Прощённым, говорят, дорога в рай. Часть 11
Глава 11
ПЕРВЫЙ ДОПРОС
Глеб сидел в небольшой кофейне "Райский сад" у Площади Восстания и ждал Лизу. Они договорились встретиться в семь вечера, но девушка немного опаздывала. Она должна была привезти копии материалов, которые ей удалось посмотреть в архиве, а также распечатку ответа из архива Вельска. Как ни странно, Лиза почти сразу согласилась на встречу с ним в кафе. Глеб взглянул на часы. Было уже 19:15. Он перевёл взгляд в окно, за которым падали крупные белые хлопья снега.
- Привет! - из состояния задумчивости его вывел голос Лизы. Немного запыхавшаяся девушка быстро села напротив него за столик.
- В пробку попала, ты уж извини, что тебе пришлось ждать.
- Да ничего страшного, Лиз. Привет, - сказал Глеб, почувствовав радость от того, что просто видит её рядом.
Подошла официантка, и Глеб заказал у нее печенье с миндалем и две чашечки эспрессо.
- Помнишь, что я люблю миндальное, - заметила Лиза.
- Конечно помню, - ответил Глеб. - Я помню всё, что касается тебя...
- Ладно, - Лиза слегка поморщилась, - давай лучше о деле. Вот, что мне удалось узнать.
Она извлекла из сумки прозрачную папку с бумагами. - Это копии того, что я посмотрела в нашем архиве. А это... - она достала вторую папку и вынула из нее несколько листов, - это распечатки того, что мне скинули по почте из архива Вельска. Здесь протоколы допросов, всего их было два.
Затем Солганского перевели в Петроград.
- А почему перевели? - спросил Глеб, - Петроград от Вельска вроде не так близко.
- Ну, у них там были свои интересы. Я раньше уже говорила, что его обвинили в заговоре с целью свержения существующей власти. Конечно, всё там было шито белыми нитками, человек был не виновен.
- Что за заговор? - спросил Глеб.
- Да полностью сфабрикованный. Я порылась и насчёт этого тоже. В декабре девятнадцатого года в Петрограде якобы был раскрыт какой-то крупный антибольшевистский заговор. Вдохновителем его был некто Петр Нестеренко, глава одного крупного издательства. Одного из немногих, которое продолжало существовать и при новой власти.
Официантка принесла им две чашечки кофе и блюдце с печеньем.
- Спасибо, - машинально поблагодарил её Глеб, продолжая внимательно слушать Лизу.
Девушка положила перед ним листок бумаги.
- Это распечатка одного из допросов Солганского в Петрограде. Их было много. Сначала он всё отрицал, но потом всё-таки сознался. При тех методах получения показаний, какие тогда применялись, это не удивительно.
- Спасибо, Лиз, - Глеб пробежал глазами по бумаге. - Я тогда заберу это с собой? Дома прочитаю внимательно.
- Конечно, я для тебя их и привезла. Мне-то они зачем, - улыбнулась Лиза.
- Значит, никакого заговора не было?
- Не-а, - Лиза аккуратно размешивала сахар в чашечке с кофе. - Я поняла всё это так - у этого Нестеренко нашли дома какой-то антибольшевистский памфлет в нескольких экземплярах. Конечно, он был арестован, а под следствием видимо назвал несколько других фамилий. Людей, с которыми он раньше контактировал и общался. Вероятно, был назван и Солганский. Таким образом он и стал обвиняемым в соучастии в заговоре. Все эти "заговоры" - это ведь было очень удобное дело, скольких людей можно было легко объединить в один процесс.
- Страшно всё это... - проговорил Глеб
- Ещё как.
Глеб сделал глоток кофе.
- И он признался?
- Да, в акте последнего допроса стоит его подпись.
В 91-ом году всё это дело было пересмотрено, установлено, что никакого "заговора" не было. Нестеренко, Солганский и ещё десять человек, обвиненных в этом, были полностью реабилитированы.
- Понятно, - проговорил Глеб.
- Вот еще протоколы допросов в Вельске, я сделала копии, - Лиза быстрым движением положили перед ним еще две бумаги.
- А вот это... - поверх она положила третью, - это показания свидетеля.
- Свидетеля?
- Угу, свидетель по делу Солганского в Вельске был только один. На его словах и строилось всё обвинение.
Глеб пробежал глазами по бумаге и, дойдя до конца, где стояла подпись, вздрогнул.
- Да, да, - сказала Лиза, - я тоже это заметила. - Подпись там внизу - Михаил Николаевич Демичев. Это не твой родственник, случайно?
- Да, - тихо сказал Глеб. - Скорее всего, это мой прадед. Его тоже звали Михаил.
