Предатель

Бабичу Сидору Васильевичу посвящается
моему двоюродному деду
и другим солдатам и командирам 9-ой
и 12 армий Юго-Западного фронта.
Попавшим в окружение под Уманью.
Не предавшим и не сдавшимся.
Вечно живым.

- Батьку, - в дверной проем плохо освещённого сарая просунулась русая взлохмаченная голова, - люды якись до хутора йдуть.
- Руськи? – от верстака отошел кряжистый немолодой человек с мощными руками атлета.
- Мабуть, - неуверенно протянул парень, - на нимцив не схожи.
- Хлопцив поклыч, - мужчина отложил рубанок, стряхнул остро пахнущую хвоей стружку и уверенно потянулся за обрезом мосинской винтовки. – Багато йих?
- З дви дюжины, - парень поколебался, - можэ стороною обийдуть?
- Навряд, Пэтрэ, - мужчина ловко загнал в магазин обойму, - крыныця йим потрибна. Бач яка спэка, зэмля горыть.
Он спокойно вышел во двор и с видимым удовольствием втянул в легкие пряный и чуть горьковатый воздух степи. В чернеющем ночном небе мириадами золотых россыпей разгорался безумный калейдоскоп звезд. Мутно светился Чумацкий шлях(1), уходя шлейфом в бесконечность вселенной.
За сараем натужно забрехал Полкан, он первым почуял приближение чужих. Эхом отозвалась Жучка и уже через мгновение лаяли все хуторские собаки. Две копошащиеся на дворе женские фигуры как по команде спрятались в подвал, а из разных кутов крошечного сельца к человеку подбежало с десяток мужчин с оружием. Четыре сына, два зятя, да несколько пугливых фигур в выгоревшей советской форме.
- Дядьку Мосей, - один из солдат пытливо заглянул в глаза хозяина хутора, - как всегда?
Тот кивнул и первым спрятался за невысоким тыном, остальные рассыпались поодаль. Чувствовалось, что небольшой отряд отлично вышколен и проделывает эту операцию не впервые. Когда красноармейцы почти дошли до хутора, человек зычно крикнул в густую сиреневую тьму:
- Кто такие?
Солдаты мигом припали к земле, выставив вперед блеснувшие в свете месяца штыки.
- Свои мы, товарищи, - раздался приглушенный голос командира, - Красная армия.
- Товарищи в Москве, - хрипло рассмеялись из-за ограды, - за мавзолеем ховаются…
- Цыц, курва, - свирепо рявкнул хозяин, и смех тут-же прекратился, потом уже спокойней добавил: - Если с миром – проходите, нам сложностей не надо. Только винтовки опустите. Воды набирайте и идите себе с Богом, – и первым поднялся во весь рост.
- Немцев у вас нет?
– Нет, они в Коминтерново штаб держат, верст десять к северу.
Солдаты несмело побрели к хутору.
- Комроты Серебряков, - командир четко козырнул кряжистому мужичку, безошибочно догадавшись кто тут главный.
- Панченко… Моисей, - и предваряя неизбежный вопрос, добавил: - не еврей, о том и немцы спрашивали. Я с Полесья родом, там у нас так принято звать… Пойдем до хаты, командир, повечеряем, чем Бог послал.
- Людей покормить надо.
- Покормим, - успокоил Панченко, - зараз бабы бульбы сварят, да узвара снесут. Идем.
Три командира послушно зашли под низкую притолоку и очутились в прохладной горенке. В хате пахло степными травами, кошками и еще чем-то неуловимо родным, вынырнувшим из самой глубины памяти.
Перед большим столом хлопотали две немолодые, в черных платках и долгих до земли юбках женщины. Они молча, не поднимая глаз, накрывали на стол. Черный чуть потрескавшийся по краям ржаной хлеб, крупный шмат сала, зеленые стручки лука, теплые от солнца огурцы. В печи громко булькал казанок с картошкой.
У Серебрякова враз закружилась голова от голода. Он с трудом подавил спазм и не дожидаясь приглашения первым опустился на скамью.
- Товарыщи ахфицеры, - в дверь заглянула смешливое личико девочки-подростка, меньшей дочери хозяина, - умыватысь будэтэ?
- Сгинь, холера! – прикрикнул Панченко и личико мигом исчезло. С минуту он оглядывал стол, размышляя не надо ли еще чего, а затем достал из колченого шкафа полуведерный бутыль мутного бурякового самогона. Не пролив ни капли споро наполнил четыре граненых стакана.
