Под овечьей шкурой

Пока мы трое, оголодавшие за день, набивали свои желудки, я подробно рассказывал старухе о событиях, которые мы пережили за последние двенадцать часов. Я рассказывал о том, как наш отряд попал в засаду, о том каким жестоким был бой, о том, как Макаров потерял в этом бою родного брата, а Павлова ранили в ногу. Как мы с Макаровым, чудом выжившие в этом аду, пешком, да еще неся на себе девяностокилограммового Павлова, шли по лесу, пока не наткнулись на эту деревушку.

Старуха слушала все это внимательно и с сочувствием. Было видно, что она искренне жалела нас, будто мы, трое солдат, ее родные сыновья. Отмечу, что мы были ей очень благодарны, за то, что она приютила нас у себя и накормила.

Макаров материл немцев тихими, но полными ярости, словами. Допив самогон в своем стакане, он попросил у старухи еще. Она жестом подозвала того, кто все это время находился в тени.

К столу подошел Ванька, вступив в пространство, освещаемое, стоящей на столе, свечи. Это был щуплый белокурый паренек лет девятнадцати, одежда на нем была весьма потрепанной и явно была ему велика. Старуха сказала что он, ее внук, глух и нем от рождения, поэтому-то и не был призван на фронт. Объяснив ему на пальцах, что он должен сделать, старуха сунула ему пустую бутылку, и он вышел из комнаты.

Старуха сказала, что после ужина приготовит нам места для ночлега. Так как у нее мала изба, нам троим, придется ночевать в сарае, но она заверила нас, что там чисто и тепло. Нам этого было достаточно. Мы благодарили старуху за еду, за кров, за то, что она похлопотала с ногой Павлова, в ответ она уверяла, что благодарности совершенно лишние.

В комнату вошел Ванька и поставил на стол, заправленную новой партией самогона, бутылку. В этот момент наши взгляды на одну секунду пересеклись, и мне отчего-то стало не по себе.

2

Ночью, не смотря на храп Макарова, я расслышал странные звуки доносившиеся снаружи. Это был топот. Да, точно, кто-то топтался возле сарая. Мало того судя по всему там было несколько человек. Я насторожился. Кто бы это не были, они приближались. Не успев даже вообразить дальнейшее развитие событий как…

БАХ!!! Хлипкая дверь разлетается в щепки, и в сарай залетают несколько немецких солдат. В следующую секунду я, Макаров и Павлов, были скручены этими молодцами, которые выкрикивали что-то агрессивное на своем родном. И вот мы втроем стоим под дулами автоматов вдоль сарайной стены, ожидая исполнения их смертного приговора.

Макаров, громко, во весь голос, поносил немцев, как только мог. В отличие от Макарова я стоял молча. В моей голове вертелись хаотичные мысли по поводу сложившейся ситуации. Павлов тоже молчал. Немецкий офицер что-то крикнул своим солдатам и те, передернув затворы на своих автоматах, приготовились стрелять, но в следующую секунду он их остановил. Выведя вперед, стоящего позади всех Ваньку, он сунул ему в руки автомат. После того как офицер сказал ему что-то на немецком, Ванька, окинув нас троих хладнокровным взглядом, направил на нас оружие.

В этот момент, глядя на этого человека, я понял, что совершил вчера самую ужасную ошибку в своей жизни.

3

Стоял жаркий летний день. Скосив заросли возле покосившегося деревянного домика старухи, Макаров уселся в тени на лавочке рядом с Павловым и закурил. Макаров говорил о том, как тяжело переживает смерть брата, и о том, как ненавидит немцев. Павлов молчал и слушал.

Я уже заканчивал рубить дрова. Разрубив последнее полено, я взял столько дров, сколько мог унести за раз, и понес их к сараю. Там я столкнулся с Ванькой, он выносил из сарая большой старый чемодан. Скинув дрова у стены, я заметил какой-то блокнот, оброненный эти пареньком. Собравшись его окрикнуть, я вспомнил, что он глух. Я подобрал этот блокнот, на обложке была какая-то надпись на немецком. Я, подозрительно заглянул в него. Мое подозрение сменилось неприятным удивлением. Это был какой-то немецкий документ, с фотографией этого Ваньки. Мне не нужны были объяснения, я был уверен в своих страшных догадках. Я пошел за ним.

Проследовав за ним в дом, я застал следующую картину: Ванька засовывает чемодан под кровать, а старуха мечется возле него со словами: « Не дай бог, чтобы эти вещи мужики увидали». Заметив меня, они замерли и растерянно уставились на меня. Я застал их врасплох.

Я выхватил из рук Ваньки чемодан и вывалил все его содержимое на пол. На полу оказались: немецкая форма, сапоги, каска и «Вальтер». В комнате повисла напряженная пауза. Достав из кармана блокнот, я кинул его в эту же кучу. Схватив «Вальтер» с пола, я направил его на молодого немца, который стоя на коленях, начал рыдать.

Защищая его, старуха встала между нами. Она со слезами на глазах умоляла, чтобы я не убивал его, что он еще совсем мальчишка и что он безопасен. Она рассказала, что он пришел вчера днем, умолял дать поесть, что он напомнил ей родного внука, который погиб на этой войне. В итоге она сжалилась над ним и разрешила остаться. Старуха умоляла, чтобы я сохранил ему жизнь и не выдал его остальным.

Меня пугала сама мысль укрывать немца. Макаров, узнав это, разорвал бы меня на месте. Но я почувствовал себя неловко, когда старушка кинулась мне в ноги с мольбами пощадить его. Она выглядела жалко. Они вдвоем так выглядели. У меня были сомнения, правильно ли я поступаю. Посмотрев в заплаканные глаза этого юнца, я опустил пистолет. Выглядел он и правда безобидным, да и во мне не было жажды крови. И я пожалел его.

4

В голове у меня все еще звучало эхо автоматной очереди, когда я лежал, захлебываясь собственной кровью. В этот момент во мне кипела злость, злость на самого себя. За жалость к врагу я поплатился своей жизнью, и жизнью своих товарищей. Наивный дурак! Я получил что заслуживаю! Поделом мне… поделом…