Фарфор 04

Посвящается моей старшей сестре.

4.

- Всё происходит не, как мы хотим, а как лучше, - вспомнила я.

- Что?

- Да так... Велик не жалко? Дорогой, небось?

- Небось. Дело наживное.

- А ты велогонщик что ли? - мы шли по булыжной мостовой многоколенного переулка, вдоль старинных особняков. Нас обволакивал аромат акации. В свете фонарей я украдкой разглядывала Герку.

- Ну... можно, и так сказать. Гонщик, - он хмыкнул, я успела заметить, что серые глаза чуть сузились, блеснули сталью, но тут же просветлели, - а ты странная.

- А ты наблюдательный, - фыркнула я, - Давай, покась!

Он пожал плечами:

- Увидимся.

- Ага, топай-топай, мечтай! - я не унималась и не знала почему. Герка меня и привлекал своей простотой, и раздражал чем-то. Но сейчас не до него. Мне надо было остаться наедине с собой, своими мыслями. Я чувствовала, что мысли не роятся, как обычно, а ветвятся и уже чиркают о небо. И часть этих ветвей были о белобрысом, который удалялся, а я продолжала его разглядывать. В общем, мысли о нём сильно отвлекали.

"Ноги футболиста, как у моего старшего брата. Вот!" - вот что мне нужно было, чтобы отвязаться от Герки. Я нашла-таки, что точно меня в нём раздражало. И хотя ни брата, ни Герку это не портило, я, наконец, успокоилась и отправилась на вокзал, где частенько ночевала, когда не хотелось идти домой. Не терпелось прочитать обёртку фарфоровой фигурки.

* * *

Я ещё раз взглянула по направлению Герки, и иное любопытство пересилило во мне. Прочитать всегда успею, а вот куда это он направляется, можно выяснить уже теперь.

Недолго пришлось изображать "хвост", через пару кварталов я упустила своего "подопечного", а ещё через квартал услышала вопли. Какое-то время спустя, из-за угла выскочил велосипедист и промчался мимо меня. Я успела присесть и слиться с тенью от балюстрады парадной. Термос предательски звякнул, что-то ещё звякнуло и покатилось в темноте, как раз в тот момент, когда велосипед поравнялся со мной. Я замерла, но это оказалось лишне. Герке было не до меня. Он растворился.

- Гонщик, - процедила я, пока шарила по сторонам в поисках того, что отскочило. Только щебёнка. - Знаем мы таких... угонщиков. Ворюга.

Я подозревала, что сама не подарок для окружающих, но теперь помимо ног, как у моего старшего брата, появилась весомый повод для восстановления своего спокойствия. Жизнь вернулась в привычное русло, когда кроме меня мне никто и не нужен.

* * *

Я размазалась по скамье в здании вокзала, в который раз перечитывала записку, рассматривала кошку на шаре, когда услышала:

- Верка, отчаливаешь? Куда собралась? Привет!

Макс Пименов, объект моих тайных грёз в школе, о которых знала только Мануш.

Он изменился, и, похоже, в лучшую сторону. А казалось, куда уже лучше? Форма ему к лицу, да и по фигуре.

По фигуре... Меня это начинало раздражать. Смотрю на парней оценивающе и плотоядно.

- Пимен? Вот это неожиданность. Как сам-то?

- Во-от! - он оправился и приосанился.

- Да вижу... Карабинер!

Он улыбнулся и превратился в одноклассника.

Мы сидели, разговаривали, жевали пирожки с начинкой из риса с яйцами. Смеялись. Образ велосипедиста покинул. О нём напомнила только разбитая губа, когда пришлось отшучиваться: упала с велосипеда. Мне было спокойно и светло внутри так, что ляпнула:

- А я ведь любила тебя, Пим...

Ну, вот, опять всё испортила. Макс отвёл глаза:

- А теперь?

Языком освободила зубы от налипшего теста, проглотила:

- Теперь? Я в себе-то не уверена, а в чувствах тем более. И потом, ты же Светку кадрил.

- Мы разошлись.

- Ещё сойдётесь.

- Мы развелись.

Хотелось чем-нибудь заполнить паузу. Про тесные шуры-муры в школе подозревали все, но я давно выпала из общественной жизни и не знала, что по окончании школы они успели жениться и, теперь выяснилось, разойтись.

Почему-то вспомнилось, как Макс дрался со старшеклассником из-за Светки. За меня никто никогда не вступался, не дрался, только я сама. Никогда. В этот момент скрипнули тормоза, застонали покрышки велосипеда - белобрысый чёрт вернулся в моё сознание. Ведь, и, правда, он вступился и дрался, а меня это даже не тронуло. Даже не поблагодарила.

Макс молчал, я молчала. Уже представляла, как он бьётся с Геркой из-за меня. И как я отказываю победителю. И неважно кому, главное - отказываю. Так, мне показалось, что буду "нести себя достойно".

* * *

В нужный момент паузу заполнил треск рации. Макс вскочил, ответил, попрощался.

- Я найду тебя! Можно?

- Оно тебе надо? Ищи. Сильно прятаться не стану.

