Право сильного

Зима прогнала плаксивую узурпаторшу осень. Почувствовав вкус власти, хозяйка холода решила взять подданных в ежовые рукавицы, отчего те покрепче закутались в куртки, пуховики и шубы. Стоял тридцатиградусный мороз, а сильный ветер заставлял снег кружиться и носиться вокруг, кусая и покалывая любого незадачливого путника.

Среди таких вынужденных путешественников были и Фёдор Максимович с Валентином Сальниковым. Оба одеты в тёплые бушлаты, которые выкрали в своё время с армейского старого склада. Впрочем, почти весь их гардероб состоял из украденных вещей: на головах шапки-ушанки, на ногах валенки, армейские рюкзаки ещё времён Советского Союза на плечах.

Фёдор Максимович, которого все зовут Палый, лишь недавно был выпущен из мест не столь отдалённых. Его товарищ и друг Валентин, которого в селе кличут Сапог, не имел дел с бандитами и уголовниками уже лет десять. Сразу после того, как он отсидел два года за кражу, Валентин решил для себя, что нужно в этой жизни что-то менять. Возраст подходил к непреодолимому рубежу в пятьдесят лет – после заветной даты найти жену уже было практически невозможно. Однако совсем недавно, не больше месяца назад, к Валентину в село приехал Фёдор.

А затем пошло-поехало, как говорится.

Фёдор привык жить на широкую ногу, пользоваться расположением добрых и отзывчивых людей. Валентин, несмотря на то, что совершил уже в зрелом возрасте непозволительную ошибку, был хорошим человеком. Не злым, спокойным, добродушным. Ещё до тюрьмы к нему прилипло прозвище Сапог, потому что Валентин с отрочества чинил обувь, помогая отцу. Когда же того не стало, дело всецело перешло к двадцатилетнему Валентину.

И теперь, пьяный от нескольких стаканов водки, Валентин шёл рядом с Фёдором, пытаясь понять, к чему всё это ведёт.

Не успел Фёдор Палый открыть дверь ветхого жилища друга, как тут же стал раздавать указания, поинтересовался, где хранятся деньги, где что лежит, где его комната. Валентин был ко всему прочему ещё и кротким человеком, а потому не мог возразить. Он безвольно показал более сильному и молодому человеку свою заначку с деньгами, затем отдал в пользование единственную комнату, а сам перебрался спать в маленькую баню.

А теперь Фёдор, растратив всё имущество Валентина, неожиданно решил, что пойти в лес и срубить ёлку – это прекрасная идея.

Вокруг не было видно ни зги. Фёдор упорно пробирался сквозь снежные сугробы, совершенно не обращая внимания на пургу. Валентин же вяло плёлся позади, пытаясь не упасть, периодически хватаясь за стволы деревьев, чтобы удержать равновесие.

- Федя, подожди, постой, – просил Валентин, но получалось как-то глухо и тихо, а потому Фёдор ничего не слышал из-за завывающего ветра - он шёл и шёл, и шёл вперед, опустив голову как можно ниже.

Затем налетел такой порыв ветра, что Валентин не удержался и упал в глубокий снег. Пытаясь подняться, он взялся за ветку молодой ёлочки, но та не выдержала – сломалась.

- Ах! Чтоб тя! – крикнул в ночь с досады

Валентин, а затем увидел, что не только порвал варежку, но и сильно ободрал руку, отчего та стала кровоточить. Валентин кое-как поднялся, а потом заорал: - Фе-едя! Фе-едя! По-о-жди!

Но ответа так и не пришло.

"Что делать... надо идти", - решил Валентин. Вот только куда именно надо было шагать, он не знал, потому что все ориентиры вокруг пропали за белоснежной завесой. В какой-то момент его поразила паника. Руки и ноги задрожали, а красное лицо в морщинах исказила гримаса.

- Боже, свят мой, куда мне нужно… куда же? - глухо вырывалось изо рта, обдавая ствол елки густым паром.