- Ну что, товарищи, - Панченко по очереди чокнулся с каждым, - за встречу? – и до дна опорожнил свой стакан. Потом еще выпили и закусили. Хозяин как-то быстро опьянел, осоловело поглядывал на незваных гостей и вполголоса напевал что-то тягучее. Телега с Едгаровым, уцелевшие взводные, не отставали от хозяина, а Серебряков лишь пригубил из стакана.
- А сейчас, товарищи, - Панченко вновь налил, - помянем старую власть, земли ей пухом и чертей со сковородками. И выпьем за новую…
- Рано хоронишь, гад, - ощерился Телега, самогон и ему ударил в голову. – Советскую власть много раз пытались погубить враги…
- Я? – притворно удивился Панченко. – Сами все просрали, при чем тут я. Нам и при Советах нормально жилось. Землицу свою и майно(2), я сам в тридцатом отдал. Добровольно. И в колхозники всей семьей записались. Не стали дожидаться пока в куркули определят и в Сибирь вышлют. А мне ее – на те, обратно! Какой тут в степи колгосп? Людей раз-два и обчелся. Налогом обложили и все. Так и остались единоличниками при всеобщей коллективизации.
Он легко выпил, обстоятельно закусил и будто протрезвел даже.
- А в тридцать четвертом, навесне, я с сынами муки взял и поехал по селам. Много тогда добра выменял… - он отрезал тонкий кусок сала, положил его на темную горбушку и тщательно потер головкой чеснока о твердую корочку. – Да-а-а, натворила тогда делов влада ваша, ой и натворила…
На гостей Панченко не смотрел, из памяти почерневшими скелетами поднимались выморенные голодом некогда богатые украинские села.
- Червоноармейцы и до нас заходили, - он хитро прищурился, - все зерно шукали. Кой чего нашли, оно и понятно, но основной запас искать не стали. Отсыпал я червонцев царских командиру чернявенькому, они и ушли…
- Чего дети не в армии? - тихо спросил Серебряков. – И что за люди в форме, откуда взялись, чего не воюют?
- Шустко драпаете, товарищи, - Панченко снова наполнил стаканы, - пока повестки до нас дошли, пока то да се, тут и немец заявился. А хлопцы… такие же бедолаги, как и вы, из окружения вышли. Я и приютил Христа ради.
- Не сильно вы торопились, - презрительно бросил Едгаров.
- Ваша правда, - согласился хозяин. – Чего детям зря голову ложить, все одно кранты Советам. Вы все хлопцы молодые, - он наконец поднял глаза и твердо посмотрел на командиров, - зеленые. А я хорошо помню германцев. Они как пришли в восемнадцатом, так и стояли бы до сих пор. Да жиды и там учудили революцию. Гадкое племя! Прости, товарищ, без обид, - Панченко кивнул Едгарову. – Тогда при гансах порядок был. Шесть дней работай, налог зерном заплати, а седьмой – в церковь. Никто не шатался почем зря, водку не пил неделями. Таких германец порол - аж гай шумел! Сыто жили, заможно… - он обтер руки об тонкий рушник и тяжело вздохнул:
- Да вы ешьте, товарище, ешьте. Как учил великий вождь и наставник товарищ Ульянов-Ленин, кто работает – тот ест,- он указал в сторону широкой печи. Там, неподалеку от потемневших свадебных икон дружно соседствовали портреты Ленина и Шевченко.
- Сталина-то я снял, - добродушно хохотнул хозяин, - портрет усатого гансы знают, а про Ильича им невдомек. Хотя спрашивали, кто таков, отец? А я офицеру, мол, мудрец известный, а фамилию не упомню по бедности ума. Тот и поверил олух!
- Оружие немцы дали? – голос Серебрякова дрогнул.
- Зброя у нас своя. Но гансы на нее документ выписали, с печатью, – Панченко вынул сложенный вчетверо лист плотной германской бумаги. – Теперь с этим строго, - он насупился, - расстрел на месте, за рацию и оружие. Гансы меня в старосты записали, а сынов в милицейские чины. Оттого и оружие дозволили иметь.
- Прямо тут кончу, сука! – невесть как сдерживающий себя Телега рывком выхватил пистолет. – Предатель!
