Готенхафен

Над Балтикой медленно, словно бы нехотя, вставало ледяное солнце. Сначала оно осветило мутными лучами изрытый воронками берег, ровные прямоугольники бетонных причалов, сгоревшие припортовые сооружения, зенитные расчеты и людей.
Последних было много. Очень много. Длинными зигзагообразными очередями они упирались в плотный строй одетых в серое солдат. Люди простояли здесь не одну ночь. Под каждодневными обстрелами дальнобойной артиллерии. Частыми, но в основном направленными против кораблей налетами советской авиации и кошмарными, длящимися порой часами бомбежками союзников.
Те прилетали под вечер и сбрасывали откуда-то с небес огромные, размером с автомобиль бомбы. Напрасно захлебывались лаем зенитки и рвали стылое небо уцелевшие истребители люфтваффе, «летающие крепости» бриттов достать им было не под силу.
Бомбы в основном падали в море и тогда затихшая в зимнем спокойствии Балтика натужно стонала, взметая ввысь пепельно-серые фонтаны брызг. Когда-же «подарки» англичан достигали янтарного берега очередь ломалась. В страшных огненных смерчах исчезали десятки, а то и сотни заживо сгоревших, разорванных на куски людей.
Но беженцы не уходили. Не бросались сломя голову прочь от страшного берега, пытаясь спасти жизнь. Похоронные команды наспех зарывали в воронках истерзанные манекены, бывшие некогда людьми, раненых оттаскивали в стоявший прямо под открытым небом лазарет. Умирать. Лекарств, как и врачей почти не было.
Остальные же снова выстраивались в длинные очереди. Слюнявили химические карандаши и выводили на запястьях цифры. Как еще недавно выбивали на руках узников в концлагерях пятизначные номера их собратья-эсэсовцы. Страх быть убитым в порту терялся перед ужасом советского наступления.
«Русские идут». - Эти страшные слова будоражили толпу. - «Они уже в Прейсиш-Эйлау». «Нет, они под Аленнштейном». «Глупости! Фюрер обещал отбросить их обратно, в варварскую Азию».
На пятом году мировой бойни война пришла и на их землю. В сытую, мирную и очень дисциплинированную Пруссию. Оплот германского милитаризма. Поначалу бомбежками, а затем и стальными клиньями советских танков. Нет, русских они видели и раньше. Нескончаемо длинные эшелоны одетых в грязно-зеленую форму военнопленных. С погасшими взорами, худых и оборванных. Восточных рабочих, покорных и очень трудолюбивых крестьян, жилистых мастеровых, невысоких шахтеров. Славяне… Недочеловеки, отхватившие себе плодородные поля, богатые минералами земли, теплые моря и нефтеносные горные кряжи. А истинные арийцы, полубоги, высшие существа, вынуждены ютится в центре Европы. Среди скудных полей и холодного моря…
Но славяне не захотели рабской доли. Случилось невозможное, варварские орды узкоглазых солдат разбили лучшую в мире армию и пришли в их край. Покарать. Отомстить за сожженные города и села, разрушенную страну и миллионы могил.
Солнце поднялось еще выше и сквозь рваные, будто прорешеченные шрапнелью облака осветило пенные буруны седых волн, покрытые сырой дымкой тумана. Чуть дальше, в полумиле от берега, слегка покачиваясь, стоял десятипалубный красавец, гордость германского пассажирского флота – «Вильгельм Густлофф».
Названный в честь убитого жалким евреем швейцарского нациста корабль, спустили на воду в тридцать седьмом, когда германская экономика, разорвав путы Версаля, показывала невиданный рост. Но круизным лайнером судно пробыло недолго. С начала войны его переоборудовали в госпитальный транспорт, а позже и вовсе сделали учебным плавсредством и казармами для курсантов-подводников.