Вспомнилось Валентину, как его в детстве отец забыл в этом проклятом лесу. Шесть дней маленький Валя бродил здесь, питаясь лишь одними грибами, червями, улитками, ягодами голубики и редкой земляникой. Ему повезло, потому что тогда стояло лето. Будь такая же зима, как сейчас, то Валя никогда б не выжил. Несчастному ребёнку было невдомёк, что его отец был жалким воришкой, обманщиком, алкоголиком. Возможно, знай он тогда эти качества Георгия Сальникова, маленький Валя не пошёл бы с ним в лес. Но что мог знать ребёнок? Непорочный, безгрешный, невинный. Он всецело доверял отцу, любил его всем своим миниатюрным сердцем. Впрочем, Валентин до самого конца любил отца. Уже вполне понимая всю внутреннюю гниль родителя, он поддерживал его, ухаживал за ним, слушал его, любил его.

И вот теперь, Валентин, который скоро разменяет пятый десяток, трясясь и подвывая от страха, стоит возле ёлочки. Пред его глазами выплывают до сих пор живые картины прошлого: омерзительные извивающиеся черви во рту, холод, пробирающий до костей, страшные звуки ночного леса, зловещая луна в небе. Тогда ему показалось, что он видел нечто… Нечто такое, чему у Валентина не нашлось объяснения в виду скудности словарного запаса.

- Ты чего тут встал, придурок старый? – неожиданно раздалось за спиной у Валентина. Он вскрикнул и резко обернулся.
Потом понял, что перед ним стоит его товарищ и закричал:

- Федя! Слава богу! Я тебя заискался! Оставишь одного меня, я помру здесь!

- Заткнись, - небрежно бросил Фёдор, оглядываясь вокруг. Потом спросил: - Куда теперь идти?

- Я не знаю. Белым-бело вокруг, не вишь что ль? Может вон туда, а может - туда?- показывал кровавым пальцем в разные стороны Валентин. – Федя, не оставляй меня одного, Христом-богом прошу тебя, был я здесь…

- Заткнись уже, а то пожалеешь! – разозлился Фёдор.

- Прости меня, прости… - начал пресмыкаться Валентин.

- Да слышал я уже это тысячу раз… Дебил ты, понимаешь? Старый дурак, который ни черта не понимает. Украсть и то не смог нормально… - ругал Валентина Фёдор.

- Федя, Федечка, слушай, я не шибко смелый человек, не нравится мне в лесу в этом ходить… Пойдём отсюда, а?

- Так, всё, заткнись, я поведу! Пошли вон туда, наверняка там есть красивая ёлка, - и Фёдор пошёл вперед, не дожидаясь ответа Валентина.

Фёдору было тридцать лет – в самом рассвете сил. Однако судьба его сложилась так, что он был поставлен перед фактом – либо ты бьёшь, либо тебя бьют. Так по жизни теперь и идёт – бьёт, грабит, пьёт. Это как снежный ком – не успеешь оглянуться, как тебя уже засосало в общую кучу, понесло по течению реки, не давая никакого выбора. Раз ступив на опасную дорожку, человеку очень трудно выбраться обратно. Затягивает с голой, меняет, извращает разум и образ мышления, пока внутри не останется ничего кроме шелухи, водки и табачного дыма.

Фёдор привык пользоваться другими людьми благодаря физической силе, наглости, упорству. Если ему что-то было нужно, то он это брал. Не спрашивал, не договаривался – просто приходил и забирал. А если отдать отказывались, то им же хуже.

В молодости он отсидел за убийство своей возлюбленной, потому что та осмелилась не удовлетворить его. Разгневавшись, в припадке бешеной ярости Фёдор раскроил девушке череп о кровать. Затем довершил то, что ему требовалось довершить, а после уснул вполне спокойным сном без сновидений. Так его утром и нашли родители девушки – он спит на кровати сном праведника, а на полу лежит окровавленное тело голой Наташи.

- Федя, может, назад пойдём? Страшно мне, Федя, жуть, - упрашивал Валентин молодого человека.

- Закрой рот, а то я тебе его закрою, - злобно развернулся Фёдор и ударил Валентина по макушке кулаком. – Иди за мной и ничего с тобой не случится, трус тупорылый.

Тут, они вдвоём услышали какой-то до боли знакомый звук… Смех.

- Что это?!

- А я… А я… Почём знать-то знаю? Не знаю и знать не хочу! Пойдём, Федя, пойдём отсюда, - Валентин схватился за рукав Фёдора и упрашивал его, подвывая.

