даже москвичи, тщательно обыскивали. Даже в бардачки заглядывали. Доказательств свинского присутствия в салоне искали. Руками коврики тёрли и руки нюхали. А тем временем два "народных мстителя" в ручей заехали, да мел и отмыли со своей тёмно-синей, почти новой семёрочки. Они её мелом перед тем побелили. Из пульверизатора. Да не везде мел лёг хорошо. Вот в темноте как белая, но побитая и смотрелась!
Осень в этом году всё никак не хотела уходить. Цеплялась остатками листьев, какими-то летающими паутинками, бабочками с такими обшарпанными крыльями что уже и названия не определить, и запахом спелой антоновки, которой казалось пахнут даже помойки. Облысевший тополь на самых концах веток выгнал по нескольку новых листов, и выглядел с новыми листьями так же, как бабушка-старушка в стрингах. Старый дурак решил что опять будет лето.
- А чего домой не едешь? - спросила Танька у цыганчёнка. Тот стоял и с его мокрых штанов и ботинок на асфальт натекла лужа грязной воды.
- Денег нету. Вот цыганы появятся в городе (проговорился!) возьму у них и поеду.
- А "напросить" не пробовал?
- Я возле ресторана просил, плохо. И поесть не хватило.
- Не, - лучше всего возле кинотеатра, - видно было что Танька знала тему даже лучше его, - только надо по людям смотреть. Чтоб он её любил. Тогда ему будет стыдно при ней отказывать. А тебя как зовут?
Познакомились, посидели на лавочке пока долго крепившийся Васька не стал дрожать от холода. Не зная фарватера, он пробежался по самой глубине лужи.
Первый раз за все шесть лет Танька проводила свой День рождения не одна, а с человеком который ей нравился. Они вдвоём сходили в ларёк и теперь сидя в подвале на тёплых трубах пили "тархун" из одной большой бутылки и заедали его чипсами. И она уже называла его Васичка. А про себя - "мОй Васичка". А когда он сказал отдавая последний чипс из пачки: "На, Танюшка, съешь". В подвале было темно, но серая бетонная стена вдруг сделалась красной. Это загорелись Танькины щёки и уши. И она сама не знала даже почему начала плакать, пытаясь проглотить комок в горле. Навзрыд. Горько-горько. Уткнувшись в Васичкено плечо. На Танькиной памяти это был первый человек, который её пожалел.

"...раухабилась разная тварь..."
Во дворе, Танькину мамку Сашку, звали ещё Шуриком. Была тоже история.
- Зуб даю!, - кричал Ботало в гараже где они всегда собирались пить пиво, - есть у Сашки бабки! Мне раз сотку баксов - во!, заплатила только за то, что я её на дачу возил и подождал. А развести её "на раз" можно. Вон, пригрозим что дочку заберём и отдаст бабки!
Получил Ботало такую стрёмную кликуху по тупости своей. Всё ему хотелось матёрым убийцей выглядеть, вот он и вплетал Афеню куда нужно и куда нет. Есть такой тайный разговор, барышником Афиногеном, Афеней, в 18 веке выдуманный. Мол тогдашняя блатата и люди фартовые говорили на таком языке. По-таковски. Спрашивали один другого, чтоб своего узнать: "Ты на Афене (по-Афене) ботаешь?" Ботало это язычёк от коровьего колокольчика. Язычок разговор обозначает, а этот дурак не разобравшись кричал: "Я на фене ботало". Феня и Афеня вещи совсем разные, если кто понимает... Вот его Боталом на фене и зовут. А кто знает что такое феня - посмеивается с дурака. И на всю жизнь он теперь - Ботало на фене.
- Кто, Сашка бабки за Таньку отдаст? - заржал Ржавый, рыжий конопатый пентюх, - Ага. Ну, ты даёшь! Она про неё и не вспомнит. Вон, сколько раз после кабака её на улице забывала. А малая в подвале ночевала. Была б моя сестра - удавил бы с-сучёнку, - пожалел как мог Таньку.
В принципе из находящихся тут, в гараже, только Ботало корчил из себя "бывалого ходока", хотя вся его ходка была 15 суток за тунеядство, да Мытый. Тоже ещё тот ходок. Ливерная колбаса, а корчит из себя московскую. То ли веник в бане украл, то ли кусок сахару у бабки из-под подушки, а понтов было на пожизненную каторгу с ежедневным расстрелом с близкой дистанции. Они собирались в гараже часто. Пили пиво и строили планы как им разбогатеть. Чтоб новому времени соответствовать. А что тут долго думать? Теперь пришла культура! В каждом кинотеатре шёл фильм американский. Из которого и дебилу ясно было, что разбогатеть просто: надо кого-нибудь убить или ограбить. Вот и строили они планы сообразуясь с Америкой.
Шуриком они стали звать Сашку с тех пор, когда пытались приспособить красивую дуру для квартирных краж. Чтоб квартиры открывала. Все блатные и приблатнённые "шуриком" по-Афене называют отмычку. Так это им виделось: она и хозяин квартиры приходят из кабака к нему домой, раздеваются. Шурик потом открывает квартиру и тут вваливают они! С перьями и пистолетами. Пистолетом, для сведения, иногда называют простой кастет. И фсё! Всем ша! Ваши не пляшут! "Генитальный план" - так кричал тогда Ботало, - очевидно опять по своей врожденной тупости перепутав слова. Но, с самого первого раза как-то не всё у них в банде гладко пошло. Если честно, то совсем не хорошо. Думали - вот он пассажир, баклан, ща мы его тут гнобить будем. А пассажир, хоть и без штанов был, не стал целиться и вопросы задавать. Мытому ударил ногой в ухо так, что у Мытого перепонка лопнула - и теперь только одним ухом слышит. Ножик у перепуганного Ботало спокойно взял, на палец остриё попробовал, и ткнул тем же ножиком ему же под колено. Тихонько. Крови почти не было. Так, чуть-чуть, а вот нога с тех пор не гнётся. Вот и ходит теперь Ботало - рубль пять. У Рыжего и у Чячи штаны и одежду забрал и вместе с голой Сашкой на улицу всех выгнал. Так домой втроём без штанов и бежали. Сашка и её голожопая свита. А где одежду на улице взять? Таксисты, твари, не останавливались. Ржали только. Перед Новым годом это было.
- Да мы его суку,.. да пусть только нам попадётся!.. Я ему сам глаза выдавлю!.. - кричал Ботало. Не оставлять же так. Нормальные пацаны такое не прощают!
Решили справки навести кто такой, да что такое, где искать... Нашли человечка знающего. Принял принесённый гостинец дедок-сиделец. Выслушал приметы и наколки, спросил на каком плече эполет выколот и сказал так:
- Повезло вам, дуракам, сильно повезло. Молитесь. И денег куда в заначку побольше положите. Должны вы ему теперь. На том и выгнал всех. Не поняли они толком ничего, но "затею с Шуриком" тогда оставили. А вот теперь того же "Шурика" и решили выставить. Обокрасть, значит, Сашку. Если б спросили кого знающего, объяснили бы им, что такая затея - не совсем по воровским понятиям, которых эти зелёные дураки старались придерживаться. Что к своему, пусть и бывшему подельнику, в карман залезть это вроде как крысятничать. Но с другой стороны у неё всё: вон - постоянно в кабаке висит!; и квартира; и в квартире; и машина; и дача! И бабки - сто пудово мамка с фабрики украла! А у них как у латыша - только... ну, да, душа... и больше ни шиша... В смысле шиш один. В смысле даже на пиво нету.
Расходились из гаража за полночь. Неожиданно Мытого во дворе взяла под руку "какая-то мадама".
- Здравствуйте И-игорь, - пропела, - проводите даму до подъЭзда!
- Тьфу ты, дура. Напугала, - галантно поздоровался кавалер. И добавил - Привет Валюха! Что одна ночью ходишь? Или у тебя совсем уж и отобрать нечего, а Валюха? ...А может дать чего?
- Замолкни, - другим голосом проговорила Валюшка, - дело есть.
Шлюшка-Валюшка
Они сидели вдвоём на кухне у Сашки.
- Санечка, родненькая, выручай! - Ворковала её давняя знакомая мамка-одноночка которую все заклятые подруги от зависти звали "шлюшка-Валюшка". Она непонятно с чего припёрлась с самого утра и клянчила денег. Именно что клянчила...
- Ты ж знаешь, я отдам. Пятнадцатого мой с вахты приедет, я и отдам. Мне срочно надо. Сама понимаешь, он с Севера приедет, а у меня тут - "ветром под подол надуло".
- Во-во, - хохотнула Сашка, - скажешь ему что "рогатостью" он от оленей на Севере заразился! Он дурак у тебя, он поверит. Если что, так сводим ещё раз к Святозаре.
В последних словах, Валюхе так показалось, зависть ножиком острым сверкнула. Конечно. Дурак. Чужого ребёнка воспитывает, деньги в обмен на здоровье с Севера домой мешками тащит. И не в "мешках под глазами", а так, в сумках. Валюху на руках носит. Ребёнка любит. Хвалит:" Хозяюшка ты моя! Как вкусно борщи-то варит!" А она эти борщи на заказ из ресторана таскает. Бельё и то в прачечную сдаёт. Позавидуешь! Да, так про Святозару.
Была в их городке такая "колдунья в седьмом поколении" - Святозара. После войны в детдоме воспитывалась. Сирота. А с перестройкой вдруг стала целительницей "в седьмом поколении". Какое нафиг "седьмое поколение"? Мать её никто не знал, не то, что бабку-прабабку. Но за деньги всё что людям нужно предсказывала и лечила. Так вот водили к ней однажды Валюхиного мужика. Тоже так же вышло. Он куда-то отвернулся на минуту, а она ему заразу и преподнесла. На третий день по приезду от оленей он видит утром - здрассьте! - дело не ладно и побежал в больницу! Там анализы сделали и диагноз поставили. И справку о том выдали. Сашка с Валькой прочитали справку, схватили его в охапку и потащили силой к "Потомственной Гадалке и Святительнице". И что вы думаете? Был нормальным человеком, но так эти "сватьи бабарихи" ему голову задурили, что поверил он в то, что это не гонорея ни какая, как в справке медицинской написано, а просто у него не вовремя третья и седьмая чакры открылись. Оттого и болезнь. Оттого и болит что энергия космоса через открытые чакры уходит! Вона что!, а не то, что эти коновалы в своей справке накалякали! Однако, очевидное - невероятное! Пенициллину сразу удалось справиться с энергией космоса и все чакры позакрывать. Всё прошло.