Вот и сейчас на «Густлофе» помимо беженцев находилось более тысячи курсантов и солдат вспомогательных частей. Корабль заполнили под завязку и через час, когда окончательно рассветет, готовились отдать швартовы. Время от времени к берегу подплывали небольшие моторные лодки и забирали одиноких пассажиров и какие-то документы.
Но толпа не расходилась, каждый надеялся на чудо. Пик безумия пришелся на вчера, когда транспорт принял на борт почти девять тысяч гражданских. Но на берегу оставалось еще больше людей. Напрасно гауляйтер Готенхафена уверял собравшихся, что из Дании плывут другие корабли, а из Кольберга рвутся на выручку осажденным танковые дивизии вермахта.
Ему не верили. Дания! Это спасительное, отдававшее теплом и сытостью слово придавало сил отчаявшимся беженцам. Эсэсовцы с трудом сдерживали обезумевшую толпу, пропуская лишь людей с маленькими детьми до пяти лет. Младенцев тут-же стали красть. То тут, то там раздавались душераздирающие крики матерей, они обнаруживали пропажу малышей.
Помочь им даже не пытались. Охранная дивизия СС с трудом сдерживала периметр посадки, полевая жандармерия на подходах к порту отлавливала и на месте расстреливала дезертиров, а поредевшие части разбитой армии из последних сил удерживали русских в развалинах города…
Вечером, когда уставшее от страданий и горя солнце убежало за горизонт, стали происходить и вовсе страшные вещи. В одном месте женщины прорвали-таки оцепление и стали бросать детей в ледяное море. Вслед уходящим к «Густлоффу» катерам. Надеясь спасти хотя бы их…
В десятке метров от серой цепи солдат, возле самого пирса, ютилось десятка два людей. Это были те, кто ожидал разрешения на эвакуационный лист, уже подписанный крайсляйтером, но еще не утвержденный капитаном. Толпа смотрела ни них одновременно с лютой ненавистью и дикой завистью. Еще бы! Их обязательно возьмут, обязательно.
Но счастливчики так не думали. Отдельно от остальных, прямо возле позеленевшей от времени колонны, расположилось четверо людей. Высокий и подтянутый старик в черном пальто и барашковой шапке. Его немолодая спутница в цветастой штормовке, накинутой прямо на домашний халат, и двое людей помоложе.
Мужчина лет тридцати в полевой форме обер-лейтенанта с холодным блеском в единственном глазе. Второй был заботливо укутан черной повязкой. Протезом правой руки он прижимал к груди черный портфель с документами и семейными драгоценностями, единственное, что успел взять из горящего дома. Левой держал за руку беременную женщину, по-видимому, жену. Та с трудом примостилась на пустом снарядном ящике и неотрывно смотрела в казавшееся изумрудным море.
Мужчина отпустил ее руку и достал из кармана смятую пачку сигарет. Пожилой заметил это и щелкнул бензиновой зажигалкой.
- Спасибо, отец, - офицер выпустил мутную струйку дыма, которую тут-же разметал злой балтийский ветер и посмотрел на старую тумбу. На ней из-под толстого слоя краски уже выползали чужие слова. Когда-то город был польским и назывался по-другому.
- Вебер, - отец взял сына за протез и немного отвел в сторону, чтобы не слышали женщины. – Капитан Петерсен мой давнишний приятель, мы служили еще при кайзере… Но и он не всесилен. Я звонил ему с телефонного узла, мест нет. Людей размещают даже в арсенале… Вполне возможно придется ждать следующего…
- Отец, - вышел из прострации молодой мужчина, - Какой следующий корабль? Ты веришь в это? Русские танки вот-вот ворвутся на пристань! Бои идут уже в самом городе. Надо было еще раньше эвакуироваться на запад. Пока ходили поезда.