- Отлепись, мать твою! – Фёдор ударил старика кулаком прямо в лицо. Тот рухнул в снег, схватился за нос и застонал от боли.
Где-то опять раздался смех. Но не живой - счастливый смех, а мёртвый - губительный, омерзительный, режущий уши.

- Что здесь за чертовщина творится?! Что в этом гребаном лесу, я спрашиваю?! – доставая топорик из рюкзака, потребовал ответа от Валентина Фёдор.

- Лихо здесь ходит, лихо, лихо… - Валентин начал терять последние признаки человеческого рода – он лежал в снегу, трясся мелкой дрожью и подвывал, как бездомный пёс.

- Эй, кто здесь?! – прокричал в пустоту Фёдор.

Ответом был лишь свист ветра. Он стал завывать ещё сильнее, обретя собственную ненормальную жизнь – он кричал, стонал, визжал от боли и страданий. Казалось, будто все деревья вокруг - это волосы на теле омерзительного великана, снег – это его заскорузлая перхоть, а ветер – его гнилостное дыхание.

- Пойдём, вставай! – Фёдор обращался к Валентину, пытаясь достучаться до него. – Ну же, вставай, я сказал, ушлёпок! – и подкрепил свою просьбу ощутимым ударом обуха топора.

- Нет, нет, нет, нет… Я помню, я всё помню… Я был здесь тогда… А со мной было Оно… - невнятно и сбивчиво бормотал себе под нос Валентин, не обращая никакого внимания на удары.

- Сиди здесь, хоть сдохни! Ты тупая мразь, трус! Из-за тебя я сел в тюрьму в очередной раз! Потому что ты трус, жалкая шавка, мелочь! Сдохни здесь! – и Фёдор, всё более распаляясь от собственных слов, начал бить Валентина ногами.

Затем, перейдя черту, он покрепче схватился за топор и замахнулся для удара. Вновь в голове у Фёдора не осталось ничего кроме красного тумана бешенства. В прошлый раз он убил Наташу, потому что та ему не "дала", а ныне он собрался изрубить старика на куски, потому что тот осмелился не подчиниться приказам.

Мышцы рук Фёдора подошли к пику напряжения, а затем резко сократились, выбросив лезвие топора вперед – на голову Валентина.

Но удар не достиг цели.

Фёдор, не встретив ожидаемого сопротивления чужого тела, полетел вслед за топором. Вся мощь и энергия были истрачены на то, чтобы разрезать густой воздух.

- Твою мать! – заорал во всю глотку Фёдор, выбираясь из сугроба.

Затем он огляделся вокруг, но не увидел ничего и никого вокруг – лишь белая мчащаяся в никуда мгла. Снежинки больно резали лицо, пытаясь добраться до глаз, выколоть их, исцарапать…

- Сапог! Где ты, мать твою?!

Неожиданно в лицо Фёдору прилетела колючая ветка ели и сильно ударила. Пошатнувшись, Фёдор чуть не упал обратно в сугроб, но сумел восстановить равновесие и схватился за окровавленную щёку.

- Что за шутки, уродец?! Выходи и встреться со мной! Тварь! Тварь! – Фёдор впал в неистовство, которому в древние времена были подвержены берсерки.

Он метался из стороны в сторону, осыпая всё окружающее пространство страшными проклятиями и ругательствами, размахивал топором, задевал ветки и стволы деревьев, отчего во все стороны летели щепки. Одна из них неудачно отлетела и попала ему в глаз. Топор выскользнул из рук, потому что Фёдор согнулся пополам от боли, прорезавшей его мозг до самого основания.

- ТВОЮ МАТЬ! ТВОЮ МАТЬ!

Фёдор испугался, что глаз сейчас вытечет, что он повреждён навсегда, что зрение больше к нему не вернётся. Такие люди как Фёдор, случись с ними что-то подобное, сразу же меняются – их неуёмная бравада и сила куда-то испаряются под давлением минутной слабости. Мысли об увечье заполняют все пространство их не слишком объёмного мозга. Ярость, гнев, ненависть – все это резко испаряется, уходит подальше в глубины подсознания, уступая своё место животным инстинктам.