- Сашенька, не до шуток мне. Приедет - убьёт! А денег нету. Сейчас, сама знаешь, сто баксов на вакуум надо да медсёстрам тоже. Короче, дай мне пятьсот. Я тебе шестнадцатого с самого утра принесу.
- Во-во! Он приедет, тебя грохнет, а я бабок лишусь?, - прагматично пошутила Сашка.
- Не, ну ты ж знаешь, я ж не за просто так. Вот, возьми колечко в залог. Шестнадцатого не отдам, твоё будет.
И достала Валюха тут колечко... Сашка видела золотую фигню всяко-разную, много видела. Но такого! По цвету было видно что это золото старое. Старинное золото. Резьба и вся работа, завитки там всякие, финтифлюшки-баламбешки так тонко отделаны что и дураку вислоносому понятно, что не машина это катала, а руки делали. И не просто руки. А руки большого мастера. Но даже и эта красота золота была всего лишь только рамкой для того чуда, которое горело в центре. В центре выбрасывал цветные искры прозрачный камень. По виду он был как огромных размеров роса на лепестках розы. Даже когда поворачиваешь колечко казалось что эта роса льётся, переливается и скользит по перстню, вот-вот сорвётся и скапнёт на землю! Поэтому Сашка и подставляла ладошку из боязни эту каплю обронить. И не надо к ювелиру ходить, чтоб грани на камне посчитать! И так ясно, что там их шестьдесят четыре, не меньше. Каждая из них собирала и выбрасывала такой сноп разноцветного света, как будто внутри какой-то малюсенький гномик сваркой чиркает, казалось вот-вот вспыхнет настоящий огонёк пламени. А меж тем сколько ни держала Сашка в ладошке камень, не нагревался он. Не брал чужого тепла гордый камень. Из надписей на перстеньке стояли только две русские буковки: "К.Ф". И никаких там проб, орлов двуглавых и каратов. Сашка совсем не была специалистом, но не знать кто такой Фаберже... Вначале, где-то там, глубоко под причёской у Сашки шевельнулось подозрение. Продать или заложить такое, как так можно? Может Валюха просто дура? Или хитрость какую измыслила? Она дефка ушлая! Способна на гадость. Но тут из тёмных закоулков души выскочила огромная жаба, закричала:"МОЁ!", схватила своими лапками жадными эту худенькую мыслишку и задушила! Нет! Какой подвох? Как же может такое быть-то? А тут ещё в телевизоре лиса Алиса с Котом пели... "на жадину не нужен нож, ему покажешь медный грошь - и делай с ним что хошь! Там дари-дари-дари-дари" - лезло в голову. От этого все мысли сбивались в стадо. Какой грошь! Тут целое состояние! В общем нашла жаба выключатель осторожности в Сашкиной голове.
- Валюха, начала хитрить Сашка, - да я б с дорогой душой, тока у меня ж договор с банком!
- Какой ещё договор, что за банк?
- Банк-то вон он где, - она ткнула пальцем в окно, - а договор такой, что я не буду всем деньги в долг давать, как банк это делает. А за это банк обязался что: банковские сотрудницы за деньги никому давать не будут. Как я это делаю.
- Да, Санечка, мне не до шуток!
- Так когда деньги-то нужны?, - спросила, - а про себя уже решила: не дам в долг! НЕ ДАМ! Пусть продаст. Кольцо-то, верно, ворованное, ни в одном ломбарде в залог не возьмут - дорогущее! Да и светить она его там не захочет! Куплю! Дорогое кольцо, буду всем втирать что прабабкино. Мол, графиня была. А дед графин. А я стакан.
- Вчера, вчера, Санечка! Мне чем быстрее, тем лучше! Я бы отстрелялась и пошла поправляться. А то мужик с Северов приедет, а я на больничном и даже поговорить будет не чем. Говорилка на бюллетне.
- Купить - куплю!, - наконец отрезала Сашка, - а залогов мне твоих не надо. Вдруг оно у тебя ворованное?
- И что? - окрысилась Валюха, - если ворованное можешь купить, почему не хочешь ворованное в залог? Не крути, родная. - И тут же спохватилась, заулыбалась:
- А вообще какая разница, мне главное сегодня и как можно скорее деньги нужны! Сколько дашь?
И опять под причёской что-то завозилось, заволновалось: Что ж она такая сговорчивая-то? Но жаба и тут справилась.
Не хотела Валюха этот перстень отдавать! Ох, не хотела! Даже показывать его никогда и никому не показывала. Но тут дело такое! За один раз можно на всю жизнь денег взять. Да фигня всё то, что она этой дуре-Сашке насвистела. Она даже и не залетала. Просто услышала обрывок разговора, что эти дебилы гаражные хотят из Сашки бабки вытрясти. И понравилась Валюхе эта идея. Хорошо всё складывалось! И даже прикрытие уже готово. Если разборки начнутся, как-нибудь этот разговор гаражный и всплывёт. А если не всплывёт, так сама Валюха и поможет ему всплыть. На этих дебилах из гаража менты и остановятся. Что им зря жизнь свою тратить и виновных искать - вот они, виноватые. Ату их!
- А что, - рассуждала Валюха, - вон Сашка, год как мать умерла, не работает и всегда на кабак неслабые деньги есть. Значит оставила ей мать денег. И, похоже не мало оставила. Как найти где лежат?
Старый карманник как-то хвастался-поучал под чужую водочку:
- Базар - дело тонкое. Самое сложное это узнать где у клиента деньги. Как узнать? Есть, конечно дураки, что в сумке носят. Есть такие что в трусы суют. Как узнать где шарить?
- Ну, и как? Нюх воровской особый нужен? - молодёжь уши нашерошила.
- Хэх! Они сами мне показывают где спрятали!
- Не гони, не гони старый, какой дурак станет такое показывать? Не для того прячут!
- А ты сам попробуй. Иди за человеком и смотри. Если у кого в сумке - то прижимает он эту сумку к груди как будто под ней рана и сам он кровью исходит. И тогда всего-то и надо ему на ногу посильнее наступить или по уху ударить, отвлечь короче, да сумку сдёрнуть и перекинуть напарнику. А то идёт клиент и постоянно за бок хватается - это он так деньги проверяет. Или за карман. На месте ли? Или уже уплыли... А там дело техники. Если знаешь где лежат. Всего-то и делов!
- Надо чем-то дорогим её проверить. - думала Валюха, - Показать нужно ей дорогое что-то и посмотреть торговаться будет или сразу купит? И куда за деньгами сунется. Они и дома и в гараже и на даче могут быть. Да хоть в машине. Не в сберкассе же она их хранит. Куда побежит, там и деньги. Дома тоже должны быть, на всякий случай. Но не много. Поэтому показать ей вещь дорогую надо, ценную. Чтоб много денег ей требовалось. Не такая же она дура, чтоб всё под кровать засунуть. Вон к ней прорва народу ходит! Уже б разнюхали и увели. И одной мне со всем этим не справиться. Нужен помощник. Если деньги в гараже, то надо будет гараж вскрывать, если на даче, так доехать надо. Машина нужна. Нужен напарник.
Да. Это уж точно. Если зона отметку поставила - не надо на картах ворожить правда ли это. Вот у Валюхи пять синеньких точек на руке стояло, на перепонке, между большим и указательным пальцем. Четыре по краям и один в центре. Такие, как на игровом камешке. Знак воровской. На киче нарисовали. По её характеру. Как в воду глядели. Именно такой у неё характер, воровской.
Уговорила она дурака этого, Мытого, чтоб вместе Сашку тряхнуть.
- Да ты, Игорь, сам умный, сам подумай. Меньше народа - больше кислорода. Ну, свистните вы кодлой эти деньги, поделите и купите себе по порции мороженого, так ты хочешь?
- Ну, не по порции. Из-за порции не стоило бы и браться.
- А сколько у неё, много? Можешь ты мне сказать хоть примерно? Или из ваших кто-то может? И как вы брать собрались? Таньку украсть? Идиоты! Да она, если б не менты - сама её на помойку выкинула!
- А чё сразу Таньку, так вон в подъезде прижать и нож приставить - скажет всё!
- Расскажет, говоришь? И вы, бараны, всем стадом так и решили, что расскажет? А если она на вас ментам покажет - век вам, дуракам, воли в натуре не видать! Как в кино говорят. Знаешь за похищение детей сколько тебе светит? Стоит та пачка мороженого всей твоей страной жизни?
Выйдя от Сашки Валюха села в машину к Мытому. И уже час сидели они в его драной, цвета весёлой ржавчины, наглухо тонированной копейке во дворе и смотрели на подъезд. Ждали узнать откуда Сашка деньги потянет. Там и искать надо будет. Ещё вчера, когда Валюха начала "инструктаж" по подготовке. Мытый крутил из пальцев обеих рук "козу", а из себя строил чуть ли не вора в законе и специалиста по "выставлению Сашек".
- Уберёшь все цацки приметные с машины и с себя, - начала говорить Валюха, - неприметные тоже лучше убери. Фонарик хороший возьми. Налей полный бак, и ещё литров пять-десять в канистру, в багажник. Кусок верёвки тоже может пригодиться. Лопату и топор возьми... Одеяло простое, на всякий случай.
- А случаи бывают разные! - запридуривался Мытый. - Мы чё, в лес поедем, за ёлочкой?
Взяв через "Адидасы" всё его хозяйство в не по женски крепкую руку, Валюха в вытаращенные от боли глаза процедила:
- Если из-за твоего распи... гильдяйства что-то накосяк пойдёт, я сделаю вот так - и она неизвестно откуда взявшимся небольшим складнем прочертила, как бы отрезая. - Тоже накосяк. Ясно? - Мытый молча кивал головой, как суслик у норки. - И давай будем хорошими, не будем грубить, мы же напарники. - Валюха растянула крашеные губы в улыбке. А в глазах меж тем никакой улыбки не было. - Да?
И тут на Мытого из Валюхиных глаз аж до пояса выглянул урка лагерный. В ватнике лесоповальном. Так явно увидел его Мытый, что понял, - не надо вякать, лучше не надо.
- Если есть бинокль свой - возьми. Спичек пару коробков. Нет, то купи. Не спрашивай и не одалживай ничего и ни у кого. Ещё раз: все прибамбасы с машины сними. Все. Никаких иконок и антенн. Будут спрашивать - скажи красить собрался. Возьми с собой белой и чёрной изоленты.
- Это ещё на хрена?, - удивился, но остроумничать не стал.
- Ладно. Расскажу дураку. Вот если что-то пойдёт не так, как ты собираешься номера на машине менять? У тебя запасные есть? Или по почте новые выпишешь? И ментов попросишь подождать? А изолентой можно будет номера на машине подправить. Единичку твою на четвёрку исправить, например. Издалека никто не поймёт. Понял?
