Капсула времени

Ноябрьское небо хмурилось. Алексей Иванович вышел из панельной пятиэтажки, которая после недавнего ремонта смахивала на новую, сошёл с непритязательного крыльца подъезда и решил ковылять пешком. Хоть идти было не слишком далеко, но для его возраста расстояние приличное. Однако день сегодня был особенный, и для Алексея Ивановича это не просто прогулка, а путь на место, которое служило ориентиром в жизни. Старик настроился загодя и очень ждал этого момента. И потому сегодня, несмотря на почтенный возраст, ни захворать, ни по какой другой причине отказаться от пути туда было нельзя. Алексей Иванович не признавал стандартных тростей. Он подобрал с земли сук потолще, оторвал сухонькой рукой торчавшие вбок веточку-другую, чуть кряхтя выпрямился и приспособил как опору для ходьбы. Давным-давно, во время походов, он любил подбирать палки с земли и вот так их использовать. Привычка отозвалась и сейчас, в две тысячи шестьдесят седьмом.

Алексей Иванович зашагал по шумной улице, прошёл под до боли знакомыми громадами пролётов моста, уходящего за Волгу. Сколько лет ему, этому мосту, бывшему когда-то одним из символов города! Больше пятидесяти - точно, и вот наконец он обрёл всю свою полноценность и среди опор не осталось больше голых бетонных колоссов. Сколько было задумок в его родном Волгограде! Но у города толком мало что получалось. Вот ноги ступили на новый широкий тротуар. Не так давно здесь были трамвайные рельсы. Старые-престарые, поржавевшие и почти не использовавшиеся с тех пор, как наземный трамвай потерял здесь свою конечную и его заменил скоростной метротрам - невиданный тогда гибрид трамвая и метро. Метротрам... Когда-то ты с великим трудом обрёл две очереди. И линия твоя так и застопорилась в тех границах, что есть поныне. А нужно дальше, на юг. Третья очередь - сколько о ней было планов и разговоров! Начавшееся было строительство законсервировано и пребывало в таком состоянии до сих пор. Не тянется дальше подземка. Машины, машины, бесконечные пробки на не успевающих расширяться дорогах. Ну, ещё автобусы. А кто-то каждый день идёт пешком, как он сейчас. Прохожие в обносках попадались всё чаще и чаще. Город обрёл резко видимый контраст.

И никогда уже не вернётся старый добрый наземный трамвайчик - чешская "Татра", на котором когда-то его отец каждый день добирался на работу до тракторного завода. Ох, как же давно это было и как ясно вспомнилось! ВГТЗ - спроси сейчас молодых, что значит эта аббревиатура - так скажут, что так называется конечная на линии метротрама. Никто не помнит, что это дань памяти... чему? Тому, что осталось в глубине навсегда ушедшего на задний план двадцатого века. Алексей Иванович в который раз вздохнул.

Его собственная жизнь... Он шёл и думал, брёл и вспоминал. И на минутку показалось, ощутилось сердцем и представилось: дочка Лиза снова пишет ему: "Я шлю тебе письмо из сорок пятого..." Две тысячи сорок пятого. Там Лизонька осталась для него навсегда, когда затерялась где-то в Москве и с ней оборвалась связь. Она последний раз прислала тогда весточку отцу архаичным уже для тех лет бумажным способом. Ведь у Алексея Ивановича как не было интернета, так и нет. И ничего, прожил. Знакомые, соседи да неувядающий соцработник Елена (дай бог ей долгих лет!) смотрели для него что-то во всемирной паутине, но сам Алексей Иванович так и не попался в эти сети, даже чуть-чуть. И не сожалеет. А вот увидеть бы снова Наташу, жёнку его... Как тяжёл и трагичен был развод в сороковые! Лиза осталась с матерью и вскоре они перебрались к её родственникам в ближнее Подмосковье, а затем оказались поглощены всё расширяющейся столицей. "Вот и стали москвичами!" - в который раз иронично улыбнулся он по этому поводу. С ним, оставшимся в родном Волгограде, Наташка тоже почти не общалась. По последней весточке пару лет назад он знал: она жива. Там, на заново обретённой малой родине. Но пути их давно и бесповоротно разошлись. И Алексей Иванович вздохнул полной грудью, если можно так сказать про выпрямившегося старика.

Седьмое ноября две тысячи шестьдесят седьмого... Шагая к площади Ленина, Алексей Иванович сполна ощутил, что жил предвкушением этого дня после распада семьи, память о которой неизгладима, как бы разделены ни были её части. Именно этот день стал тем ориентиром, который маячил на горизонте календаря. Дата безмолвно говорила и даже твердила, не давая совсем увядать: доживи, ты должен это увидеть! Как ни странно, это было так. И вот черта, до которой непременно хотелось доплестись по жизни, настала и заветный ноябрьский денёк перед ним.

Ровно пятьдесят лет назад, седьмого ноября две тысячи семнадцатого, коммунисты заложили у памятника Ленину капсулу времени с посланием в шестьдесят седьмой, в день 150-летия Великой Октябрьской Социалистической революции. Кажется, какая нелепость формулировки! Но тем не менее, "чтобы идеи великого Ленина проросли сквозь годы и отразились на жизни будущего поколения, нашли в ней своё место и не были потеряны..."

Алексей Иванович не был ярым коммунистом. Он жил уже в другое время и было бы странно рьяно поддерживать линию партии. Но от этого веяло давно ушедшей молодостью, воскресало в памяти его отца и мать и навевало прочие воспоминания. Связанный со всем этим рубеж - дата вскрытия капсулы времени заполнил некую пустоту с тех пор, как он остался без семьи. И вот он плетётся на долгожданное мероприятие. Нет, уверенно шагает, опираясь на поднятый с земли сук.