Фёдор медленно убрал руку от глаза. Он чувствовал сильную боль, проникающую куда-то вглубь головы. Живо представлял себе картину, как щепка прошло сквозь глаз, проткнула череп и коснулась самого мозга. К сожалению, знания Фёдора, почерпанные в основном из третьесортных фильмов и сериалов, не позволяли ему правильно оценивать ситуацию. Лишь в голливудских фильмах несущественный кусочек может пробить череп насквозь.
Он медленно ощупал веко и обнаружил, что в него и вправду воткнута маленькая щепочка. Дрожащими руками Фёдор резко вытащил её, при этом громко закричав.

Затем он очень осторожно и бережно поднял веко… И понял, что всё прекрасно видит.

Конечно же, Фёдор не потерял зрение. Лишь слегка повредил кожу - жалкая царапина.

И тут же, как по мановению волшебной палочки, страх вернулся в свои скромные покои, пригласив обратно всепоглощающую ярость.

Фёдор вскочил на ноги и заорал:

- Я тебя найду, мразь! Я разрублю тебя на мелкие кусочки!

Но какой смысл кричать, когда тебя никто не слышит? Так, в конце концов, решил и Фёдор, подобрал топор и пошёл дальше в белёсое молоко, буркнув себе под нос:

- Попадись мне, урод…

Он шёл довольно долго, но так и не встретил никаких следов Валентина. Будто его чёрт утащил прямиком в ад, или он провалился сквозь землю… Впрочем, Фёдор уже успел слегка остыть – человек его типа быстро возбуждается, но затем также быстро остужается. Однако, кратковременных вспышек обычно хватает, чтобы совершить непоправимое. И самая главная черта таких людей, как Фёдор – Палых – в том, что они не испытывают угрызений совести. Они в состоянии изрубить человека на кусочки, потому что тот отказался дать взаймы, а затем сесть обратно за стол и продолжить пить горячительные напитки.

В жизни есть и скрытые Палые, которые сами не подозревают, что способны на такое. Но в какой-то момент их мозг заклинивает, система даёт сбой. Вот он сидит и выпивает со своим другом или знакомым, затем возникает спор из-за пустяковых вопросов, а после исчезают какие-либо рамки. Палый быстро хватает нож и начинает наносить удар за ударом, удар за ударом. Внутри него поднимается волна, состоящая из зажигательной смеси гормонов, адреналина и эндорфинов.

Да, Палый в этот момент рад – он получает удовольствие.

Затем, продолжая резать несчастную жертву, он её преследует по пятам. Жертва выбегает из здания, пытается спуститься в подвал, в свою каморку, закрыться там за железной дверью… Но Палый всегда догоняет. Он валит человека на пол, подтаскивает его голову к косяку двери, а затем начинает наносить удар за ударом, пока череп не раскалывается, а серое вещество не вытекает наружу. Потом Палый понимает, что совершил нечто невероятное и удивительное. Он тщательно вымывает руки от крови и идёт наверх – к столу. Садится и продолжает пить водку, думая о проблемах вселенского масштаба. А после, внутренне совершенно спокойный, едет домой – к жене и сынишке, который родился два месяца назад.

Но Фёдор был не скрытым Палым, нет. Он всегда был словно открытая книга – ещё в школе его постоянно направляли к психологу. Но как может помочь совершенно незнакомый человек ребёнку с отвратительными внутренними комплексами, ребёнку, поражённому скверной современной бесчувственности, выраженной в насилии отца и параноидной жертвенности матери?

Так или иначе, но путь Фёдора привёл его к вожделенному объекту, к тому, зачем он изначально шёл – к ёлке. Близился новый год, а потому Фёдор решил срубить самую большую, самую красивую и самую зелёную ёль, которой бы смог хвастаться перед всем селом.

И теперь она была прямо перед ним.

Высотой метра три, очень широкая (такие в России даже и не растут), невероятно зелёная с толстыми и сочными иголками. От этой ели шёл незримый поток жизни и достатка, словно именно в ней было заточено сердце леса.

- Чтоб я сдох! Рубить тебя не перерубить… - недовольно бурчал Фёдор.

Но он покрепче взялся за топор и начал наносить удар за ударом. Казалось, будто с каждым последующим взмахом где-то в лесу раздаётся стон.

"Как я её тащить буду без этого дебила?" – задавал сам себе вопрос Фёдор. Сейчас ему уже не казалось необходимым изрубить человека на кусочки. Он не видел никакого смысла в том, чтобы убивать обладателя лишней пары рук, которые смогли бы помочь протащить ёлку через лес.

