Раздевалка

Корецкий подошёл к двери злосчастной раздевалки. "Надеюсь, не сегодня, надеюсь, не сегодня" — говорил он тихо. Раздался лёгкий скрип петель, и из открытой комнаты повеяло запахом пота и одеколона, тщетно перебивающего зловонный аромат. После физкультуры распаренные, полунагие одноклассники Корецкого переодевались в школьную форму, громко общаясь, забавляясь и, иногда браня друг друга (что свойственно подросткам).

Корецкий зашёл в душную раздевалку и пробрел через ребят в самый конец комнаты — это было его любимое место. Человек было уже не так много — большинство оделись и пошли на следующий урок.

"Сейчас быстро переоденусь и пойду на физику, — думал он. — Надо быть невзрачным". Спортивные треники на ногах уже были заменены чёрными брюками, а кеды — туфлями. Осталось надеть рубашку.

— Эй, Дворецкий, ты чего так торопишься? — усмехнулся один из оставшихся в раздевалке — Аветисов. — Если хотел быстро одеться, мог бы пораньше прийти в раздевалку.

Все засмеялись. Корецкий затрепетал, но, не выдавая этого, ответил робкой улыбкой.

— Ну что молчишь? Отвечай, — спустя полминуты сказал Аветисов.

Корецкий знал, что тот уже не прекратит его донимать. Он ничего не произнес, считая, что это только усугубит ситуацию.

— Вот истукан! — воскликнул Аветисов.

На протяжении этой односторонней беседы он медленно приближался к Корецкому и, сказав последнюю фразу, не слабо ударил его в плечо. Корецкий не знал, что делать. Все ребята глядели на него: кто-то язвительно улыбаясь, кто-то не испытывая никаких чувств. Безусловно, надо было проявить агрессию, не поддаваться же полному унижению. Но боязнь Аветисова, который ни раз бил его, придавала сомнение.

"Все смотрят. Ох! Этот Аветисов. Как часто он изводил меня, избивал. Как часто терпел я его насмешки. Из-за него я прослыл тряпкой и терпилой в классе. Но мне все равно, — мотивировал себя Корецкий. — Я не трус!" Закрыв глаза и собрав всю волю, все эмоции, всю силу в кулак, Корецкий ударил Аветисова чётко в челюсть. Тот на метр оттолкнулся, но не упал (в силу своей физической подготовки). Бурный наплыв ярости скривил лицо Аветисова и яркий огонь ненависти вспыхнул в его глазах, когда он поднял склонившуюся после удара голову и повернул её в сторону Корецкого.

Бежать некуда. Сейчас надо отчаянно бороться. Сильнейшие погибают в бою. Аветисов сделал два шага к Корецкому, но тот смотрел прямо перед собой, не обращая ни на кого внимания, словно его взор был направлен через всех этих людей, через стены комнат куда-то вдаль.

Аветисов, стоя в полуметре от Корецкого, четверть минуты осматривал с головы до ног его щуплое, невысокое тело.

Час смерти ли?

Аветисов слабо замахнулся, и несчастный Корецкий, уже готовый на все, прищурился и чуть отстранился назад. Время будто остановилось, рука обидчика медленно тянется вперёд, преодолевая воздушное пространство, все взирают на это волнующее, накаляющее событие.

Что он делает? Аветисов, на удивление другим ребятам, кладет только недавно сжатую в кулак ладонь на плечо Корецкого.

— Ты проявил мужество, — сказал Аветисов, держа руку на плече своего противника (или уже товарища), — это поощряется. Молодец.

После оной реплики полностью одетый (что, кстати, я забыл упомянуть, когда ещё началась завязка) Аветисов посмотрел в глаза Корецкого с истинным уважением и, взяв свой рюкзак, спокойным шагом вышел из раздевалки. Его уход провожали изумленные взгляды ребят.

Взгляд Корецкого же был менее удивленный, он был почему-то странно томительный. Позже, все его тело начало испытывать некую слабость и мышечную боль. Закружилась голова и Корецкий упал в угол комнаты. Полулежа, он пытался подняться, но какие-то резкие, приглушенные звуки, оставляющие за собой такие же болевые ощущения, не дали ему это сделать. В глазах все стало расплывчато, он мог разглядеть только тени, — словно над ним стоят много человек и резкими движениями вырывают его внутреннюю силу.

Племянник врача-травматолога сидел на стуле у окна в его кабинете и внимательно рассматривал тарантула в его маленьком стеклянном домике — террариуме. Дядя сидел за столом и занимался кое-какими делами, иногда отвлекаясь на своего подопечного. Запах лекарств веял в воздухе, обитатели комнаты находились в полной тишине, лишь слышны были тиканье часов и глухие звуки топота по коридорам больницы, свет от недавно восходившего солнца пробирался сквозь приоткрытые жалюзи и освещал своими лучами, в которых обнаруживаются витающие пылинки, стены комнаты.

Племянник полностью сосредоточился на пауке. Дядя, утомившись работой, подошел к нему.

— Ну, Егор, в два часа уже поедешь домой. Вижу тебе здесь скучно, — сказал Дядя.

— Нисколько. Посмотри на него, — указав пальцем на членистоногое, воскликнул Егор. — Какой пушистый паучок. Представь, дядь, если бы он залез на твою спину.

— Было бы очень неприятно… Твоя мама сказала, что в полвторого она освободиться и поедет за тобой. А завтра ты будешь снова с тёть Наташей.

— Ага, — совсем не внимая к словам дяди, промолвил Егор. — Дядя, дядь! Тарунтул голодный, посмотри, как он изнемог.

— Не тарунтул, а тарантул. Хм… И вправду он какой-то вялый. Даже не знаю, чем его покормить, корм закончился сегодня утром.

Невольно отведя взгляд к окну, дядя увидел трепещущуюся муху на подоконнике. Видимо она повредила себе крыло и теперь не может порхать, как раньше.

— Смотри Егор, — указав на дрыгавшееся существо, произнес дядя.

— Ух ты! Давай скормим его пауку!

Дядя взял муху и, открыв стеклянную клетку, кинул тарантулу. Большой косматый монстр, как только заметил муху, сразу подполз к ней и одним махом съел.

— А я думал, он будет высасывать кровь, — сказал Егор.

— Нет. Есть много видов пауков, не все высасывают кровь. Этот вид ест сразу, он и паутину не плетёт.

Оба умолкли, погрузившись в свои размышления.

— Мне кажется, такое мерзкое создание никто не рискнёт съесть.

— К сожалению или же к счастью для некоторых, это не так. Тарантул питается насекомыми, грызунами, лягушками, но сам является едой для других животных, тех которые крупнее его. В природе выживают самые сильные. Большие едят маленьких…

В комнату для приема больных постучала медсестра. Дядя немного растерялся, но позже сказал Егору:

— Ты сиди тут, я пойду заниматься своими делами, можешь поиграть в телефоне.

Он вышел из своего кабинета, направился к двери, в которую постучали, и открыл её.

— Да, Анна, — обратился он к девушке.

— Виктор Давидович, у вас пациент.

Она отошла в сторону, и в комнату на носилках занесли парня лет пятнадцати. На его лице не было ничего вразумительного, можно было подумать, что он психически болен.

— А что, разрешите спросить, с ним случилось? — произнес врач. — Почему он лишен способности ходить?

— Он был сильно избит, — Отмечая что-то в своей папке-планшете, ответила медсестра.

— Кем?

— Точно не знаю. Он привезен прямо из школы. Слышала, что, вроде бы, его избили свои же одноклассники, то ли на улице, то ли в раздевалке.