Вот и площадь Ленина. У здоровенного памятника с протянутой вперёд рукой, возле которого закопана капсула, потихоньку собираются люди. А вокруг шумит контраст. Колоннада у Дома Павлова, обрамляющая площадь полукруглым изгибом, и панно на торце дома наконец-то недавно отреставрированы второй раз за всю историю. Это немного радует глаз... А позади незыблемая стела музея-панорамы "Сталинградская битва". Архаичный памятник, который со временем канет в лету.... Это будет чуть похоже на римский Колизей? Нет, такой мысли сейчас не место. Алексей Иванович не ощущал, что это связано с войной, для него это была частица молодости. Неотъемлемая, как вся её панорама, всплывающая в памяти. Музей - часть облика города, кусочек его детства и юности.

А вокруг творился контраст. Описанный уголок в центре города, вместе с чудом оставшимся на противоположенной стороне площади Домом офицеров терялся среди вездесущих новоделов. Там и сям росли небоскрёбы. Пусть не столичного масштаба, но всё же... Они возвышались даже вплотную к главному проспекту, и исторический облик центра был испорчен безвозвратно. А чуть в глубине, в боковых улицах, можно было ещё найти остатки недавно расселённых двухэтажных построек первой половины давно ушедшего века. Везде господствовал контраст, и в жизни тоже.

Площадь Ленина ожила и мероприятие началось. Развернулись красные флаги, за которыми стояли люди с символикой клуба исторической реконструкции. Ибо подлинных таких изделий почти не сохранилось, они обтрепались в навсегда ушедшей эпохе. Здесь же предстояло хотя бы разыграть. Микрофон и колонки подали голос и зазвучала речь. Говорили про то, какую роль играла в истории Коммунистическая партия и Октябрьская революция, про великого вождя мирового пролетариата... Искренно ли читали современники подготовленный им текст? Алексей Иванович внимал и видел: увы, нет. Актёрство. Нет у выступающих живой души, по-настоящему окунувшейся в прошлое, откуда росли корни нынешнего знаменательного события. Но он-то жил ради этого дня. И потому слушал с упоением.

Речь закончилась и зазвучала торжественная музыка. Капсулу времени принялись извлекать из-под земли. И тут Алексей Иванович не удержался и подался вперёд, к микрофону. "Я хочу сказать!" - говорили все его жесты, в которых было сосредоточие момента, грустного и такого светлого одновременно. Чья-то рука отстранила старика от маленькой трибуны. Он не заявил о своём выступлении заранее, не предупредил, а до личных мотивов никому не было дела. В смятении и лёгком отчаянии старик подался назад и присел на парапет. Капсулу извлекли, вскрыли и стали читать послание. Там говорилось, чтобы идеи Ленина проросли, нашли отражение в будущем. Каждое слово было для Алексея Ивановича столь значимым, таким особенным... независимо от того, разделял ли он высказываемую мысль или нет.

И вот молодёжь, привлечённая к организации действа, стала брать интервью у собравшихся. К сидящему на парапете старику с импровизированной клюкой из сука подошли одним из первых, так как его искреннее рвение запомнилось окружающим. Хотя нет, не рвение. Сложно подобрать слово. И у Алексея Ивановича слова тоже не совсем складывались:

- Дорогие товарищи! - приветственно начал он с укоренившейся сквозь десятилетия фразы. - Я сегодня хочу сказать спасибо этому дню! Несмотря ни на что, я дожил... Дожил, я живой! И пришёл сюда, чтобы....

И Алексей Иванович начал свой короткий, сбивчивый, но искренний рассказ. За пару минут он попытался изложить ощущения жизни по пути к сегодняшней дате. И пусть он не готовился говорить развёрнуто, да и долго выступать, по-настоящему сопереживая каждому слову, в его возрасте было не под силу, но эта пара минут...

- Девонька, постой! - Он не отпускал берущую интервью молодушку, удерживая на себе внимание каждой фразой, каждым жестом, каждым движением подслеповатых глаз, каждой сбивчивой, но такой уверенной и выстраданной мыслью, которые лились - полнокровно лились из его уст в этот промозглый ноябрьский день. В самый его пик, который должен был стать и стал последним ярким пиком в этой жизни.

Тут Алексей Иванович почувствовал, что у пары стоявших в стороне из старшего поколения проступили на глазах слёзы. Он это даже не заметил, а именно почувствовал. Ох и обострённым было его восприятие в этот хмурый денёк!.. А вот девушка, державшая микрофон, брала интервью всё так же формально и не привыкла долго смотреть на собеседника. Старик оглядел её укоризненным, слегка мечущимся взглядом. Она была совсем-совсем другой, чем он... в молодости.

Но вот и закончился митинг-реконструкция. Мало-помалу все стали расходиться и даже среди организаторов в движениях улавливалась спешка. А если оглядеться вокруг - люди снова куда-то привычно торопились. А он и кто-то ещё плёлся. Город был полон контрастов.

Начал накрапывать дождь, который стал усиливаться. Но Алексею Ивановичу было как-то всё равно. Он был окутан впечатлениями. Жизнь снова проходила у него перед глазами. Он встал на обочине шумного проспекта, наполовину отсутствующим взглядом всматриваясь в навсегда ушедшую даль. И тут на скорости прошуршала рядом крутая машина, обдав старика из появившейся лужи.

- Дед, ты где стоишь?! - раздался детский вопль сзади. И мальчик тут же побежал дальше, поспевая за взрослой тётей, видимо, спешившей укрыться от дождя. Движение, движение... и жизнь порознь. Алексей Иванович отошёл и присел на промокший парапет. Почувствовал, как чужда ему эта суета. Потом наклонил голову, закрыл глаза... и наступила темнота.