Последнее прости

15.05.41г.

Здравствуй, моя дорогая Таисия!
Пишет тебе твой муж Петр. И недели не прошло с часа нашей разлуки, а уже сильно скучаю по тебе. Как закрою глаза, так и вижу тебя, моя родная. У меня все хорошо, находимся сейчас в (вычеркнуто цензурой) и ожидаем скорой отправки в летние лагеря на (вычеркнуто). Многое поменялось со времени срочной моей службы. Раньше все на лошадях возили, а теперь появилось в армии техники много, танков, аэропланов. Крепнет наша оборона, и все благодаря мудрости товарища Сталина.
Пишешь, что пропал в лавке керосин, спичек и соли не сыщешь, что про войну мужики гутарят. Так ты, Таисия, не верь. Сам батальонный комиссар товарищ Бауман нам про это оповедал, мол, враки все и домыслы. Контра недобитая старается нас с немецкими камарадами стравить. Ты, Таисия, баба образованная, недаром семилетку закончила, так что не верь.
Вышли мне самосаду прошлогоднего, махорка армейская – дрянь, только дым от нее, а настроения никакого. Посылку упакуй покрепче и подпиши – красноармейцу Петрищеву, чтобы не спутали с другим Петром.
Народ у нас во взводе смирный. Водкой не балуют, иногда «на интерес» в карты поиграют и все. Больше наши, пензенские, но и мордва казанская имеется. В общем свои – волжане.
А телушку в колхоз не веди. Скажи председателю, что негоже у защитника Родины забирать. Коровенка наша, и приплод значитца тоже.
С сим низко кланяюсь, твой муж Петр.
01.06.41г.
Желаю здравствовать тебе жена моя, Таисия Пахомовна!
Добрались мы-таки до (вычеркнуто). Уж думал вовек не доедем. Страх сколько поездов на запад идет. Почти не жрамши неделю в «столыпине» маялся, зеленью разной сыт был. Тут у хохлов тепло, чистое лето настало. И растет все, чего душа не пожелает. Только народец все одно бедный, пашпортов не имеют, колхозники.
Долго стояли в (вычеркнуто). Город это большой, знатный, недаром первая столица Украины, с Пензой не сравнить. По аллеям барышни с кавалерами гуляют, в центре большой пруд с парком, вечерами там аккордеон играет. Завод у них большой тракторный, но и (вычеркнуто) выпускают. Дома большие, голову задерешь – пилотка наземь летит. Интересно!
А потом как повезли по Украйне, ох! Вроде и республика невелика, с Россией не сравнить, а все едешь-едешь. Одни полустанки, бабы-побирушки да мальцы хуторные подсолнух прошлогодний продают. И эшелоны, эшелоны. Товарищ Бауман снова нас собирал, про политику разъяснял. Я правда ни холеры не понял, уж больно мудрено комиссар говорил. Уразумел только, что это буржуи заграничные хотят нас с Гитлером стравить. Чтобы мы друг другу тумаков надавали, а они кукиш в кармане зажмут. Но это капиталисты, конечно зря, товарищ Сталин такого не допустит. Ох, и головастый у нас вождь! Нет такого второго на земле.
С телушкой ты здорово придумала. На хуторе ее председатель уж точно не сыщет. А там к зиме и обратно приведешь, авось и прокатит. Как на свадьбу к Егоровой дочке пойдешь, то много не дари. Холста из своего приданного отрежь, да две «тридцатки» полож. И хорош – не те сейчас времена, чтобы деньгами сорить. А детей особо не балуй.
Вечно твой Петр Васильевич Петрищев. Жду ответа, как соловей лета.