- А спички? - спросил, уже проникаясь уважением к знаниям Валюхи.
- Лучший способ следы замести - пожар устроить. Ни следов ни отпечатков. Ясно?
- А почему не этим, - Мытый достал крутейшую зажигалку "Зиппо", которой не хвастался разве что бабкам на лавочке.
- Ну, во первых, - сказала Валюшка отбирая зажигалку и пряча её в сумочку, как ты пожар собрался устраивать? Облил бензином всё и поджёг? Как раз кто-нибудь найдётся кто тебя на фоне дыма увидит. А ты на меня покажешь! Сдашь. А если на тряпочку с бензином коробок спичек открытый положить, да сигаретку прикуренную вставить - как догорит сигаретка, то и спички загорятся. А у тебя пять минут форы есть. А про приметы так скажу. Представь, лежишь ты убитый совсем. И голова твоя отрезана, чтоб тебя не узнали, ножиком перочинным, таким как у меня. На огне зажарена и в сортир брошена. А мент в карман к тебе и - "Зиппо" достаёт! А, так это Мытого грохнули!, - догадается сразу следак, - а кто с ним в тот день был? Валюха! Вот и получается, что ты меня опять сдал!
- Тьфу! - плюнул Мытый, - типун тебе на язык.
Тут вышла Сашка из подъезда и цокая каблучками побежала в сторону гаража.
- Вот видишь, всё просто. Сейчас и узнаем где она бабки заныкала.
- А как ты сделала, что она за бабками пошла, в долг попросила, да? - подлизывался Мытый.
- Много будешь знать - скоро состаришься! - Она щёлкнула его пальцем по носу.
Чудеса! Только что тут была зэчка злая, а вот сидит рядом красивая скромная девушка. Чудеса! - думал Мытый.
Проскрипела гаражная дверь, нос машины высунулся и дверь проскрипела ещё раз. Красная девятка объезжая лужи набирала скорость и рулила за город.
- Ясно. Уже ясно что не дома. На даче, скорее всего.
- А с чего это тебе так ясно?, - Мытый решил поднять "отрезанный" престиж.
- А с того, балбес ты, если бы они дома были - то не поехала бы никуда далеко по ямам. Тут бы покаталась, если ум есть. И в речке она их не утопила... И родственников за городом нет. Остаётся дача.
- А почему в лесу не закопать?
- Для тех, кто собак выгуливает?
- Не, а в речке притопить?
- Ага. Браконьерам? Не так-то просто в этом мире спрятать что-то! Совсем не просто. Могут запросто карьер начать рыть или в асфальт закатают. Или милицию на этом месте построят.
Пост ГАИ стоял на другой стороне. Два рядовых ментёныша паслись на дороге по собственной инициативе. Открывали клювы и махали палками - видно есть хотели. Мытый поглядел на Валюху, та пожала плечами, пока спокойно, а беда придёт - тогда и разгребать будем.
А девятка уже поворот включила - на дачи поворачивает.
- Наддай газу, а то там в закоулках потеряем.
- Не учи, - с опаской огрызнулся Мытый, я там всё как свои пять пальцев знаю. Всё детство по садам лазили. Все дырки... Девятка прижалась к высокому, крашенному суриком забору и остановилась. Чтоб мимо не проезжать они свернули влево и объехав участок стали за огородом в кустах. С этого места хорошо был виден капитальный железобетонный домик.

Деньги, деньги, деньги!
Правильно говорят: кто что охраняет, тот то и имеет! Александра Евгеньевна купила домик у бывшего директора ЖБИ. Было там какое-то дело: то ли он украл, то ли у него украли... Вот он домик и успел продать до суда. Участок скорее можно было назвать увядающим, чем престижным. Рядом было много заброшенного недостроя.
Валюха вылезла не хлопнув дверкой. Мытый тоже собрался. Но она сделала отрицательный жест и показала на бинокль. Потом на Мытого. Потом на дом. Тот кивнул головой. Открылись ворота и девятка въехала. Тут нашим разбойникам повезло. Ворота открывались внутрь и у Валюхи было достаточно времени чтоб добежать до гаража и спрятаться. Сашка вылезла, закрыла ворота и вошла в дом. Валюха подбежала и стала под окном. Мытый вдавил бинокль и не отрываясь смотрел. Ему был хорошо виден кусок холла, куда зашла Сашка, а Валюха оказалась в худшем положении. Она была рядом, но высунуться было никак нельзя! Тогда она достала из сумочки зеркальце и поднесла к краю окна. Теперь им обоим, правда с разных позиций было видно что делает Сашка. Откинув половик она открыла ляду. Крутая лестница шла в низ. Там была ещё одна комната, где была устроена баня. Какой дурак решил баню под землёй делать - спрашивайте не у меня. Хотя... Может он там стеснительных работниц от бетона отмывал? В бассейне. Сашка спустилась в подвал. Обоим это хорошо было видно. Только Валюха задавала себе вопрос: "А почему это Сашкина макушка не прячется, почти всегда ЧАСТЬ 3
видна?" Мытого такие мелочи не интересовали.
- Сучка Валюха, думал он. Меня как пацана за глотку взяла. Тоже мне пахан с устрицей...
И тут его посетила кучерявая мысль! Не дожидаться до завтра, а сегодня попозже приехать одному и выставить всё! И на хрена делиться, спрашивается? Посмотрим, кто умнее, - радовался втихушку этой новой идее. Простучу всё и найду тайник. А там хоть автогеном...
Тут Валюха пригнувшись кинулась от окна, махнув Мытому. Через минуту вышла Сашка и уехала закрыв ворота.
- Ну всё, - Валюха запыхавшись плюхнулась в машину, тяжело бегать на шпильках по огороду. - Поехали домой. Подготовимся и завтра возьмём. А что ты в биноклик видел, расскажи, - игриво пощипала Мытого за бок. Она была уверена, что с его позиции он не видел ничего путного и не знает где искать.
- Дак а чё там, - начал Мытый, - раз крышку подняла, значит в подвале искать надо, там бабки...
Он ещё что-то рассказывал, но она перестала слушать.
Ах ты сучёнок, видел всё! Видел не хуже меня! И ведь сама же дура подсказала про бинокль. Как Баба Яга - сама на лопату села. Думала же деньги в комнате где-то, а через окно только кусочек стены и пола виден. И как раз где не надо бы. Да и через стекло думала из-за отблесков и штор видно ничего не будет. Тогда надо деньги сейчас брать, а то этот мудель без меня приедет. Сто пудов, приедет, так и будет. Вдруг повезёт найти. Дуракам везёт! Да, сейчас надо брать. А потом думать как этого лоха на плоский бок кинуть.
- Знаешь, Игорёк, - подлизываясь она назвала его по имени - может не надо до завтра дожидаться? - она улыбалась и строила глазки, - Может сейчас Сашка отъедет, а мы и возьмем всё? И к морю поедем. В Сочи. Что до завтра ждать-то, а? И про себя продолжила: "Если увидел что-нибудь, так и мне легче будет. Покажет".
- Разворачивай, - сказала она вслух опять твёрдым неженским голосом.
А Сашкина девятка в это время уже пробиралась среди слалома луж выезжая на трассу. Осталось лесок проскочить, а там уже и трасса начинается.
- Пять минут и дома, - думалось Сашке.
Но тут взгляд её упал на пузатую от денег сумочку на пассажирском сидении. И сразу перед глазами всплыли два голодных мента, засевших на трассе.
- Твою ж мать! - выругалась Сашка вслух, - Про это я и не подумала. Да они баксы в машине печенью, кожей учуют! И потом хрен чего докажешь! Стоп, без паники! Думай, Саша, думай...
Подумав с минуту она решила, что надо вернуться обратно, набрать ведро земли, сунуть туда куст малины, а под всё это уже пакет с деньгами положить. Мол, под окном во дворе хочу малинку посадить, давно мечтала, чтоб и снаружи и внутри - кругом "малина"! Да и спрашивать никто не будет. Оно им надо? Только, говорят, возвращаться плохая примета. Ладно, Чёрт с ним. - Сашка развернула машину и поехала навстречу к "Чёрт с ним"...
Мытый посветил фонариком и включил в подвале свет.
- Ну, что, видно что-нибудь? - Валюха пыталась заглянуть внутрь. Небольшая комната вмещала в себя малюсенький бассейн, душ и парилку на двоих. Заботливый директор был. Возил таки сотрудниц мыться. Работа-то у них грязная. Мытый бродил и постукивал с умным видом по стенкам, рылся в шкафчике. Тайников искал. Что-то не вязалось у Валюхи с тем как Мытый ходит. И как Сашка деньги брала. Не связывалось! А! сообразила, - он не сгибается. А почему он сгибаться должен? Почему такая уверенность, что он должен сгибаться? ... !А! Так Сашкина голова почти всегда чуть чуть выглядывала из этого люка, а у Мытого нет, хотя он не ниже Сашки. Значит Сашка по полу не ходила, на лестнице стояла, а деньги взяла. А это значит что Мытый ходит не там. Валюха встала на колени, прогнулась, засунув голову в люк и стала осматривать боковые стенки люка. Так и есть! Вот оно! Щель тоненькая... Только внезапно сверху всё потемнело. Упала тень и Сашкин голос сказал:
- Ну, здравствуй подружка! Уронила туда что-нибудь?

что стоят деньги.
Валька медленно выглянула из-под мышки, поза-то неудобная, в дверном проёме стояла Сашка. Как белогвардеец в кино, с лопатой на перевес. Похоже лопата была их фамильным оружием.
- Сразу говорю: только дёрнись - я долго думать не буду!
- А, Санечка, это ты! Ты не так всё поняла. Ты бы видела что у тебя тут в подвале творится! Вон смотри сама! - И Валюха немного отползла вбок, как бы уступая место и тыча рукой в подвал, - Смотри! Это ж надо! Я такого никогда не видела в жизни!
И чуть было не купилась Сашка на эту хитрую хитрость, уже заглянуть хотела!, чуть было не подошла. Рванула бы её за ногу Валюха и совсем другой конец у кина был бы. Но вовремя скумекалось.
- Давай, Валюшка, отползай от дырки. - ровным, спокойным голосом проговорила Сашка. И не дури - сразу ударю.
А Валюшкины неглупые мозги на полную мощь крутились. От них сейчас жизнь зависела. Лисья хитрость. Понимала, что надо говорить и говорить, чтоб контакт не утратить. Редкий человек ударить может если фраза не договорена, не закончена.
- Сань, ты не подумай чего, это всё не так, - трещала Валюха, - это я просто посмотреть хотела, потому что, ты ж сама ... и тут она бросилась и дёрнула за половик. Сашка высоко махнула своей лопатой, но в падении ударила вскользь и обе покатились сцепившись как коты по полу.