- Ты мог уехать, - сухо заметил старик и вынул из кармана трубку. Он давно не курил, запрещали врачи, но с трубкой не расставался, доставая ее в минуту волнения. – В нашу берлинскую квартиру или к себе в резервный полк. Он сейчас в Шлезвиге…
- Мог, - эхом повторил Вебер. – Только не хотел оставлять тебя и мать. Да и Марта в Готенхофене чувствовала себя лучше, чем в Берлине. Свежий воздух, крики чаек. И досиделись… Дом сгорел, а сами в чем было едва успели спастись.
- Мы солдаты, сынок, - немного смягчился старик. – А кругом война.
- Почему ты не задействуешь все свои связи? – Вебер яростно посмотрел на отца. – Ты представляешь, что сделают с Мартой русские?
Старый отставной генерал Отто фон Биллинг ничего не ответил. Он неотрывно смотрел на быстро приближающуюся от «Густлоффа» лодку. Прусский аристократ, имеющий в своей генеалогии даже королей и так использовал все что только мог. Увы, слишком поздно. Русское наступление, начавшееся неделю назад повергло Германию в шок. Вся система управления рушилась на глазах, дороги были забиты беженцами и дезертирами, свежие части вязли в грязи, а в сумрачном небе безраздельно хозяйничали советские самолеты.
Но как объяснить это Веберу? Для него отец мог сделать даже невозможное. Сын всегда пытался подражать ему. Поэтому и выбрал армию, храбро сражался в французской кампании, потерял там глаз и правую руку по локоть. Но не сломался. Остался в армии, в учебном центре Готенхофена, а жить продолжал в родительском доме…
Они всегда ладили. Были приятелями. Вместе ходили на паруснике в Данциг, плавали на спор в местном бассейне. Для этого сделали даже специальный ремень под протез. Могли поговорить на темы, не принятые в разговоре между отцом и сыном.
А в прошлом году Вебер привел Марту. Молодую, смешливую, с льняными кудряшками, вчерашнюю выпускницу гимназии. Почти девчонку. Она принесла в их дом струю свежего весеннего воздуха, ворвалась, как бриз в спертую атмосферу усадьбы. Отто даже помолодел, радуясь счастью сына. Сам он никогда не баловал жену вниманием.
Потом Вебер стал меняться. По мере того, как советские войска подходили ближе к границам Рейха, сын становился все мрачнее и мрачнее. Он уже не верил в победу и ожидал скорого прихода русских прямо сюда, в Готенхофен, прямо в сердце Пруссии. И оказался прав…
Вчерашнее утро оборвало привычную жизнь, а разорвавшаяся в дворе бомба, перечеркнула все, что было до. Он схватил упирающуюся Эльзу и вместе с невесткой и сыном долго бежал по горящим улочкам Готенхофена. Вместе с тысячами других людей в один миг ставшими бездомными.
Среди дымившихся смрадных развалин бродили люди-тени, выискивая выживших родных. Страшно стенала полностью голая обезумевшая старуха. Кто-то заботливо накинул ей на плечи шинель, но женщина тут-же сбросила ее. Она потеряла всю семью.
На пороге сгоревшего дома сидел маленький мальчик в пижаме и немигающими сухими глазами смотрел на проходящих мимо людей. Ему никто не пытался помочь.
Все утратило свою ценность. Деньги, золото, регалии, почет. Но оставались простые человеческие связи. Они и помогли отставному генералу. Телефон работал, и Отто дозвонился крайсляйтеру. Служившим у него адъютантом еще во времена республики.
Чиновник быстро узнал фон Биллинга и отправил на пристань посыльного с пропусками. Только это было еще не все. Таких пропусков крайсляйтер выдавал тысячами. Пустая бумажка. От нее посадочных мест на кораблях не прибавлялось.
Тогда он смог связаться с самим Фридрихом Петерсеном, капитаном «Вильгельма Густлоффа». Тот немного помолчал и сухо пообещал помочь. Без особой надежды. Корабль сильно перегрузили беженцами и ранеными, а русские подводные лодки преследовали его от самой Латвии.