20.06.41г.
Здравствуй, душа моя и голуба!
Вот и доехали мы наконец до места нашей службы. Где - это говорить нельзя – военная тайна, а напишу, так все одно цензор замажет. Скажу только - проехали старую границу и оказались в местах столь удивительных, что грех не написать. Горы тут высокие, как на Урале, только народу куда больше, считай под каждым леском деревня. А люди все разные, больше правда хохлы, только заграничные. Тех-то мы понимаем, чай и в приуралье живут, а этих не могем. Вроде и складно гутарят, по-нашему, а что – не разберешь, будто чудь белоглазая.
Но хозяйства у них справные. Коровы мелкие, но говорят молока много дают. Бараны имеются, козы, а свиньи, как танка многопушечная, глядеть страшно. И колхозов нет. Товарищ Бауман говорит, что они пока несознательные, оттого и не забирают у них землицу. Посмотрел я на хряков с телушками и загрустил, страх как к тебе захотелось.
Купил себе в (вычеркнуто) отрез синего шевиота на пиджак, хотел и тебе ситцу приобрести да засумневался – на что тебе в деревне краситься, опять же – муж на службе. Еще дурное подумают. Вот и не купил. А вообще тряпья много, на рынке в райцентре все есть. Правда и здеся спичек с керосином днем с огнем не найдешь. И про войну с германцем все толкуют. Местные поляки шепчут, что с той стороны немец солдат нагнал тьму. Будто нападут на нас скоро и амбу сделают.
Но это они, конечно, хрень моржовую городят. Как говориться – накося выкуси. Мы и сами с усами. А товарищ Бауман помалкивать стал, больше курит в красном уголке. Руки трусятся у болезного, может хворь какая?
Пиджак мой старый Кузьме отнеси, пускай перекроит его на Яшку, будет в чем в школу на осень ходить. Сысою напомни про должок, с той осени три четверти ржи должен. Как отдаст – выменяй на овес, а лучше продай, деньга лишней не станет. Все думаю, как там наша Буренка? А детей не балуй, времена нынче сама знаешь какие.
Низко кланяйся от меня кумовьям и особо увечному Степану, вечно твой Петро.

30.06.41г.

Здравия желаю, моя Таисия!
Вот и пришла беда на нашу землю. Напал вражина германец на Страну Советов. Ответа твоего не дождался, да и получу ли? Многое за эту неделю сталось. В воскресенье спозаранку налетели самолеты немецкие и давай бомбить. Побили танковый батальон вчистую и склад боеприпасов. Земля аж подпрыгивает от разрывов, а мы в исподнем под звездами бегаем. Насилу командиры собрали нас. А там враг через реку прет. На мотоциклах с колясками, а в люльках пулеметы. И давай нас косить, будто траву худую. Мы кто куда. Я по лесу день бежал в одних портах, срам и только. А потом на наших наткнулся. Сперва убить меня хотели пулей, как дезертира, но тут и другие из нашей части выходить стали, те и обмякли, не видали такого, чтобы целый полк в исподнем по лесу бег.
Допрашивать не стали, кое-как принарядили и на пересылку, много нас таких бегунков оказалось. Отвезли, Таисия, в город Львов, а там беда – местные хохлы восстали. Сидят значитца на крышах и палят почем зря, и мужики, и бабы - идейные, и пацаны безусые. По нам шмалят и по полякам, они их страх не уважают, жида увидят – тоже убьют. Одно слово – бандиты.
Дали нам револьверы польские и по машинам рассадили, командир один даже матюкнул нас не по-русски, мол ковбои, мать их так... И поехали. Беляки с крыш бьют, с окон, из подворотен, а мы, конечно, по ним. Высадили боезапас и обратно поехали, за снарядом, то есть. А тут бах-бах, вижу соседа моего убило. Сидит вроде как живой, а сзади пол головы нету.
Да и в других машинах трупы. Ну мы, понятно, осерчали. Уже злей стрелять стали, особо не выбирая, кого видели, того и били. А там их Господь рассудит, кто бандит, а кто случайно под пулю попал.
Два дня дрались, почти додавили, да вот непорядок – немец ко Львову подошел. Пишу в «полуторке» сидячи, на коленке, химическим карандашом, поэтому и неразборчиво. Ручку-самописку, сама понимаешь, взять негде.
Ты того, не тужи и не унывай. А главное паникеров не слухай. Товарищ комиссар говорит – это временные трудности, скоро резерв с востока подойдет и погоним гада на запад, на Берлин. Я уж и жалею, что тебе ситцу того не купил, пожадничал. Но ничего, говорят в Неметчине товару еще больше и весь он люксовый, не польское барахло.
Детей целуй от меня, как они там? А телушку за бумажную деньгу не отдавай, она тут ничего не стоит. Не хотят местные рубли советские брать, гады. Видать немца с его монетой ждут. Купи лучше на все деньги круп в лавке, они долго хранятся, будет вам что взимку есть. Хотя товарищ Бауман говорит, что до зимы побьем Гитлера, да я уж и не знаю кому верить.
Кланяйся от меня матери с отцом. Пускай матка за меня помолится. Прощевай, Таисия, муж твой Петр.