***
Солганский прошёл в угол, куда ему указал Игнат Степанов и опустился на солому. От долгого перехода он устал и очень замерз. Здесь, в камере, было хотя бы теплее и можно было немного согреться.
- Что, парень? - услышал он рядом какой-то хриплый голос и обернулся. Рядом сидел человек, судя по одежде, священник. Волосы его были всклокочены, блуждающий взгляд был какой-то мутный,
- Всё это за грехи наши, - продолжал говорить он. - Бог любит нас, вот и испытывает. Терпеть надо страдания... и откроется нам истина. Терпеть и прощать надо, не ведают они, что творят.
- Сколько же ещё терпеть? - хрипло спросил у него Солганский.
- А не перечь мне! - вдруг разозлился его новый собеседник, - Бог сам терпел... А что уж мы, людишки жалкие.
Солганский слегка отодвинулся от него. Похоже, священник явно был не в себе.
- Да, да, - вдруг шепотом подтвердил его догадку подошедший Игнат Степанов, - отец Сергий, он это... того... умом немного тронулся, странные вещи иногда говорит. У него на глазах сына месяц назад расстреляли, после этого он таким и стал.
- Понятно, - проговорил Солганский.
Он очень устал от всего пережитого за последнее время и прилег на солому. Усталость от постоянного нервного напряжения всё-таки пересилила, и он задремал. Разбудил Солганского скрежет металлических засовов и крики:
- Ужин! Давай, шевелись быстрее!
Он открыл глаза, и первые мгновения не мог сообразить где находится. Потом вспомнил, и тоска тяжелой волной накрыла его сердце.
Было восемь вечера, арестованным в это время выдавали то, что громко называлось "ужином". Солганский тоже получил, как и все, пару гнилых картофелин, ломтик хлеба и стакан кипятка.
Первые три дня его не трогали, никуда не вызывали и не допрашивали. За это время Солганский немного освоился в камере, присматриваясь к тем, кто её населял. Народу было человек двадцать. Но как-то сблизился он пока только с Игнатом Степановым, и ещё с одним человеком, бывшим нотариусом Покровским.
Покровского арестовали за то, что он якобы выгораживал какого-то богача. Хотя, как он говорил, делал всё совершенно честно. Но понятия честности теперь никого не интересовали. У Игната Степанова тоже была своя история.
До ареста он владел небольшой мельницей. Мельницу экспроприировали в пользу молодой республики, Степанова объявили буржуем, и так он оказался в ЧК.
- Слава Богу, жена не дожила до этого, - говорил погрустневший Степанов, - Умерла четыре года назад, ещё до того, как началось всё это.
У Игната был и взрослый сын, живущий с женой где-то на Украине.
- Надеюсь, он жив, - вздохнул Степанов. - Ну а у тебя жена, дети есть? - спросил он Солганского.
- Детей не успел завести, - ответил Ян. - А жена есть.
- В Петрограде она?
- Нет, в Тюмени.
- Ну, это хорошо, - Игнат похлопал его по плечу. - Ты радоваться должен. Они до неё хоть не доберутся. А то ведь и такое бывает - схватят кого-то из близких и шантажируют арестованного.
- Да, слава Богу, что Люся далеко, - проговорил Ян.
И тоска по Лу-Лу холодной лапой сжала его сердце. Страшно захотелось курить, но теперь это стало небывалой роскошью. Как и всё, что осталось там. На свободе. В другой жизни.
Через пару дней двух людей из их камеры увели на расстрел. Был уже вечер, когда вдруг раздался скрежет открываемых замков, в камеру вошло двое чекистов, грубо выкрикивая фамилии обреченных. Один из смертников прошёл совсем рядом с Солганским, и он запомнил его какой-то стеклянный, оцепеневший взгляд.
Освободилось место на нарах, и Солганский перебрался туда. И лёжа на жестких досках, он так и не смог уже заснуть до самого утра.
На следующий день его вызвали на первый допрос. Следователь Юдин удостоверил его личность и задал несколько вопросов об участии Солганского в Добровольческой армии. Отрицать это было уже бессмысленно, и Ян отвечал правду.
- Ну а вот это... - Юдин бросил перед ним на стол какую-то тонкую брошюру, - это вам известно?
И он в упор посмотрел на арестованного.
Солганский взял брошюру в руки. Она называлась "Манифест. Ленин. Истинное лицо". Пролистал несколько страниц. В брошюре высмеивалась деятельность большевиков, на последней странице была напечатана даже какая-то карикатура.
- Это я первый раз вижу, - спокойно ответил Солганский и отложил манифест в сторону.
- Неужели? - ехидно спросил Юдин. - Может быть, не знаете и того, кто всё это написал?
- Не знаю, - ответил Солганский. - К тому же брошюра анонимная, автор не указан.