Бей её!... Бей! - Кричала Валюха выглядывающему из-под пола, но приседавшему от страха Мытому. Бей, козёл! Она тебя видела!
Мытый размахнулся, закрыл глаза и угодил Сашке лопатой по шее, около ключицы. Тело сразу обмякло, а одежда начала окрашиваться кровью. Валюха еле дыша выбралась и, шатаясь, поднялась. Покосилась на лужу.
- Ты её грохнул... Правильно. А иначе она выдала б тебя. Она тебя видела, могла выдать! Её нельзя было оставлять. Она свидетель.
Мытый стоял с лицом как фата невесты. Сильно и часто дышал и тёр карманы "Адидасов" обратными сторонами ладоней. Потом смотрел на руки, на одежду и опять вытирал что-то ему только видимое. Ему было дурно. Тошнило и кружилась голова. Валькин скрипучий голос как заевшая пластинка звучал в мозгах: "она тебя видела, могла выдать"... и опять :"она тебя видела, могла выдать"...и опять :"она тебя видела, могла выдать"...Мытый достал из кармана нож, открыл, повернулся на голос и молча, на весь клинок воткнул его Валюхе в правый бок. Под рёбра. В печень. Валюха сделала жалкое лицо, сказала:" Х-р-р-р...", потом пошатнулась и исчезла в дырке подвала чем-то глухо там стукнув. Мытый стоял и тёр кисти рук о штаны. Ему хотелось по блевать, но оно застряло где-то посередине и только сильно тошнило, но никак не могло выйти.
Теперь они меня не выдадут, - шептал пересохшим вдруг ртом, - теперь они обе не смогут никому рассказать. Теперь нет свидетелей.
Как ни было дурно Мытому, а жадность требовала дело доделывать. Нужно деньги искать. Мытый заглянул в подвал. Внизу под лестницей лежала Валюха, свернувшись калачиком, как Тузик возле будки.
- Сейчас... сейчас я слезу и возьму деньги. И всё закончится. И у меня будут бабки и тогда идут они все лесом. Ща я, пусть только муть пройдёт. - Убеждал себя стоя на коленях перед дыркой и упираясь ладонями в поребрик люка.
Тень упала на него точно так же, как перед этим на Валюху. До Валюхиной сообразительности ему было далеко, но всё таки он понял, что сзади кто-то появился, только не успел сообразить кто это. Сашка ударила его лопатой по заголившемуся и торчавшему на спине, как у динозавра, позвоночнику. Молча. Падая от боли в люк Мытый всё же успел выбросить вперёд обе руки, в надежде ухватиться за что-нибудь, чтоб задержаться, не свалиться. И даже противно карябнул по железной крышке ногтями. Но этим движением только столкнул с мёртвой точки ляду. Ляда упала в тот момент, когда все восемь пальцев были рядом с навесами и ощупью искали опору. Тяжелая ляда ударила, сразу раздробив все кости и, как в тисках, намертво зажала их. Дальше Мытому повезло. Он потерял сознание и ту, самую сильную боль, от которой и сердце "лопнуть" может, не успел почувствовать. Повис на руках как зверь в капкане. Оттого что он был без сознания, он не слышал как сверху на люк опустилась без сил Сашка. Кровь обильно текла из широкой раны и Сашка пыталась заткнуть рану платком. Платок был "газовым" и для этого не годился. Нужно бы перевязать рану, но рука не действовала. Сашку постепенно охватывало "чувство воина". Есть, говорят, такое состояние при открытых ранах, - человек испытывает не боль или страх перед смертью, а чувство глубокого успокоения, удовлетворения. Настолько глубокого, почти как эйфория... И силы уходили. С кровью уходят силы и вместо них по жилам начинает ползти холод. Сашка замёрзла, её тело начинало дрожать, чтоб согреться. Но нечем было согреться, не было у тела крови. Вытекла. Уходил из него сок жизни и капал на ляду растекаясь, блестяще-яркой мармеладной лужей.
Говорят что Бог наказывает грешников. Но, думается мне, Бог наказывает только хороших грешников. Тех, кто в детстве яблоки в саду крал. Или печенье у мамки. Это грех, конечно! Таскал в кармане котят и маленьких воробьёнков. Это тоже грех! Соседу - дедульке седенькому два стекла навылет футболом высадил. И это грех! А вот убить за полоски бумаги резанной, зубами жизни человеческие рвать для обеспечения будущего своего удовольствия, дитё своё на помойку выкинуть - это уже не грех. Это уже нужно другое какое-то слово найти, а только нету его, такого другого слова в словаре человеческом. Нет его там потому, что не бывает таких поступков у человека. Поэтому и слов таких нет. И кто поступает так - не человек он уже, а чудовище спрятавшееся в кожу человека и ставшее только видом похоже на человека. И казнит таких не Бог. И не Дьявол. Даже Он, Сам Князь Тьмы - Сатана с отвращением убирает тёмное лицо Своё от такой мерзости! Ему, Повелителю Греха, и то мерзко смотреть в их сторону. Он только собирает таких вместе. Ловит, как рыбак своих рыб. Кого на деньги, кого на власть, кого за трусость или жадность подцепит. И - в котёл! А там уже казнь им Лилит выдумывает. Лилит, та, первая женщина Адама не из его ребра, а как и он из глины вылепленная. Первая женщина, которую отверг первый мужчина. "Несостоявшаяся мать человечества", озлоблённая тысячелетним одиночеством и тоской по несбывшемуся. Озлобленная тем, что нет у неё и никогда не было ни одной души, которая могла бы пожалеть и приласкать её. Та о ком писано: слёзы её даруют жизнь, а поцелуи - смерть. Лилит сумеет казнь выдумать! Такую, казнь, что о Смерти будут мечтать отданные ей грешники. Умолять о Смерти и Забытьи как о награде. Даже больше, чем о Спасении просить о Смерти будут. И чем сильнее страдания испытывает грешник - тем большее наслаждение получает Лилит. Вот когда её тощие, не кормившие сосцы вздымаются от страсти! Вот когда горят жадные её глаза! Вот кода безгубый рот в оскале улыбки обнажают зубы с каплями крови младенцев. Вот когда её час! Говорят что виновные, кто к казни приговорён, слышат её смех. Это смех не человеческий. Это смех гиены с мордой в крови или волка воющего на Луну.
Когда Мытый в первый раз пришёл в себя он увидел Валюху. Удивительно, но она ещё была жива! Раны печени смертельны, но человек при этом умирает долго. Две лужи крови были около неё. Лужа светлой крови возле головы и тёмной там где был нож. И если бы Мытый смог перевязать ей рану, заткнуть дырки, чтоб не выходила из Валюхи жизнь, может вдвоём они и справились бы с лядой, смогли бы её открыть. Хотя... Сверху ляды лежала ещё дополнительным грузом почти мёртвая Сашка со своей лопатой. От лопаты дуры-Сашки болела спина и боль киселём переливалась в ногу. Он чувствовал боль в руках и в хребте, которая нарастала лавиной. Эти две боли как бы играли мелодию жизни в его теле. Они сплетались и перемежались. То затихая, когда волны вычитались, то многократно усиливаясь, когда складывались. И он опять потерял сознание. Так было несколько раз, пока боль не притупилась и он не осознал, что висит на зажатых лядой раздробленных пальцах. Он поставил ногу на ступеньку и боль стихла! Это было такое блаженство не ощущать её, эту боль! Хоть на чуть-чуть она отпустила! Но через мгновение она начала возвращаться в спину и опять не было от неё спасения. Она заливала всё сознание. Мытый матерился, просил Бога, Чёрта и скопом проклинал всех кого знал. Он скулил. Он рычал и в порыве бешенства пытался оторвать себе пальцы. Охотники рассказывают, что иногда дикий зверь отгрызает лапу и уходит из капкана. Это бывает. Но очень, очень редко. Сказки это, про то, что боль победить можно. Если кто-то сомневается и пускает пузыри - пусть улыбаясь засунет себе иголку под ноготь. Это безопасно. От этого не умирают. Это просто маленькая боль. А бывает и боль большая, от которой лихорадкой бьёт всё тело.
Если бы у Мытого были часы и желание на них взглянуть, он бы узнал, что когда неожиданно для него самого упал оторвав несколько пальцев, - наступило утро. Мытый упал на Валюху, а она даже на дёрнулась. И была вся какая-то упругая. И сильно холодная. Уже чуть-чуть свихнутый Мытый погладил Валюху по волосам, по руке. Хоть по два пальца от каждой руки и остались в ляде, положение Мытого сильно улучшилось. Теперь он мог сесть. Всё тело дрожало от долгого висения. Пальцы хоть и оторвались, зато руки теперь болели намного меньше. Почти и не болели. Так он себя уговаривал. Переступив через Валюху Мытый липким ртом попил воды. Синкопом проковылял к диванчику и лёг, по детски поджав ноги. По ноге бегали мурашки, она отнималась. Он рассмеялся: Вот прикольно как они вдвоём с Ботало ходить теперь будут! Оба - рубль пять!
Какой-то дурак-философ не знающий жизни сказал: "...если Бог хочет наказать человека - он лишает его разума." Вы тоже думаете, что в здравом рассудке Мытому было бы сейчас проще? Знать, что сверху лежит убитая им Саша, у которой уже полон рот мух..., а тут - Валюха, от которой голод требовал отрезать хоть кусочек мяса?
То впадая в забытьё, то опять выныривая он лежал и дрожал. Иногда вставал, подходил к лестнице, взбирался по ней и пытался открыть ляду. Он упирался в неё тыльными сторонами кистей, поэтому получалось не в полную силу. Ляда даже и не миллиметр не поднималась. Головой упереться не мог - сильно болела спина от Сашкиной лопаты.
На третий день он знал что это Сашка сверху специально держит ляду. Он её вычислил. Она хитрая, но он хитрее! Это ясно потому, что иногда он слышал её смех. Она там тихонько хихикала над ним. И лужа крови которая просачивалась через ляду давно перестала увеличиваться. Вначале он её просил открыть. И обещал что больше никогда-никогда в жизни не будет убивать её. Потом ругался с ней. Потом бил своими ободранными кистями в железную крышку и, чтоб Сашке сделать больно вымазал всю крышку в кровь. И в свою и в её. Потом умолял, выпустить его, стоя на коленях и глядя вверх на Сашку. Но Валюхе не понравилось, что Мытый становился перед Сашкой на колени. Наверное она ревновала. Поэтому она встала и ушла на диван. Хотя Мытый и видел что она лежит тут же, как и раньше, возле лестницы, но он точно знал, что она ушла от него на диван. И ещё из вредности или кокетства она надушилась такими сильными духами, что у Мытого от этого запаха болела голова. Она умудрилась не только надушиться сама, но и надушила Мытому пальцы. От остатков его почерневших пальцев шёл тот же сладкий трупный запах.