"Да ну их всех! К лешему. - Подумала я, - только отвлекают. Будто специально кто их подсылает, чтобы сбить меня с мысли".

Зона комфорта восстановилась и я перечитала:

"Противоречия гложут.

Правда моей жизни всё более погружает в вязкую трясину неисповеданных грехов. Невысказанность толкает открыться, но грязная топь заполняет рот. Память - чудовище. Без неё нет человека, а с нею нет жизни. Смерть не избавление без искупления.

Но выход найден. Выход ли? Если не выход, то окно, не окно - отдушина. Духовник, которому я так и не смогла довериться всецело, указал: "Пиши, если не можешь говорить".

И я пишу. Не знаю, на сколько меня хватит, не знаю, осмелюсь ли оставить записи, чтобы меня прочитали как книгу. Не знаю... Но начну.

Если записи и попадут кому, то только Вере. Никому другому.

Верёвочка, светлая ты моя ленточка, в огрубелом, тёмном переплетении души, умоляю тебя, подумай сто раз, сто раз по сто и ещё столько же, хочешь ли ты узнать другую Мануш? Подумай, другая это значит, чужая, совсем чужая. Она ко мне-то беспощадна, а к тебе... Подумай, нужна ли тебе иная память?

Правдивая, если смогу обойтись без двоедушия, но убийственная. Для тебя может статься, самоубийственная. С твоей склонностью к саморазрушению, безрассудству, на фоне внутреннего сиротства..."

Я читала, узнавала лаконичный, твёрдый почерк, но не узнавала речь. Будто бабка писала под диктовку. Как-то слишком по-книжному звучали фразы, она так не выражалась. Всегда казалась малограмотной.

"Верёвочка, прости меня дуру старую, что не сумела избавиться от тягот греховных ради тебя, ради вас всех. Все невзгоды нашей семьи от меня, от моих поступков, которым я находила оправдание, но которые не стали меньшей мерзостью от этого. Прости.

Если судьбе угодно будет, ты прочтёшь это и решишь: следует ли копать дальше, или остановиться?

Избавься от ключа, уничтожь эту записку, и остальные записи станут недоступны.

А если, когда и вспомниться, подумаешь, что полоумная старуха написала это в минуту слабости, в ожидании смерти ".

На обратной стороне указан адрес и инструкция.

* * *

Умению паниковать меня никто не научил. Но читая и перечитывая, и не зная как поступить, я это животное качество обрела самостоятельно. Затошнило.

Наверное, удар сотряс не только чёлку. Я стояла в туалете и разглядывала ненавистное отражение в зеркале. Покрутила гудящей головой. Бритый затылок, виски... спутанные бирюзовые пряди. От "гарсона" смутное воспоминание. Колючий взгляд карих глаз навыкате. Для большего уродства, высокие, широкие скулы, впалые щёки. Прямой заострённый нос с крыльями вразлёт, как у дикой кобылы. Угловатые губы, чуть приподнятые в не сползающей ухмылке, подбородок.

Подбородок понравился. Я перестала себя ненавидеть. Немного раздражала смуглость, но я быстро об этом забыла, когда поняла, что потеряла ключ.

* * *

При свете дня я осматривала место за балюстрадой. Надеялась, что тогда, когда укрывалась здесь, звякнул ключ. Тщетно.

Значит, судьба. Ключ сам избавился от меня, осталось уничтожить записку. Я почувствовала облегчение, глядя на догорающий листок. Конец истории.

Без переосмысления, привычной колеёй мысли потекли было в ближайшее будущее вопросом: чем себя занять? Но тут же уткнулись в "берёза - дёготь", слова, которые прочитала на обороте, в инструкции. Они, как и вся инструкция отпечатались в мозгах, сжигай-не сжигай.

Достала кошку на шаре, покрутила в руках. Снизу на подставке, теперь уже узнаваемое, клеймо в виде двух перекрещенных роз под облаком и надпись: Rosenstein, Bayern.

* * *

Термос, фарфоровая кошка, два трупа кошек под берёзой - жизнь обретает смысл. А именно, что мне пора бы в очередной раз загрузиться в больничку, на профилактику.

Я притащилась домой. Помылась, переоделась, постиралась. Повозилась с младшим братом, не нагрубила матери и (о чудо!) была накормлена. Лобио, долма, хачапури, горячий сладкий чай. Мать умела готовить. У неё это получалось как-то легко и просто. Хоп-хоп, и разрозненные ингредиенты превращались в пищу. Раньше я этого не замечала, а тогда заметила. Даже не знаю, как это произошло.

Мать испытующе и недоверчиво посмотрела на меня, когда я поблагодарила её и помыла за собой посуду. Промолчала.

* * *

Я не знала куда себя девать, поэтому " накидалась колёс" и отключилась на пару суток. В заторможенном состоянии проторчала ещё денёк, и уже было решилась отправиться в диспансер, сдаваться, как передумала. Вспомнилось: "берёза-дёготь" на обороте сгоревшего листка, инструкция и адрес. Подумала, может, прокатит и без ключа?

Любопытство потянуло меня на поиски остальных бабкиных записей.