Неожиданно, Фёдор спинным мозгом почувствовал чье-то незримое присутствие. Такое ощущение порой возникает у каждого - тебе кажется, что из темноты на тебя пялится пара зловещих глаз, пожирающих тебя, облизывающих твою нагую душу.

Палый вернулся сам собой. Заполнил всё внутри Фёдора. Затем развернулся и осмотрелся вокруг хищным взглядом. Ярость бушевала потоком обжигающей лавы.

- Это ты, маленький старый ушлёпок? Выходи, поболтаем… - говорил Палый в пустоту.

Его тело продолжал обдувать злой ветер, а снег всё также старался навредить – проникнуть за шиворот, залепить глаза, забить рот, чтобы Палый задохнулся, замолк навсегда.

- ГДЕ ТЫ?! – неожиданно проревел Палый, дёрнувшись вперед и очертив топором широкую дугу.

Затем кто-то сильно толкнул Палого в спину. Он рухнул головой в снег, а топор вылетел из рук.

- Оставь меня в покое! – раздался дрожащий голос Валентина. – Ты сумасшедший, ты урод!

Палый молча поднялся на ноги, развернулся и посмотрел на глупца, осмелившегося прикоснуться к нему. Валентин, весь покрытый снегом, стоял и трясся от страха.

- Оно сказало мне, что с тобой надо разобраться, что ты псих, что… что… - судя по всему, Валентин не знал какие следует говорить слова, чтобы правильно выразить обуревавшие его чувства.

- ИДИ СЮДА! – рванулся Палый к Валентину и нанёс мощный удар.

Валентин упал, но тут же вскочил обратно и попытался ударить в ответ. Однако Палый был молод, проворен, а потому легко увернулся и отправил кулак по широкой дуге прямиком в висок Валентина. Тот глухо вскрикнул и упал. На этот раз сил подняться уже не было.

Палый медленно прошёлся вокруг старика, который мотал головой и что-то нечленораздельно мычал. Затем нашёл топор, зарытый в снег, достал его, подошёл и присел на корточки напротив Валентина.

Ничего не произнеся, он размахнулся и ударил топором по ноге старика. Тот выпучил глаза от боли и заорал, что есть мочи. Палый слышал хруст перерубленной кости – такой же звук раздаётся, когда добросовестная домохозяйка рубит мясо свинины и говядины на кости для холодца.

"Шлёп-хрууст!"

Но в Валентине проснулось что-то странное…

Что-то, что сидело в нём очень глубоко внутри. Нечто, которое многие называют Оно. Оно пробудилось от спячки, а затем отдало свою силу носителю. Ведь какой паразит захочет, чтобы носитель умер? Тогда этой твари нечем будет питаться.

Валентин подскочил и нанёс удар головой в лицо Палого. Тот не ожидал подобного, да и сидел на корточках, а потому не смог увернуться. Послышался хруст сломанного носа.

Топор вновь выскользнул из ослабевших пальцев Палого. Валентин, превозмогая неимоверную боль в ноге, судорожно схватил орудие, а затем стал наносить удар за ударом, продолжая лежать на снегу.

Лезвие топора впивалось в плоть Палого. Оно попадало то в руку, то в ногу, то в грудь.

Сперва Палый попытался отползти, увернуться, спрятаться, но кара была неминуема. Кровь текла рекой, пока Палый не умер, и не вернулся Фёдор.

- Прошу, пожалуйста… Стой! Стой! Стой! – захлёбывался болью бедный Фёдор.

Монотонно бил Валентин, приговаривая: - На, на, на, на, на…

- Нет, прошу… Кха! – изо рта выплеснулась красная жидкость. – Стой… стой…

Но никто не остановился, пока тело Фёдора не превратилось в изрубленное полено. Снег окрасился в красный цвет крови.

А Валентин чувствовал удовлетворение. Он почувствовал себя сильным, как никогда. Он впервые в жизни получил право лишить другого жизни.

И ему это понравилось.

Выкинув в сторону топор, Палый закрыл глаза, опустил голову в прохладный снег и довольно заурчал.

Нога больше не болела. Потому что никто не разрубал в ней кость и не наносил увечий.