И ещё он заметил одну странность. За ним кто-то наблюдал. Кто-то тихонько, на цыпочках постоянно ходил за ним. Ходил, а когда Мытый поворачивался, этот кто-то прятался ему за спину и Мытый никак не мог его разглядеть. Не успевал. Только мелькала чёрная тень. Это сильно его злило. Он начал догадываться, что это Лилит, а кто ещё? Но потом ему в голову пришла прекрасная мысль! Он даже рассмеялся от счастья. В самом деле, чего это он взволновался? Нужно просто подождать. Скоро Сашкино тело сгниёт и распадётся, вон, уже там мухи роем гудят! А его руки заживут и он поднимет ляду! - ... поехала крыша...
Очнулся Мытый от того, что зубом сорвал висевший ноготь с пальца. Он его облизывал и нечаянно укусил. Вначале он испугался, что это он облизывал пальцы после жира с куска Валюхиной ноги, того что зажарил и съел. Потом с облегчением вспомнил, что это было не Валюхино мясо, а мясо крысы. Ну да, он вспомнил ясно, что вчера ещё нашёл крысиную нору и выловил большую, жирную крысу. Да-да, крыса это. Вот еще и дым стоит в подвале, - это он жарил её. Но там, где вчера была крысиная нора сегодня никакой дырки не было. - Это она заросла, - подумал Мытый. Сел на диван. В голове было плохо. Он перестал отличать где явь, где бред, где сон. Он сидел и смотрел в открытую печь парилки. Звук шедший от вьюшки привлек его внимание. Сначала она дребезжала, потом начала петь. Ныть тоненько и жалобно, дребезгливо. Почти так поют иногда печные заслонки зимой перед бурей. Потом звук этот усиливаясь перебрался в трубу и в нем ясно можно было различить как кто-то нетерпеливо царапается и шипит от злобы, продираясь по трубе. Пытается выбраться наружу, но не может. По полу потянуло сквозняком, как если бы кто открыл дверь. Но Мытый знал что никакой двери тут нету, только люк. Меж тем сквозняк усилился и из не зажжённой печки выпал горящий красно-чёрный уголёк и завертелся на листе прибитого к полу железа. От него вверх поднималась струйка голубого дыма. Странный уголёк какой-то. Он не останавливался, а продолжал вращаться всё быстрее и быстрее, одновременно увеличиваясь. Уже он стал похож на малюсенький вихрь, гоняющий по улице всего несколько листьев, да пару травинок. Потом в вихре появился черный волосатый клубок шерсти. Клубок быстро рос. И тут из него послышалось:
- Здарова, Мытый! Я к тебе с хорошей новостью. Собирайся!
И из вихря вышел небольшого роста человек, коренастый, по виду довольно крепкий. Правда совсем без одежды и абсолютно лысый. Но зато поросший такой густой и длинной шерстью, что одежда ему, собственно, и не нужна была. Лицо его было похоже на печёное сморщенное яблоко. Зубы были уродливыми. Выдавались вперёд и под верхней губой торчали два жёлтых, чуть видных клыка.
- Ты кто? - спросил Мытый и поджал ноги, убирая их подальше.
- Тебе-то сейчас какая разница как меня зовут? - заговорил лохматый чуть пришепётывая из за клыков, - Освободили тебя от пыток Лилит. И будь доволен. Сам Князь Тьмы приказал привести тебя. Возьми нож и ткни себя.
Вместо ответа Мытый выпучил глаза. Не собирался он помирать!
- Бери нож, тыкай в себя и пошли. Там уже тебя ждут. Там ждут нового Каина!
Мытый хоть и был неучем но от бабки и матери знал, что Каин это самый нехороший, грешный человек который когда либо жил на земле. (Хотя теперь все мы знаем, заблуждалась бабка.) Поэтому возмутился:
- Так, я тут шлюх поубивал, а Каин родного брата...
- Валюха правду говорила, - дурак ты. Брат ты Сашкин. Родной брат! А она тебе сестра. Папаня у вас один. Славку-алкаша помнишь из шестого дома? Ваш папаня. Я его тоже забирал.
Вспомнил Мытый, был такой, из окна выпрыгнул ласточкой. И головой об асфальт. По-пьяни говорят, крыша ушла. А мамка ещё тогда ходила в церковь свечку ставить.
- Да ты сам посмотри, - показал лохматый на два пятна крови: Сашкину и его, Мытого. - видишь, ваша кровь и светится одинаковым цветом. И вкус одинаковый. Он зацепил корявым пальцем из Сашкиной лужи кусок, густой как варенье, и с видимым удовольствием облизал. Потом лизнул длинным языком там, где Мытый вымазывал своей кровью ляду. - Родная потому что, - и прижмурился как от сладкого. - А у Вальки другого цвета. - Он сидел на корточках около Валюхи и облизывал палец, зачерпывая им уже из Валькиной шоколадной лужи. А! ты ж не видишь... Ну, бери ножик, тыкай и пошли. Некогда нам тут. А то вон, твоя мамка в церковь пошла, свечку "за здравие" тебе поставить. А нам проблемы не нужны. Волнуется, плачет всё, - ухмыльнулся лохматый, - не знает ещё ничего. Да, она из-за тебя всю жизнь плачет. А тебе уже "за упокой" надо ставить, а не "за здравие"! - и гыгыкнул. Лохматый на корточках сидел к Мытому спиной, что-то ковырял в печи. Мытый увидел рядом на полке молоток.
- Одним трупом больше, одним меньше, - пронеслось в мозгу - теперь без разницы.
Он взял его в руку, превозмогая боль сжал рукоятку между живым большим пальцем и ладонью. Лысина лохматого была совсем рядом. Мытый размахнулся и...рука его застыла в воздухе. Лохматый повернулся к нему лицом... Только не было больше у него сморщенного как яблоко лица, а то что было лицом назвать никак нельзя. На нём появилась короткая шерсть, клыки сильно удлинились. Оно стало больше похоже на морду питбультерьера. Но без ушей и висячих щёк. На мытого в упор смотрели два горящих жёлтых глаза со зрачками как у змеи.
- Это ты решил меня, Высшую Силу, молотком по лысине? - Он громогласно рассмеялся, взял Мытого одной рукой га горло и потащил к себе. Мытый пробовал сопротивляться, но это было всё равно как сопротивляться грузовику. Второй рукой он взял руку Мытого и поднёс её к своим глазам.
- В этой руке молоток держал? - прорычал и вдруг сунув руку себе в рот откусил здоровый и два растрощённых полу гнилых пальца. Мытый заорал, а лохматый сжал его горло и, хрустя пальцами как морковкой заревел:
- Ещё что-нибудь удумаешь, я тебя с левой ноги есть начну!!
На короткое время сознание Мытого просветлилось так, что он вспомнил всю свою никчемную жизнь. Как в садик ходил. Как ленился мусор сбегать выкинуть. И как мамка заставляла его играть на баяне, очень ей хотелось, чтоб Игорёк играл: за окном падал пушистый снег, батареи были горячими как огонь и разливали тепло по всей квартире, на столе стояли пирожки с яблочным повидлом и чай в стакане с серебряным подстаканником, а он сидел и разучивал на баяне " как под горкой, под горой". Пальцы неуверенно перебирали кнопки... Его пальцы...И зачем тебе нужна была эта резанная бумага? Что ж тебе, сцуко, не жилось-то? А?
И тут завыл Мытый! Как дикий зверь завыл! Поднял кверху искалеченные, гниющие руки, задрал голову и завыл... Это так душа бросала его. Она улетала из тела, где оставался только зверь.

Сирота
Танька привыкла к тому, что мамка иногда не ночевала дома. Но её не было четвёртый день подряд. Они с Васькой уже несколько раз побывали в квартире. Танька жарила яичницу и варила макароны. Из помидоров с огурцами делала салат. Две последние ночи, пока Сашки не было, они даже спали не в подвале, а дома. Пока Васька мылся в ванной - Танька готовила. Вначале она хотела подсмотреть как он моется, но потом обругала себя и решила что это стыдно и что с Васькой надо всегда-всегда поступать честно. Нельзя обманывать дорогих людей.
Утром , неся из магазина яйца, хлеб, вермишель и помидоры, во дворе увидели милицейский "бобик" и машину ГАИ. Васька в таких делах понимал лучше Таньки.
- Побудь тут, а я узнаю что там, ладно? - Танька кивнула и почувствовала в душе какое-то непонятное, но нехорошее чувство.
Как твоя фамилия, - спросил Васька у Таньки, когда вернулся к ней. Она сказала. - Там менты квартиру вашу ищут, - объявил он. Бабки на лавочке говорят что твою мамку убили. Говорят тебя ищут, и обыск в квартире будет.
- А меня зачем ищут?, - перепугалась Танька, - до которой ещё толком не дошла смерть матери.
- Ну, - Васька подумал, - ... в детдом забрать, наверное.
Детдом!! Это предположение напугало Таньку больше, чем ещё не осознанная смерть мамки. Детдома она сильно боялась. Мамка часто грозилась отдать её в детдом. И на улице бабки говорили, что по ней детдом плачет. И этот детдом представлялся ей тюрьмой для детей. Плохих взрослых садят в тюрьму, а плохих детей - в детдом, так она думала. А может так и есть?
- Так вон же она, - показала милиционеру на Ваську с Танькой какая-то сердобольная старушка, - вон она, Бунина стоит. Милиционер быстрой походкой направился к ним. Они не сговариваясь побежали к парковой ограде. Там между прутьями было узко и взрослому не пролезть. Васька успел, а Таньку схватили за руку.
- Васичка, родненький, спаси меня!, - кричала Танька извиваясь около решётки парка, - столько отчаяния и мольбы было в этом крике, столько веры в то, что её Васичка не может её бросить! Она кусалась и кричала одновременно. Участковый, два водителя машин, следователь и куча зевак потешались, как мент не мог справиться с девочкой. Он согнулся в "три погибели" пытаясь прижать ей руки к туловищу и вынуть свои палы у неё изо рта. Нет! Конечно всё понятно, если бы это был злобный преступник, то доблестный блюститель порядка мог хряснуть его в харю своим немаленьким кулачищем - и весь разговор. А тут мелкое, визжащее и кусающее пальцы до крови перепуганное существо. Нельзя грубо. Тогда ещё, раньше, милиционеров делали из людей.