Едгаров оглянулся на ротного, но тот молчал, внимательно изучая бахрому скатерти, будто ничего интересней не видал в жизни. Женщины испуганно шарахнулись за занавес, дело принимало скверный оборот. Хотя Панченко был сам виноват, прямо-таки провоцировал офицеров на скандал.
Но хозяин не испугался. Спокойно посмотрел в темное дуло, криво усмехнулся и перевел взгляд на Серебрякова, Телега для него не существовал.
- А ты думал, ротный, что я в любви к ВКП(б) буду клясться? Или на коленях стяг алый целовать? А может вприсядку интернационал спляшу? А этот, - он кивнул на Телегу, - мне на балалайке подыграет? Советская власть для нас хохлов завсегда врагом была. С самого начала. И секрета тут большого нет. Да и нас не особо грела. Голодом морила, в ямах расстреливала, на севера ссылала. Однако притерлись. Потому, – Панченко поднял указующий перст к небу, - всякая власть от Бога! Даже такая гадкая, как ваша. А сейчас – фьюить, - он присвистнул, - сдулась ваша коммуния. Теперь Гитлер заместо Сталина… Ну убьешь ты меня, а мои хлопцы половину твоих перекокают. На шум немцы приедут на мотоциклетах, оставшихся добьют. Нет, - он искренне улыбнулся, - тебе, ротный, этого не надо. Ты к своим идешь, вам провиант и вода нужны. Еду, кстати, могу продать.
- Он прав, - нехотя выдавил Серебряков, - сядь, Степан Петрович, и оружие спрячь.
Но Телега и сам понял, что проиграл. Все козыри были на руках этого странного человека с простым крестьянским лицом и грубыми руками хлебороба. Он играл на один ход вперед, безошибочно угадывая поведение противника. Взводный нехотя спрятал большой пистолет и плюхнулся обратно на скамью.
- Вот так-то лучше, товарищи, - Панченко покрутил в пальцах двузубую вилку. – Я к вам зла не имею. Вы люди служивые, лямку тянете. Скоро и сами все поймете. Да вы ешьте, оголодали поди в окопах сидячи, - и подал пример остальным, выхватив из казанка дымящуюся картофелину. Немцы к нам по-доброму, пленных из лагерей выпускают, работу в новой администрации предлагают, грех не воспользоваться, потом поздно будет, набегут… Вы с Украины, товарищ командир? – хозяин пытливо глянул на Серебрякова.
- Из Харькова, - нехотя выдавил Сергей Петрович, - русский.
- Оно ничего, - заверил Панченко, - гансы нас не различают, где хохол, где кацап, а вот товарищу, - он с напускным сочувствием кивнул Едгарову, - лучше не попадаться. Отчего-то немец жидов не жалует. При кайзере, в восемнадцатом им плевать было, где кто, а сейчас лютуют с евреями. Видно за революцию мстят. Да вы ешьте, товарищи, ешьте. Оголодали поди в окопах.
Панченко принялся чистить дымящуюся картофелину.
- Идти вам далече придется. Хотя там у Днепра леса начинаются, и скрыться можно, и грибов-ягод собрать. А я вам хлебов в мешок сложу, бульбы отсыплю впрок. И махоркой не обижу, она у меня своя, ядреная с перчиком… Кстати, а как за провиант рассчитываться будете, товарищи?
Услышав про табак, Телега даже заерзал на скамье – курить хотелось страшно.
- Деньгами заплатим по рыночной цене. - облегченно ответил Серебряков не ожидая подвоха, - Понимаю, расписки Наркомпродотдела вам ни к чему. У нас три тысячи имеется, на это и рассчитывайте.
- Три тысячи… марок? – невинно поинтересовался Панченко. – И каких, оккупационных, они сейчас вернее, или германских? С ними беда – потратить сложно.
- Рублей, - немного растерялся ротный, - откуда у нас марки?
- Мало ли, - хозяин хутора хитро прищурился, - может трофей где взяли или так…
- У нас только рубли, - сухо выдавил Серебряков.
- Тогда ничего не выйдет, - развел руками Панченко, - они сейчас ничего не стоят. Как керенки в восемнадцатом. Бумага.
- Что вам надо? - перешел на деловой тон ротный.
- Да вы ешьте, товарищи, ешьте. Сейчас бабы борщеца степного нагреют. Его невестка моя старшая на буряках сахарных молодым месяцем настаивает. Когда женскими делами не страдает. На всей Уманьщине такого не сыщешь… Еще на пригорке пулемет я у вас приглядел. Знатный такой, большой. Вам он ни к чему, вряд ли в обороне сидеть придется. Одна обуза в пути. Опять же, цинков я не углядел, значит с патронами к нему нехорошо…
- А глазастый вы, Моисей, как по-батюшке?