25.07.41г.

Здравствуй, любушка моя дорогая, Таисия!
Прости, что не писал давно, не до этого было. С утра встанешь и не чаешь до вечера дожить. Бъет нас фриц, это теперича так немца кличут, и в хвост, и в гриву. Никак не можем супостата остановить. Только зацепимся на высотке какой, так обходят нас, приходится отступать, иначе котла не миновать. А в окружении плохо, патронов и еды не подвезти, немец бъет со всех сторон, в общем беда.
Многих наших побило уже, но меня пока Бог бережет, видать матка крепко молится. А некоторые из полка сами сдаются. Берут листовку, что германец с аэропланов кидает и идут, подняв руки. Товарищ комиссар говорит, что семьи их теперь вышлют на севера, а может и того... Но ты не волнуйся, я не из таких, честь свою не опоганю.
Как скучаю по тебе, моя родная. Жалкую, что доставалось тебе от меня. Крепко жалкую. Дай срок, вернусь – пальцем вовек не трону.

29.08.41г.

Здравствуй, любимая!
Весточки от тебя не доходят до нашей части, как ты – не знаю. Да и немудрено, такое кругом твориться. Дела наши вовсе худы. Остановились мы сейчас под Киевом, бъемся с фрицем на Борщаговке, деревенька такая есть в пригороде. От полка нашего остались рожки да ножки, едва сто человек наберется. Убило товарища Баумана осколком. Я тебе про него писал, помнишь? Сгинули и другие, а я жив пока. Только чую ненадолго это. Добъет немец и меня здесь.
Поговаривают, что Гудериан ихний,форсировал Днепр южнее и скоро возьмет нас в клещи. Что отходить надоть, а товарищ Сталин велит Киев держать, будто ему из Кремля виднее. Как ты одна троих дитев поднимешь? Чай и мужиков после войны не останется, одни детишки и бабы. Ох, горько мне это понимать, горько.
Вечно любящий тебя Петр.

29.10.41г.

... сим извещаем, что ваш муж – красноармеец Петрищев П.В. 1911г.р., беспартийный с неполным средним образованием, пропал без вести во время оборонительных боев в районе...

11.01.1944г.

... дополнительных сведений, кроме полученных ранее, архив не получал. И до сих пор считает пропавшим без вести красноармейца...

30.10.1956г.

... за все время комиссии по делам пропавших без вести бойцов в районе Киева в 1941г. Сведений о красноармейце Петрищеве П.В не имеем...

02.07.1968г.

... Пахомовна! Сведений о Вашем муже архив КВО не получал...

11.01.1989г.

Любовь всей моей жизни, Таечка!
Пишет тебе многогрешный муж твой Петр. Лежа уже на смертном одре не могу забыть тебя. Раньше нельзя было дать о себе знать, а теперь время другое пришло. Свобода. Попал я в плен чуть живой под Киевом и в первую зиму едва не представился, так голодал. Много нас тогда в лагере померло.
А на следующий год меня, как хорошего токаря отправили во Францию в порт Кале подлодки немецкие чинить, там я познакомился с Вандой, она поварихой в офицерском казино трудилась. С ней и согрешил тебе. А в 1944 году нас американцы освободили. Она мне документы успела у фрицев выправить, мол я муж ее – Збигнев. С тем и уехали мы в Канаду, в провинцию Монреаль...
И осели с ней на землице. Вначале на других хребет гнул, а потом и своим хозяйством обзавелся, чай не пальцем сделанный. Пытался о тебе узнать, писать пробовал, но адвокат отговорил. Говорит – для нее лучше, если ты мертвый. А как живой – одни проблемы. Прости ты меня изменника, знаю, что больше замуж не вышла, сыновей поднимала. Все знаю... прости...