Спаситель Васька выскочил из-за прутьев решётки и широко размахнувшись ожёг милиционера хворостиной прямо по натянувшимся на заду брюкам! Сержант рванулся, как беговая лошадь на старте, - Удивительно, как только не заржал! Видать больно! И от неожиданности он выпустил Таньку из рук. Фуражка свалилась сама и покатилась шлёпая козырьком по луже. Танька расцепила зубы и, пока он вытаскивал закатившуюся в лужу фуражку, успела сквозь прутья решётки юркнуть на Васькину сторону. В парк. Уже убегая, они слышали, как вся толпа громко хохотала над покушением на жизнь и здоровье милиционера. Ага, им весело, а что теперь делать Ваське с Танькой? Без денег, без квартиры, без тёплого подвала? Нет, те, Танькины, деньги у них были. А на сколько времени их хватит? Что дальше? Купив по дороге чипсов и лимонада они отправились на ж.д. вокзал.
- Васичка, ты возьми меня с собой. Не бросай меня. Ты ж сам говорил, что меня могут в цыганскую семью взять. Я буду хорошей, я всё уже умею. Я работать буду. Или воровать, как ты скажешь. А то меня в детдом сдадут. Ей хотелось сказать, что он её нужен. Что не хочет без него жить. Не сможет. Только она стеснялась.
Васька шёл, делая широкие шаги для солидности. Танька семенила рядом и уговаривая своего Васичку. Забегала то с одной, то с другой стороны глядя снизу ему в лицо. Не надо его было уговаривать, он и так Таньку не оставит. И его отец не будет против, Васька это точно знал. У него хороший отец. Но до дома было очень далеко. До него нужно было ещё добраться, а Васькина жизнь уже успела ему разъяснить что такое милицейская ориентировка. Вот Васька и смотрел по сторонам, опасаясь милиционеров и даже просто военных.
Схватили их когда они ещё не успели добраться до вокзала. Рядом пискнула тормозами "Волга" и четверо в форме выскочили как черти из табакерки.
детдом
В детдоме их встретили Мариванна и Фёдоровна. Васька супился, Танька тихонько плакала. Но детдом оказался не таким страшным как это представлял Васька, а тем более Танька. Мариванна сразу им сказала что они побудут тут всего денёк-другой, их помоют и накормят. А если они захотят уйти, то могут в субботу и уйти. Обманула их конечно. Такая вот ложь во благо. Но, судите сами, как можно было по другому удержать этих дикарёнышей? Силой? Если Таньку силой держать, было бы то, что с милиционером. Васька мылся сам, а Таньку мыла Мариванна. Когда Танька разделась, мариванна начала плакать. Плакала она и тогда, когда Танька ела борщ. Танька видела его в первый раз. Макароны были по-флотски и Танька удивлялась. Она умела варить макароны, но чтоб это было так вкусно... И Мариванна сводила её на кухню, к повару и помощнице. Повар был классическим. Толстым и в белой одежде. И так всё чисто, что Таньке стало стыдно за свой подвал.
Ваську через два дня пришёл забирать весь цыганский табор. С гитарой и песнями. Васька от отца сразу получил оплеуху, а потом уже обнимался с братьями.
- Танюшка, девочка моя маленькая, - говорила Мариванна гладя её по голове, не можем мы тебя с цыганами отпустить, не можем. Закон такой. Они тебе чужие люди, не положено так. Вот, когда оформят усыновление, принесут документы, - тогда и заберут. Надо подождать. А ты пока тут побудешь, хорошо? Так, как Мариванна к Таньке никто на её памяти не относился. Поверила она Мариванне. Помните, как в детстве? - Пойдём, сейчас надо идти, а мы завтра придём и купим эту машинку (куклу)! И верили ведь!
Не хочется плакать, не буду рассказывать как прощались Танька с Васькой. Оторвать нельзя было друг от друга. Да никто и не отрывал. А цыганки пели под гитару и с радости что нашёлся старший сын баро плясали размахивая юбками и смешно дёргая плечами.
- Не можем мы тебя цыганам отдать, не по закону это. Они должны подать "на усыновление", потом их проверять будут. Что б тебе у них хорошо было. А так нельзя! Столько, сколько в последние дни Танька за всю свою короткую жизнь не плакала. Она боролась. Она всегда надеялась только на себя. А тут...
Через две недели приехал Васька. Его привёз отец на старом "Москвиче". Васька привёз плохую весть. Не смогут они быстро забрать её, нужно было долго ждать когда разрешат. Всю зиму и весну. Ждать, ждать, ждать...
Прямо к крыльцу подкатила машина с шашечками. Вся ребятня прилипла носами к окнам. Из машины вышли трое: двое мужчин и женщина и скрылись в подъезде. Дети шушукались что это приехали кого-нибудь усыновлять.
- Эх, с горечью в голосе проговорил круглоглазый маленький Кузя, хотя его имя было Петька, если б меня усыновили, я б так мамку любил...

Здравствуй, Америка!
Запомните, дети!, - краснея и расшатываясь на каблуках от переполнявших её чувств говорила их воспитательница Мариванна, - запомните на всю жизнь! Этой счастливой возможностью, уехать жить за границу в богатую страну вы обязаны нашему любимому президенту, первому президенту нашей Родины Борису Николаевичу Ельцину! Это он прорвал занавес непонимания и отчуждённости между странами, первым разрешил усыновлять наших детей за границу. В то же время она в кармане халата перебирала и гладила пальцами пачку долларовых купюр, заокеанских денег, которые раньше только по телевизору видела. Теперь у них есть большие деньги и они заживут хорошо! Нужно будет много детям купить. С такими деньгами-то! Ремонт сделать. Всё-таки молодец Ельцин! Не зря она выходила на улицу с плакатом: " Руки прочь, от нашего Ельцина!" Грозный плакат, сильный. И хорошая штука этот хозрасчёт. Вот они деньги, никакие чиновники не отберут! Она сама всё для детдома сделает! Ни одной копейки зря не потратит. От всего этого на её душе было радостно и хотелось петь. Но рядом стояли эти двое из облмедпроб..снаб? длинное ещё такое название, разве упомнишь? Это они нашли американцев. А самое главное чета НАСТОЯЩИХ богатых американцев. Которые говорили по-американски. И одеты были по-американски. И показывали фото красивой бледной американской девочки, которая в розовом платье с бантами сидела в саду Апельсинового Штата Юта, на лавочке и гладила стоящего рядом с ней огромного пятнистого остроухого немецкого дога. Они очень любили эту девочку. Это было видно. Когда они смотрели на неё на их глазах блестели слёзы.
- Так что вы решили завести сестрёнку вашей доченьке? Или братика? - допытывалась Мариванна, - что б не скучно было одной? Вдвоём, конечно, веселей.
Мисс Уилкинс отвернулась и заплакала. Горько так, как будто у неё вина какая была.
Магия Ивановна, - забеспокоился мужчина в чёрном костюме, переводчик-адвокат, бывший житель Одессы, а теперь представитель семьи Уилкинсов, - Ви, - он перешёл почти на шёпот, - пегестаньте интегесовацца. Ви... ви своими глупыми вопгосами волнуете и смущаете моих клиентов. Так низзя!
Та, та, штоп не скучно, уверил мистер Уилкинс. - Глаза его, мутные, как у дохлой рыбы, Таньке сразу не понравились. Но ради того, чтоб уехать в сказочную страну Америку, где детям дают моного денег, просто так, за то только, что они дети - она согласна была терпеть эти глаза. Для себя она всё решила. Она уедет в Америку, будет учиться читать и писать. Все деньги, которые ей будут давать, она будет прятать. В Америке тоже есть помойки, - там ей еды хватит. А потом, она напишет Васичке письмо и купит ему билет. Просто нужно немножко потерпеть, так сказала ей Мариванна. Этот план они вместе с Мариванной придумали.
- Я им не понравилась?, - заглядывая в глаза спрашивала Танька у Мариванны. - Вы не смотрите, что я худая, я всё буду делать. Вы им так и скажите! Я варить и убирать могу. И ем я совсем немного.... И сестричку любить буду. И всё ей делать.
Понравилась ты им, очень понравилась. Вот у вас у всех анализы взяли, посмотрят что ты здоровенькая и заберут тебя к себе жить.
- Только, Мариванна, миленькая, - уговаривала Танька, только и Ваську тоже надо. Я без него не могу.
- Не волнуйся девочка, не волнуйся милая. - Мариванна гладила Танюшку по пушистым волосам. Таньке было до того приятно и хорошо от этого, что прямо больно! Не знала Танька что такое ласка. Так сердечко сжималось...
Вот и хорошо, успокаивала её Мариванна. Будешь учиться и напишешь своему Ваське письмо. Он к тебе и приедет.
- Я буду хорошо-хорошо учиться! Я ему на дорогу денег вышлю. Это правда, что там детям тоже деньги дают?
- Правда, правда. А теперь спи. А то они придут, а ты будешь некрасивая. Нет, вымытая Танька не могла быть не красивой. Мариванна сама её мыла, стригла и причёсывала. Это был маленький ангелочек в байковом казённом платьюшке.
Танюшку увезли Уилкинсы на такси. Она серьёзно смотрела сквозь стекло на Мариванну и мелкие алмазинки висели на больших ресницах и, иногда срываясь, катились по щекам.
Нехорошее чувство было у Мариванны, какое-то ожидание горя. Она поплелась в кабинет к Фёдоровне. Та сидела, курила и смотрела в окно. Долго они так сидели молча...
- Слава Богу! наконец сказала Мариванна. - У Танюшки теперь всё будет хорошо.
Неожиданно Фёдоровна повернулась к ней и с лицом которое горело от гнева и злым голосом через свою папиросу спросила.
- Ты что, дура совсем? Неужели и сейчас не поняла для чего её забрали? Она донор!...
- Так она ж маленькая, какой из неё донор, что ты городишь, - по лицу Мариванны стала бродить жалкая бестолковая улыбка. Как ты говоришь донор?.. Какая из неё кровь? Как фашисты, что ли? - говорить она начала тихим голосом, неуверенным. Но с постепенным осознанием возможности происзошедшего голос креп и дрожь в нём стала выливаться в гнев. А может в истерику.
- Там-то и крови той, как у кота, у неё же, видела?, вокруг рта жёлто, как у воробья малого - малокровие у неё, ты ж доктор, не видела что ли?! - кричала она, - Какой донор, какая кровь?! Что ты несёшь?! - Она кричала потому, что ей было страшно - вдруг эта старуха не сошла с ума, вдруг это всё правда?
- Про кровь я тебе не говорила.
- ...Как же а вот...
- Я говорила про донора. Она будет донором сердца для этой девочки с фотографии. Реципиента... - перебила Фёдоровна.