- Вы за дураков нас держите? - понизил голос Юдин, - человек, у которого всё это было обнаружено, указал и на вас.
- У кого это было обнаружено? - резко спросил Ян.
- Фамилия Нестеренко вам о чём-нибудь говорит?
Солганский вспомнил, что когда-то работал в издательстве у Петра Нестеренко. Ещё до революции. Работал он там года полтора, потом открыл свой книжный магазин и от Нестеренко ушёл.
- Да, раньше я работал у него в издательстве журналистом, - ответил он, - это было еще в 1914-ом году. Потом я уволился, и больше мы не общались.
- Когда это было?
- В конце 1915-го года.
- И с тех пор вы не общались?
- Нет.
- Перестаньте лгать! - выкрикнул Юдин, подходя к Солганскому вплотную, - Нестеренко утверждал, что активно контактировал с вами всё последнее время. Более того, вы и помогли ему написать этот манифест.
- Дайте мне с ним очную ставку, - твердо сказал Ян.
- Очную ставку, - засмеялся Юдин, - боюсь, это невозможно.
- Почему?
- Вина Нестеренко была полностью доказана, и он был расстрелян в декабре прошлого года.
Наступила напряжённая пауза...
- Ну так что же, - нарушил молчание Юдин,- сами вспомните про этот манифест? Или вам немного помочь?
- Идите к чёрту! - вдруг крикнул Ян, - никаких манифестов я не писал.
- Отрицаете очевидное, значит... - проговорил Юдин, - а вот это зря. Очень зря.
И он ударил Солганского кулаком в лицо.
Через некоторое время Солганского, сильно избитого, кинули обратно в камеру.
Отличная глава! Мой плюс, Ира. Жду продолжения. +
Ирина, ставлю + Тяжелая, но очень интересная история!
Света, большое спасибо, что читаете!
Прода будет или сегодня вечером, или завтра.
Война — это мир, свобода — это рабство, незнание — сила.
(с) Джордж Оруэлл "1984"
Алла, рада Вам) Спасибо!
Да, дальше, наверное, самые тяжёлые главы пойдут...
Война — это мир, свобода — это рабство, незнание — сила.
(с) Джордж Оруэлл "1984"
Ну и сволочи эти большевики. Как только они Отечественную выиграли?
А за рассказ +
Сергей Тишуков
Отечественную выиграл простой советский народ. Российский народ. Ценой огромных потерь.
И давайте, Сергей Викторович, не будем передергивать.
Спасибо, что читаете.
Война — это мир, свобода — это рабство, незнание — сила.
(с) Джордж Оруэлл "1984"
Настоящими заговорщиками против России были те кто руководил арестами и расстрелами. До них не дотянется карающая рука. +++
Илья.
+
Ида Р.
Наверное, Вы правы. Такие, как этот Юдин - просто мелкая сошка, исполнитель. Хотя, если быть объективной - и среди большевиков были честные люди, идеалисты, верящие в то, что строят "светлое будущее".
Цена только страшной оказалась всего этого. Я к подобному быть равнодушной не могу. Моего прадеда точно также расстреляли, в 21-ом только. В отличие от Яна, у него было трое маленьких детей. Жена молодая. Тоже умерла вскоре... Так что по моим предкам этот каток прошёл "хорошо"(
Спасибо, что читаете, Илья. Рада Вам)
Война — это мир, свобода — это рабство, незнание — сила.
(с) Джордж Оруэлл "1984"
Спасибо, Ида)
Война — это мир, свобода — это рабство, незнание — сила.
(с) Джордж Оруэлл "1984"
Резво! Буржуй - к расстрелу!
"Мы находим нужным и расстреливаем, вот и все!" говорил Феликс Дзержинский, а один из чекистов, Мизикин, еще более упростил: "К чему даже эти вопросы о происхождении, образовании. Я пройду к нему на кухню и загляну в горшок, если есть мясо — враг народа, к стeнке!"
Наверное тоже верил, что строит "светлое будущее"....без мяса...
Читаем дальше с интересом(+)
OLEG
+ Тяжелые были времена, жизнь не стоила ломанного гроша, интересный рассказ
http://www.newauthor.ru/users/khoroshkov-aleksej
Страшные времена, да сейчас вообщем-то не сахар. Конечно, масштабы не сопоставимы.+
Среди всех времен и народов были и сволочи, и святые. В том же ЧК.
А глава тяжелая, написано мастерски. И вообще, если бы не эта сволочь Михаил...
Ира, читаю! +
"Россия — священная наша держава,
Россия — любимая наша страна.
Могучая воля, великая слава —
Твоё достоянье на все времена!"