Моторный катер заметили и другие. Толпа мигом заволновалась и пришла в движение. Эсэсовцы стали плотнее и принялись выдавливать беженцев дальше от пирса.
- Вебер, - слабо позвала Марта.
- Что, родная? – фон Биллинг-младший припал на колено и прижал холодные ладони жены к груди.
- Я устала. Устала и замерзла. – Марта прижалась к колючей щеке мужа. – И еще очень хочу есть…
- Потерпи, маленькая, - Вебер нежно подул на озябшие кончики пальцев жены. Последний раз они ели вчера, в узле связи порта. Немолодой фельдфебель, инвалид Большой войны, вынес им несколько засохших бутербродов с маргарином и свекольным мармеладом. И кувшин с водой, очень холодной, с неприятым солоноватым привкусом моря. Водозаборная станция уже находилась в руках русских и воду приходилось доставлять с «Густлоффа», там круглосуточно работали опреснители.
- На корабле согреешься, - Вебер плотнее прижался к жене. – А я съем два бифштекса с картофелем. Хотя нет, пожалуй, что три.
- Когда нас заберут? – В голосе Марты зазвенели тревожные нотки.
- Скоро, очень скоро. Возможно даже этим катером.
- А остальные, что будет с ними?
- Наверное, их заберут следующим кораблями. Ты же слышала, гауляйтер обещал вывезти всех.
Марта покорно кивнула и еще плотнее прижалась к мужу.
- Фридрих выполнит свое обещание? – Эльза фон Биллинг в упор посмотрела на мужа. Отто не любил этот взгляд. Жена будто буравила его насквозь, не позволяя уклониться от прямого ответа. Так было и в мае сорокового, когда ему сообщили, что Вебер погиб в Шампани.
- Петерсен не всесилен, - нехотя выдавил отставной генерал. Ты видишь, что твориться кругом.
- Ты сказал Веберу?
Отто некоторое время молчал, мучительно затягивая паузу. Ему не хотелось отвечать. Но отвечать не понадобилось.
- Герр Отто фон Биллинг! - на пристани появился подтянутый морской офицер с желтым, словно солнце Египта пакетом. – Эвакуационный лист для господина генерала!
Толпа мрачно зашумела и навалилась на эсэсовцев.
- Генерал! – истерично закричала женщина. – Лучше бы ты сгорел, как мой маленький Ханс!
- Убийцы!
- Отдайте свое место мне, я не хочу умирать!
Но старик не обратил внимания на крики и проклятия. За свою долгую жизнь генерал слышал и не такое. Твердой рукой он принял пакет у офицера, коротко кивнул в ответ на приветствие и не спеша разорвал эвакуационный лист. Потом прочитал его раз, другой. И застыл на месте.
- Поспешите, герр генерал, - морской офицер опасливо глянул в сторону противоположную от моря, - русские вот-вот начнут обстрел.
Но старый аристократ не ответил. Он подошел к Веберу, который с трудом сдерживал радость и тихо прошептал: - Два. Всего лишь два места…
Улыбка медленно сползла с лица сына.
- Крепись, сын. – Отто попытался улыбнуться. – Мы солдаты… Мать позаботится о Марте. Поселятся в Копенгагене, у твоей тетки. Что-то мне подсказывает, что в ближайшие годы Германия…
- Нет. – Вебер неуловимо изменился. Из самой глубины его души вдруг поднялось нечто новое, чего раньше не замечал отец. – Я не могу ее оставить… Марта не переживет, если я погибну…
Старик отшатнулся, будто сын его ударил в грудь и посмотрел на Вебера новыми глазами.
- А мать? - прошептал он. – Ты подумал о ней?
- Вы уже прожили свою жизнь, - с холодным безразличием сказал однорукий офицер. – А что видел я? Гимназия Данцига, военное училище в Кельне и французская кампания… Я всю жизнь прожил в твоей тени. И теперь, когда у меня есть Марта, и я сам скоро стану отцом… Мне придется погибнуть на этом проклятом пирсе… Скажи матери – пусть откажется.