- Необходимо совпадение реципиента и донора по так называемым антигенам главного комплекса тканевой совместимости. Думаешь, на хрена он такие дорогие исследования проводил? Вилкин этот.
- Осознать такую фразу Мариванна не могла. Видно было как у неё то начинали шептать губы, то глаза бегали по комнате с такой скоростью, как будто был пожар, то всё её лицо дергалось...
- ...К... к..как сердце?... - выдавила она отступая назад и втягивая голову в плечи - Она же умрёт...Ты чего несёшь, гадина, как сердце?!!Она же живая, как сердце?!!
Фёдоровна раздавила в пепельнице бычок, зажгла новую папиросу и спокойно сказала:
- Ну да. Конечно живая, иначе как бы они сердце живым до Америки довезли?
- Дура, дура, дура! - Мариванна, мягкая и добрая Мариванна подскочила к докторше, била её обеими ладонями по спине, плечам, по голове...
- Да разве такое возможно в нашей стране? Что ты несёшь? Ты что, чокнулась, карга старая со своей медициной? Пьяница!
Фёдоровна развернулась и ладонью наотмашь хлёстко и звонко ударила Мариванну по лицу. - Та взбросилась и застыла, как вынырнула, потом судорожно с всхлипываниями несколько раз втянула воздух.
- У нас в стране, - говорила Фёдоровна зубами крепко сжимая папиросу, - скоро возможно будет людей есть. В ресторане ногу заказать. Или печень.
Мариванна стояла не шевелясь. У неё даже глаза застыли. Правду сказать её ум сейчас не работал. Не мог ум нормального человека совладать с такой новостью.
- Профукали мы победу, - говорила сама с собой Фёдоровна наливая на дно гранёного стакана чистый спирт, - победили нас. Без боя хитрой наглостью победили. Через 45 лет после Победы. Лестью и обещаниями. Так что, Вовка - зря ты тогда с двумя связками гранат под танком взорвался...И вы, ребята,... тоже,... вся первая рота, зря в болоте пропали.
Слёзы капали в спирт, - И ты, мой родной, тоже зря. Как мы мечтали что страна расцветёт, за то и жизни отдавали, не жалели. Предали нас всех. В мирный день предали и продали... Лучше бы и мне с вами остаться, не дожить до такого позора.
Через полчаса две женщины вдрызг пьяные плакали обнявшись.
- А я-то, дура, думала что ты просто деткам счастья не хо-очешь, мстишь, что одна всю жизнь прожила!, - выла Мариванна, - всё такие анализы им пишешь, что их и не берёт никто-о. Я-то, дура, думала их туда усыновлять забира-ают. Я-то всё туда их хотела пристроить, думала там им легко жить будет! И маленького Димку, значит, тоже?...
- Тоже...

Васичка
Баба Нина только что помыла полы в коридоре и, - звонок. Она открыла дверь. На пороге стоял молодой, хорошо одетый цыган.
- Здравствуй, баба Нина, - хотя она видела его в первый раз. - Федоровна где?
Баба нина перегородила шваброй, как шлагбаумом двери:
- Тебе зачем? Давай, уходи отсюда, я полы помыла, мокрые ещё. Давай, давай!
Цыган не смутился, а где Вы видели смущённого цыгана?
- Баб Нина, если я пойду, то сразу к твоему начальству. И расскажу, что ты в детдоме свою внучку кормишь! А Мариванна тебя покрывает.
Техничка с перепугу уронила швабру.
- Ну, показывай, куда идти?
Молча показав на дверь баба Нина забилась в угол.
- Стыд-то какой! - плакала в фартук старушка.
Ведь правда, ела её внучка тут, в детдоме. Не от хорошей жизни это. Сын с невесткой полгода назад поехали машину продавать и сгинули. В милиции говорят - ищем. А пенсии её маленькой на двоих никак не хватает. Вот и работает старушка и кормится тут девочка.
- Стыд-то! Люди узнали, Мариванну подведу!
Старушка тихонько плакала в углу. ...Не плачь, бабушка. Не плачь, милая! Нет вины твоей в том, что ты руки работой разбила, а денег нет. Это я тебе говорю, автор. Украли твои деньги, баб Нина. На самом верху украли. И на них за границу ездят и свои морды бессовестные в телевизор суют. Не тебе стыдиться, - им надо!
- Ты - Фёдоровна?, - молодой парень стоял в её кабинете. Послали меня старшие сказать тебе. Ты сама решай, что с этим делать. Доверяют тебе. Хочешь - говори, хочешь - промолчи.
- А, это Вы..ты про Танюшку спросить, да?
- Нет. Я сказать пришёл. Про Ваську. Нет его больше. Ты сама решай, говорить Тане или нет.
Фёдоровна медленно встала, стул отъехал, противно скрипув...
- На машине задавили. Братки стриженные. На джипе, как зайца по полю гоняли... Похорнили уже. Сама решай говорить или нет.
Дверь закрылась, а Фёдоровна так и продолжала стоять.

Вот так и вышло, что просто не хватило места в этом огромном мире для всей Таньки. Ну, для целой Таньки. Только для её маленького сердечка нашлось. И то, оно теперь билось не в Таньке, а в красивой американской девочке из далёкого Апельсинового штата Юта. ...И Ваське на нашлось.

Новодевичье кладбище.
Как-то я был проездом в Москве. Между пересадками оказалась масса свободного времени, а Новодевичье кладбище, где похоронен Денис Давыдов оказалось рядом, за загородкой. Как не зайти? Могилы А.П. Чехова, М. А. Булгакова, И. А. Ильфа... Много хороших людей нашли тут покой. Бродил долго. День был пасмурный. Дождь, даже не дождь, а крупный туман переплывал и роился в воздухе. Частички тумана ещё не слиплись, не набрали достаточный вес и поэтому летали вверх и вниз. Наверное из-за тумана я не мог отделаться от мысли что это кладбище Хайгейт в Лондоне. Так и казалось, что сейчас навстречу выйдут Холмс и Ватсон. Но вместо Холмса я краем глаза видел человека сзади. Уже пару раз он попадал в моё поле зрения. Ходит и ходит следом. На плече его лопата и метла. Наверное сторож или могильщик, как он там у них называется. Но почему за мной? Убивает, закапывает и метлой заметает?
Подошёл к очередной могиле. Это был Российский триколор лежащий на земле. На нём было выдавлено: Б.Н.Ельцин. Я стоял и пытался представить себе, что думал художник делая такой памятник? Наверное всё правильно. Памятник человеку бросившему Россию в грязь. Я не против капиталистов, но таких как Савва Морозов и Столыпин, я не против коммунистов, но таких как Кожедуб и Стаханов. Я против крыс кабинетных, которые в любой цвет красятся, лишь бы к корыту пролезть.
И тут я услышал хриплый голос:
- Николаич, ты что ли? - Я повернулся и начал оглядывать человека. Это был почти старик. Он шёл так, как выходят борцы на ковёр. Вразвалочку. А руки и ноги расставлены в стороны от груды мышц. На какой груды меж тем не было. Был худющий небольшой человечек. Я глянул на ладони - ...
- Полковник! - ты что ли, плесень старая?
- Николаич, спаситель! - и чуть не целоваться лезет.
Это было так давно, тогда, когда три месяца лета тянулись долго-долго, а пробежка в километр только румянила щёки, а дыхание оставалось ровным. В то время врачи ещё не выдумали это слово "одышка". Я забыл его лицо, блатную походку, но руки забыть нельзя. Его ладони были похожи на две большие тарелки. "Это мне папаня такие сделал, чтоб я деньгу грёб. А я только срокА ими загребаю," - так он сам про себя говорил.
В те порЫ наслушавшись "А я еду, а я еду за туманом. За туманом и за запахом тайги!". Я оторвался от того места где закопана пуповина" и уехал на огромную стройку в центр Сибири. Наша комсомольско-молодёжная бригада состояла из: меня - не комсомольца; бригадира- тоже не комсомольца и тридцати "химиков". ЗэКов. Был среди них и этот человек. Фамилия у него была смешная, полесская - Казюка, а кликуху он сам себе избрал: Полковник. Всем рассказывал что его бабка (или дед) вели свой род от белого полковника Корнилова. И настолько его ни внешний вид, ни внутренний образ не вязался с гордым словом "Полковник", что псевдоним прижился. Как антоним. Вот и звали его Полкоша.
Опоздал я как-то, в вечерней смене это было, в столовую. И пошёл не по дороге, как люди ходят, а через стройку. Вдруг слышу из траншеи - "Хи-и-и-их... Буль,буль,буль...Хи-и-и-их..." Шипит что-то и потом булькает. Как будто кто шланг с воздухом то опустит в воду, а то вытащит. Только вряд ли это шланг. Скорее что-то живое, промежутки не одинаковые. Рядом степь Кайбальская. С другой стороны тайга Саянская. Кто хочешь может быть.
Кусок арматуры в руку "для храбрости" взял, обхожу кучу гравия и вижу на дне траншеи лужу, а по луже волны от бульбушек. Буль-буль-буль... Заглядываю дальше - полголовы человеческой в луже лежит, щебнем по ухо засыпанная. Так, как Нефертити изображают, в профиль. То губы вверх вытянет, как слоник хоботом воздух с шипением втянет, то в воду побулькает, воздух выпуская. Дышит. А ещё кисть руки из под гравия видна, как у тюленя. И гребёт ОНО этой ластой. Я спрыгнул на дно, отчего по луже пошла волна и голова захлебнулась. Полкоша! Лежит в луже щебнем засыпанный. Половина морды лица в воду утоплена. Откопал я его. Мокрый, грязный, но живой.
- Как попал?, - спрашиваю.
- Вар, вар, вар... - пьяней вина, еле на ногах стоит.
Шёл он и начал через кучу щебня перебираться. Куча эта на краю канавы была. А чтоб в канаву не сыпалась - кто-то шпалу железнодорожную бетонную положил. Оградить.
- Щебёнка посыпалась, а мы со шпалой переплелись, - рассказывал потом, - лежу, а вода потихоньку прибывает. Вот я и рыл ямку рукой, чтоб вода туда уходила. Так бы, может и сам выбрался, да сверху шпала была и её щебнем присыпало. Не пошевелиться, дышать даже трудно. Чуть в луже не утоп.
С тех пор он и величал меня "Николаичем".