- Моисеич, - нехотя выдавил Панченко, видно не нравилось хозяину собственное имя-отчество, - у нас полдеревни так отзывается…
- Моисеевич, - согласно кивнул ротный, - вам бы в полковой разведке служить, а то и дивизионной…
- Так я и служил! - развеселился хозяин и оскалил свои крепкие зубы. – Сперва поручиком на Кавказе в армии Юденича, а потом сотником у Симона Васильевича. У Петлюры, в армии УНР.
- И как тебя, гада беложопого, «Чека» после гражданской не шлепнула? – презрительно спросил Телега.
- Так будете пулемет на харч менять или водицей колодезной насытитесь, - Панченко не понравилось новое направление разговора.
- Покурим мы с товарищами, Моисей Моисеевич, - спокойно бросил некурящий Серебряков, - и подумаем. Табачком угостишь?
- И то дело, - обрадовался хозяин, - Гапка! Снеси тютюн с горыща(3).
В темном небе пуще прежнего разгорелись звезды. Сергей Петрович оперся на свежепобеленную стену и наблюдал, как его бойцы дружно опускают ложки в дымящийся котелок. Рядом Едгаров с Телегой тянули зверские по размеру самокрутки. От долгого воздержания они слегка осоловели. Роман, подобно солдатам, даже присел на корточки.
- Что решил, командир? – прервал тишину Степан Петрович.
- Пусть забирают пулемет к чертям собачьим! Мы бы его и так выбросили. Тянуть сил нет, да и патронов к нему – кот наплакал.
- Зато если фриц прижмет – отбиться можно. – разумно заявил Едгаров.
- Если фриц прижмет нас – кранты нам! – неожиданно поддержал командира Телега, бывший изрядным скрягой. – Жаль только козлу этому его отдавать. Давай хоть ствол подпортим.
- Не стоит, - покачал головой Серебряков. – Хозяин матерый, такого просто не проведешь.
- А на холеру ему пулемет наш? – Едгаров обмякшей рукой затушил козью ножку.
- Батькой доморощенным хочет стать кулачек наш. Думает немцы уйдут тогда и будет раздолье, - ротный вдруг улыбнулся, – Степной народ везде одинаков. Ладно, идем из этого выжиги картошки побольше выторгуем.
- Ну что, товарищи, - Панченко невозмутимо сидел на прежнем месте, зажав в огромном кулаке пустой стакан, - надумали?
- Значит так, - Телега ногой отодвинул тяжелую скамью и уселся напротив хозяина, - Три мешка картошки, по два хлеба на брата, сидор махры и… пуд сала!
- Пуд сала! – Панченко даже привстал со скамьи. – Вы в своем уме, товарищи? – подобной наглости он явно не предвидел. – Да за пуд сала, я не пулемет – танк выменяю! Красные по всей степи тонны оружия побросали, бери не хочу!
- Так пойди и набери! – повысил голос взводный. – Или ты, шкура петлюровская, думал за мешок картофана отличный пулемет приобрести? Иди у своих друзей-фашистов меняй! Махры им предложи или баб своих!
- Много хочешь, командир, - перешел на деловой тон Панченко, - учти, патрона у тебя к нему нет.
Телега повел покатыми плечами и горячо жестикулируя, принялся яростно торговаться.
Сергей Петрович не узнавал своего подчиненного. Вмиг смылся командирский лоск, рабочая московская косточка и сугубо пролетарское происхождение. Теперь перед ротным сидел настырный пресненский купчишка, из мелких, в кургузой кепке и плохо сшитом пиджачке. Напротив, с алчным блеском в маленьких глазенках, припал к столу немолодой малороссийский куркулек. Обладатель доброй дюжины десятин плодородной землицы. И они торговались. Яростно, будто речь идет не о старом пожелтевшем сале и пулемете без патронов, а о самой жизни.
Серебряков смотрел на них и поражался – как быстро, буквально за пару месяцев войны, смылось то, что Советская власть прививала десятилетиями. Сергей Петрович резко поднялся и вышел наружу. В жаркую и пьяную ночь.
Чумацкий шлях(1) – так на Украине называют Млечный путь.
Майно(2) – имущество (укр).
Горыще(3) – чердак (укр.)