- Сам и скажи, - чуть слышно сказал вмиг постаревший на десяток лет отец. И протянул разорванный пакет. Вебер выхватил его и не теряя ни минуты бросился к матери.
Отто посмотрел, как побледнело лицо жены и отвернулся.
- Прощайте! – выкрикнул Вебер, и схватив ничего не понимающую Марту, поспешил к лодке.
А потом они стояли с Эльзой у пирса и молча наблюдали за удаляющейся лодкой. В надежде еще раз увидеть сына. Кругом уже рвались снаряды, цепочка солдат рассыпалась, смешалась с беженцами, растаяла в тумане разрывов…

• * *
- А ты меня не обманываешь? – в который раз спросила Марта. – Они правда уговорили тебя уехать со мной?
- Конечно, дорогая, - Вебер заботливо укутал жену толстым флотским одеялом. Он посмотрел в начисто выдраенный иллюминатор. В быстро темнеющем небе огней почти не было. Бой в Готенхафене уже давно закончился и теперь только изредка раздавались отдельные взрывы. – Я, конечно, отказывался, но мать уговорила меня. Сказала, что давно больна раком…
Он вдруг отпустил руку жены и вплотную придвинулся к холодному стеклу. На миг ему показалось, что в агатовых волнах карманным зеркальцем блеснул перископ подводной лодки.
- Что случилось, милый? – Марта испуганно поднялась с кровати. Капитан для своего старого приятеля отдал кубрик адъютанта.
- Все хорошо, - не сразу ответил Вебер и попытался улыбнуться. Показалось. Спи, завтра утром будешь пить настоящий кофе с молоком и любоваться улочками Копенгагена. Спи…

• * *
- Это «Густлофф», - дрожащим от возбуждения голосом прошептал вахтенный матрос. – Точно.
- «За Родину», - начал загибать пальцы Маринеско, они заметно подрагивали - «За Советский народ» и «За Ленинград». Выпускай сразу три.
- Александр Иванович, - подал голос комиссар, - «Вильгельм Густлофф» числится госпитальным судном. Тут рядом «нейтралы». Проблем не будет?
- А мне насрать, - с трудом сдерживая клокочущую в груди ярость пробормотал командир. – Надо будет и шведа отправим краба кормить. Фрицы в сорок первом все подряд топили, суки. И раненых, и детей эвакуированных из пионерлагерей… Никто особо не церемонился. Топи его на…
- Есть, - радостно прошептал вахтенный и бросился исполнять команду.

• * *
- Хэндэ хох! – немолодой вислоусый солдат ударом ноги выбил дверь в подвал и прислушался.
- Давай граната кину? - стоявший рядом чернявый солдат без каски просительно посмотрел на сержанта.
- Нащо, Рустам? – пожал плечами вислоусый и опустил автомат. – Можэ там диты, а ты сразу гранату.
Чернявый отступил на шаг, но автомата не опустил. В предрассветной мгле было нестерпимо тихо. Будто обезумевшая от человеческих неистовств ночь своим плотным пологом накрыла истерзанную людьми землю.
Первой из подвала выбралась женщина с грудным младенцем на руках, потом девочка лет тринадцати. Последним вышел подтянутый старик. Он поддерживал под локоть утомленную женщину в ярком плаще.
Старик в упор посмотрел на сержанта и поднял руки.
- Нэ трэба, - вислоусый покачал головой. И указал твердой рукой в сторону порта: - Ком, ком. В порт, там погодуют. Эссен.
Отставной генерал посмотрел в спину удаляющегося русского, тяжело сглотнул и повернулся к жене: - Идем, Эльза, нам и в правду не мешает подкрепиться.

Июль 2020. Боярка.