Сколько лет не виделись. После расспросов что, да как он и говорит:
- Ты вот, я вижу, интересуешься этой могилкой, смотришь. Это место и правда любопытное. Это Ельцина могила. Не знаю, знаешь, - нет ли, но только его сначала вот тут, - он ткнул ржавым прокуренным пальцем в участок напротив, - тут вот закопали. Рядом с Раисой Максимовной. Не знаю что уж там произошло у них, - он махнул куда-то в центр Москвы, только выкопали потом. Мои коллеги, - сказал он имея в виду очевидно других сторожей, а не тех, куда он рукой махал, - сказали что Горбачёв приревновал. И пере хоронили сюда, - показывал рукой, подкрепляя жестами свой кладбищенский юмор, - Вот, рядом с колдуном-чернокнижником Кио и потерянной совестью коммунистов - Урбанским. Закопали, а на хрена выкапывать? Кто-то попрощаться забыл?
- Почему "потерянной совестью"? - спрашиваю.
- Так у него у последнего из коммунистов совесть была, вернее у его персонажей, а потом они эту совесть по обкомам потеряли. За паёк проели. Рядом, наши говорят, это чтоб они вдвоём его охраняли. Я посмотрел на Полкошу ожидая увидеть улыбающееся лицо после его очередной кладбищенской шутки. Но лицо было настолько серьёзным, что мне стало не по себе.
- Как охраняют?, - я всё таки попытался перевести всё в шутку. Что, у вас тут покойники по ночам оживают?
Он посмотрел на меня как на ущербного. Сначала в глаза, потом на мои ботинки, потом опять поднял взгляд вверх...
- Ладно, Николаич, тебе расскажу. Хотя наши никому не рассказывают. Ты меня от смертушки лютой спас, тебе и расскажу только. Кстати, у тебя водки нету? Дай малёхо.
- А для начала скажи, ты весь парк прошёл? - он так и сказал отхлёбывая, не "кладбище", а "парк".
- Да, говорю, - я тут уже час брожу, надоело даже. Очень большое... Полкоша отмахнулся от моих рассуждений своей тарелкой.
- Смотрителей много видел?
- Кого?
- Таких как я, с мётлами. Скольких трезвых увидел? - Он отхлёбывал водку из бутылки и кривился занюхивая рукавом.
- Только что я тебе расскажу - никому не рассказывай. Уговор у нас тут такой. Нам и доплачивают за это.
- С мётлами, - я запустил глаза под лоб и, - да вспомнил четверых в зюзю пьяных мужиков с лопатами. Они там на входе ссору затевали. И ещё один спал под оградкой. Может он не пьян был, а просто привык спать чтоб ноги повыше. Поэтому голова лежала на земле, а ноги он закинул на оградку. Так и говорю:
- Пьяных видел, а трезвых нет.
- Вот!! - закричал он, не смотря что был на кладбище, ты думаешь это просто так? Ты думаешь это мы тут от веселья, с радости бухаем? Приходи к нам работать, - сам запьёшь! В моих словах сомневаешься? Если я говорю охранять, - значит охранять! И есть за что! Я тут ночью дежурю и вижу. Что, зря что ли по ночам к нему на могилу безухий чёрный бульдог ходит, зря на могиле сидит? И глаза жёлтые, и зрачки как щёлки! Как у крокодила! Раньше, говорят его на могиле Салтычихи видели, в Донском монастыре. Теперь сюда ходит. И ещё с ним, мы тут сами не знаем, - кто-то совсем чёрный, в рясе с балахоном ни глаз ни даже лица не видно. Только из под рясы ступни голые видны. Тоже чёрные, как у Обамы. А подошвы красным светятся, горят как уголь. И где долго стоит, там земля подгорает и это место потом серой воняет. Вот его могилу, - он кивнул, - в камени и одели. А то видна была трава подгорелая.
Серёга наш, в сильном подпитии, ходил как-то, дурак, к нему познакомиться. Пойду, говорит, может ему напарник нужен. Подкараулил его и крикнул. А тот повернулся на него, а в балдахоне и нет ничего, только отсвет красный. И тут земля за него говорить стала:" Я Лой. В полнолуние приходи, - мой будешь!". Так Серёга нам рассказывал. Земля дрожала как землятрясение. Вся нечисть на убывающей луне вылазит. После завтра полнолуние тогда было, Серёга трезвый, храбрость-дурость повыветрелась. Взял три пузыря и нас уговорил с ним остаться. Тут, в сторожке. Мол, побухаем. Сидим, уже по третьей налили тут петух наш, во дворе он сидит, закукарекал. Выпили, курим. А у Серёги, я смотрю огонёк синенький изо рта, а он сидит и не чувствует, не видит! Бросились к Серёге, воду в рот стали лить - бесполезно! Кто-то догадался и тряпку ему на рожу постелил. Огонь и погас. Держим его, а он вырывается, кричит: "Вы что, с ума съехали? Отпустите!" Правда, не такими словами кричал, да, ты их тоже знаешь. Мы пустили его. Он сидит на нас глаза пучит, курит, матюками нас кроет. Математик! Многочлен на отдельные члены раскладывает. Тут вдруг и говорит: " Нехорошо мне, прилягу я. Лёг на лавку, свернулся калачиком и помер. Полежал, а потом ни с того ни с сего почернел весь и скукожился. И тут закачалась сторожка наша - землятрясение ударило. Небольшое и короткое. А Серёга пропал враз. Как не бывало... Мы и водку допивать не стали, смотались отсюда...
А страшнее всего, когда девочка приходит. Маленькая, в белой одежде, светлая вся, как светится, а голова балахончиком прикрыта и из под него кучеряшки белые тоже. Как ангелочек светлый. В шаре большом и светлом, как на солнце там. Только у неё в шаре светло, а свет оттуда дальше не выходит. На белой одежде, где сердце - разрез красный, на рану похож. На плече воробей сидит, и рядом кот большой, рыжий. И в руках у неё маленький каменный цветочек. Василёк. Так синим светом светится - весь парк освещает. От василька свет выходит наружу, а желтый свет - нет! Вот её все они больше всего боятся. Я как-то не поостерёгся и вышел на неё. Случайно. За пузырём бегал. Так воробей на меня крыльями как махнул, - меня ветром на десять метров откинуло. И пузырь разбился... Вот её он, - кивок в сторону могилы, - больше всего и боится. Монах говорит, она пьяниц не любит. А он, вишь, пил. Да, никто его не любил, - затянул он опять своё, - а за что любить, что беспризорников куча появилась как после войны?, или за то, что в Америке "барыню" с расстёгнутой ширинкой танцевал? Можешь себе представить, чтоб пьяная королева Англии на сцене чечетку отчебучивала?
Я представил...
- Монаха спрашивали про девочку. Он сказал, что у них припадочный один говорил, что это новая святая. Да отец настоятель, игумен, его за это по щекам побил и епитимью наложил. Это у них как карцер на киче. Только ещё и работать гоняют. Чтоб не кликушествовал. Там у них тоже, видать...А! А настоятель этот на следующий день на ровном месте упал и руку сломал. Как раз ту, которой бил. Вот братья-монахи и уверовали в святую Танюшку.
- Как забирают, выкапывают что ли?
- Что ж ты тупой-то такой? Это что тебе, - люди? Звезду в круге чертят, сыплют что-то, бормочут... Останься, да сам посмотри, если храбрый такой. После Серёги мы подальше держимся. Потом из могилки как туман зелёный просачивается, сначала как водичка жидкая, потом испаряется, желтеет немного и получается как фигура человеческая. Показывает ей что-то этот чёрный Лой из рукава своего и она идёт за ним. Зачем? Мы тут сами думали, - говорил он, наверное о своих, - надумали так, что пытать уводят. Больно эти фигуры жалкими выглядят, когда их назад приводят. Монах говорил что кто брешет, тот сковородки лижет, игрокам картёжным - кости на пальцах за шулерство дробят, говорил что даже током бьют. Только вряд ли. Это он спьяну. А к этому, - махнул рукой на флаг, - чаще всех! А перед третьими петухами приводят всегда назад. Мы в сторожке специально петуха завели. Монах посоветовал. Хорошо хоть он нас научил после первого крика петуха, когда их время приходит, креститься со словами "Слава Богу! Свят Дух по земле, а дьявол сквозь земли, теперь бояться нечего". Помогает. Зато у самого бедняги по всем швам ряса сама расползлась. Наверное за то, что нас научил. А ты не веришь, так к нам ночью приходи, - через неделю запьёшь. Мы бы его сами выкопали и выкинули, засра... ла...ра.. засланца американского, - от водки у него заплетался язык, - да как они его потом находить будут, чтоб мучить?
Он отхлёбывал, занюхивал и его развозило.
- Зря, думаешь, тело его тут похоронили, а Центр его у чёрта на куличках построили? Аж в Екатеринбурге? Это чтоб там душу на цепи повесить, чтоб Лилит до него могла лучше добираться. Могли бы в некрополь, у Кремлёвской стены похоронить. Там некрополь есть. Там Леонид Ильич и Иосиф Виссарионович лежат. Могли бы там похоронить. Ан нет!.... подальше от Святого русского места.
- Что ты, говорю так, ругаешься? Про покойника ведь говоришь. И откуда про Екатеринбург взял?
- Я не про покойника сейчас, я про место. Про Центр, что ему построили. К нам каждый месяц, а то и чаще, оттуда приезжают. Вот и рассказывают. Делимся. У них там тоже страсти-мордасти. Только про это тоже не сильно говорят. Вот скажи мне, - приставал Полковник, - для каких таких делов так сделали - мёртвое тело сюда закопали, а душу там на цепях повесили? Не знаешь?
- Какую душу, что ты плетёшь? Меня начал раздражать Полкоша-фантаст. Ни аргументов, ни доказательств - одни обвинения.
- Это я плету? Я значит, плету? А что ж тогда этот Центр на знаке Сатаны, на трёх шестёрках поставили? Скажи мне, раз такой умный? Потому что там и есть вход в преисподнюю, - прошептал он. Там дырка в Земле. Трещина 60 километров глубиной. До самой преисподней, - продолжал он шёпотом. - Шестьдесят, понимаешь?! Это первая шестёрка. А место, где его Центр сделали - это других две! Может не совсем точно, так у Сатаны штангенциркуля нету!
Я, видя что пьяный Полкоша не на шутку раскричался и несёт чушь, нашёл предлог и оставил его. Да, глупости всё это, конечно глупости! Пьяные байки. Преисподняя... Хех!
Только много позже, когда залез в интернет по загривку мурашки побежали. Можете сами посмотреть. Координаты цента-Ельцин примерно: 60°с.ш. на 60°в.д. Ошибка в три градуса в первом значении и в половину градуса во втором. Не хуже пирамид египетских. Три шестёрки... Без "штангенциркуля", как Полкоша сказал. Может я бы и не рассказал это, да помер Полковник. Теперь можно.

Friedrichshafen, März - April 2018 Мaк Kinko.