Как же всех их жаль. Эти революции проклятые сколько горя приносят людям. Ирочка, я прямо как кино смотрю. И очень хорошо, что идет две линии. От этого еще интереснее.
Не говори Богам, что ты в беде. Скажи беде, что ты с Богами.
Прямо заинтриговали Вы меня, Саша... Вот бы ещё пример привели..Не слышал, что кого-то из бывших чекистов канонизировали
OLEG
Как это всё тяжело читать... От несправедливости злобой исхожу, Ира
Единственная честная дорога - это путь ошибок, разочарований и надежд. Жизнь - есть выявление собственным опытом границ добра и зла.
Кошмар. Рассуждения уровня Шарикова) Зато всё просто для таких людей, как пять копеек, это да...
Олег, спасибо, что читаете! Рада Вам)
Война — это мир, свобода — это рабство, незнание — сила.
(с) Джордж Оруэлл "1984"
Увы...
Алексей, спасибо за отклик!
Война — это мир, свобода — это рабство, незнание — сила.
(с) Джордж Оруэлл "1984"
Согласна. Особенно, если подумать, что на (в) Украине творится...
Лариса, рада Вам)
Война — это мир, свобода — это рабство, незнание — сила.
(с) Джордж Оруэлл "1984"
Саша, спасибо большое! Дорожу твоим мнением!
Это да... Но, как ни странно, даже ему находятся сочувствующие
Война — это мир, свобода — это рабство, незнание — сила.
(с) Джордж Оруэлл "1984"
Ириша, очень рада, если получается такой эффект)
Спасибо большое, что читаешь!
Война — это мир, свобода — это рабство, незнание — сила.
(с) Джордж Оруэлл "1984"
Жизнь вообще часто несправедлива... А уж на сломе эпох - тем более((
Света, рада Вам!
Война — это мир, свобода — это рабство, незнание — сила.
(с) Джордж Оруэлл "1984"
Жуткое было время. Читать и то страшно
Хризантема
Олег, ну в переносном я смысле! Тогда так: и хорошие, и плохие.
"Россия — священная наша держава,
Россия — любимая наша страна.
Могучая воля, великая слава —
Твоё достоянье на все времена!"
По-моему точнее будет: плохие и не очень
Саша
OLEG
Не верю, что в ЧК не было людей выше уровня "не очень плохие". Считайте меня идеалистом, но вот не люблю я равнять людей под одну гребенку: все менты козлы, медики - коновалы, и пр.
"Россия — священная наша держава,
Россия — любимая наша страна.
Могучая воля, великая слава —
Твоё достоянье на все времена!"
Да, мне писать отдельные моменты тоже было страшно.
Когда пишешь - невольно через себя ведь что-то пропускаешь...
Спасибо, Ирочка, за отклик!
Война — это мир, свобода — это рабство, незнание — сила.
(с) Джордж Оруэлл "1984"
Насчёт ЧК той формации, которую она представляла первое время после 17-го года.
Это была в общем-то организация, направленная на подавление любого инакомыслия, любого действия против режима большевиков. С соответственными жесткими мерами и методами. Поэтому понятно, какие люди туда шли работать. Ангелов там точно не было. Как я выше написала, были там и люди идейные, конечно. Опять же, не стала бы всех под одну гребёнку.
Но повторюсь, ЧК формата 1917-1925-ых годов - контора была страшная.
Когда Ян у меня говорит, что "светлое будущее" у большевиков строится на крови...
Да, так оно и было. В буквальном смысле.
Уже позже, после преобразования в НКВД, когда в стране стало более-менее спокойно, туда и другие люди стали приходить работать.
А вот непосредственно в революционное время было там людей немало, опять же, мягко говоря - не ангелов. Скорее - наоборот...
Война — это мир, свобода — это рабство, незнание — сила.
(с) Джордж Оруэлл "1984"
Наверное, нам трудно в это поверить, но из разной, в основном мемуарной литературы, можно привести отдельные примеры:
В Одессе широко была известна палач, Вера Гребеннюкова (Дора). О ее тиранстве ходили легенды. Она буквально терзала свои жертвы: вырывала волосы, отруба¬ла конечности, отрезала уши, выворачивала скулы и т.д. В течение двух с половиной меся¬цев ее службы в чрезвычайке ею одной было расстреляно почти 700 человек. В Вологде свирепствовала Ревека Пластинина (Майзель), бывшая фельдшерица. Га¬зета «Голос России» в 1922 году сообщала, что Майзель расстреляла собственноручно 87 офицеров, 33 обывателей, потопила баржу с 500 беженцам. Главный московский палач Мага расстрелял на своём веку 11 тысяч человек. Как пра¬вило, все эти чекисты употребляли кокаин, это облегчало им в состоянии невменяемости, терять человеческий об¬лик.
OLEG