Дорога из облаков (Эпоха камня и калашникова) (16+)

Медвежонка мы положили в небольшую выемку в скале. Он потерял много крови и уже не бился в наших руках, а только тихо стонал, шумно втягивая воздух.
- Лифчик забери у него,- скомандовал
Каранов, хмуро осматривавший жгут на его ноге с оторванной ступней. Я послушно снял с Лехи разгрузку и, отстегнув фляжку, положил ее рядом с его рукой.
- Пошли,- Каранов резко поднялся. - Я там тебе место присмотрел. Пошли, говорю. Времени нет совсем.
Местом, присмотренным майором, оказался сложенный из валунов, полуразрушенный дот на склоне. Судя по россыпям ржавых гильз под ногами, в нем уже кто-то неплохо повоевал. Каранов, перевесившись через камни, оглядел местность и остался доволен.
- Просто прелесть, а не гнездышко. Особенно вон тот кусок скалы внизу. Тебе пиздоглазых видно, а им тебя нет. И стрелять им неудобно,- он еще раз свесился вниз. - Если только они... Короче, Негодяй, будешь тут сидеть и гасить все, что входит. Я с СВД на ту сторону. Сразу на меня не рассчитывай, я позже выступаю. Сюрпризом.
Он достал пачку «Примы», вынул из нее последнюю сигарету и ,скомкав,бросил пачку под ноги.
- Курить осталось?
Я покачал головой.
- А спички?
Я покачал головой повторно. Майор разорвал приму пополам и прикурил от трассера. Потом протянул мне полсигареты и неожиданно взъерошил волосы на моей голове.
- Вов, только прошу, не сдохни тут. Ты у меня последний остался,- Каранов крепко меня обнял, совершенно растерявшегося и, оттолкнув , резко заспешил вниз. На секунду мне показалось ,что в глазах у него слезы, но я тут же отогнал эту мысль как нереальную. Выкурил в две затяжки сигарету и стал обустраиваться. Курить по- прежнему хотелось безумно. Полсигареты только раззадорили меня. Подумав, я оторвал кусок от брошенной пачки, скатал его в рулон и принялся прикуривать от трассера по примеру майора. Получилось только с третьей попытки. Я с наслаждением втянул едкий дым, пахнущий краской, и чуть не прозевал трех моджахедов, осторожно вошедших в ущелье. Сердце застучало где-то на уровне горла, руки тряслись и ходили ходуном. Я несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться. Не помогло. И тогда я просто крепче прижал приклад РПК к плечу и нажал на курок. Грохот выстрелов разорвал ущелье. Духи попадали и, беспорядочно паля в разные стороны, скрылись из зоны видимости. Я отпустил пулемет, перевел дух и вытер едкий пот, враз заливший глаза.
Внизу появился крадущийся силуэт с грязно-белой тряпкой на палке.
- Эй, Русский... Ты меня слышишь? - парламентер подождал ответа и, не
дождавшись, продолжил. – Русский, выходи. Домой пойдешь. Мамка, папка пойдешь.
Поддавшись внезапному порыву, я сложил руки рупором и крикнул в ответ: «Пассель нахуй». Крик получился истеричным, в конце
сорвавшимся на визг, но смысл до моджахеда дошел.
- Свинья,- злобно проорал он. - Я тебя убивать буду. Резать буду. Я тебя...
Перед глазами моими промелькнула отрезанная Севина голова с вытекшим
глазом и я, прицелившись, срезал духа одной очередью. «Ну и что, что парламентер. Че он грозится?"- оправдался я зачем-то сам перед собой. Пара человек попыталась вытащить переговорщика, но после нескольких выстрелов передумала. В воздухе раздался неприятный свистящий шорох. Я вжался в камни. "Черт. У них минометы на ишаках." В следующую секунду меня обдало жаром, подкинуло и наступила тьма. Тьма была полная, густая. Она обволакивала и убаюкивала. В ней было ничего не слышно и не видно. В нее было очень хорошо проваливаться. Только вот насекомые. Противные липкие насекомые. Они медленно ползли из ушей, рта, носа. Они раздражали и мешали проваливаться в спасительную тьму. Подняв руку, я пальцами попал в липкое и открыл глаза. Кровь. Это была кровь. А еще выше клубился черный дым. По небу летали какие-то горящие лохмотья. Хотя, что там могло гореть? Камни же кругом. Сгоряча я вскочил на ноги. Мой дот был выше. Намного выше. Под ногами разлетались в брызгах камни. Я удивленно смотрел на эти безмолвные фонтанчики. Я ничего не слышал. Оглох. "Стреляют. Это же в меня стреляют". В голове со звоном лопнуло и грохот выстрелов накрыл меня со всех сторон. Дальше я снова, без всякого перехода,оказался в своем доте. Духи были совсем рядом, а я давил и давил на курок РПК. Сзади посыпались камни. Инстинктивно я откатился в сторону, выставив вперед ствол. Прыгнувший сверху моджахед охнул, налетев на него животом. Блеснул отлетевший в сторону нож. Я бросился на него, схватил за бороду, пытаясь другой рукой нашарить камень. Камень мне попался небольшой. В пол ладони.
Я зажал его и острым концом ткнул духа в глаз, в горло, в рот, в подставленную руку, превращая его лицо в месиво. Дух молча бился подо мной, пытаясь схватить меня за горло окровавленной рукой. Обессилев, я отпихнул его ногой. "Да сдохни уже, тварь." Но моджахед по- прежнему тянул в мою
сторону руку. И тогда я заорал. От бессилия, от злобы, от нереальности происходящего. Между камней появился еще один. Совсем молодой. Он вскинул автомат, прицеливаясь. Я кинул в него окровавленный камушек. Моджахед увернулся и очередь прошла выше.
Неожиданно он прыгнул на землю и залег, закрыв голову руками. Подумал, что я кинул гранату. Я поднял валявшийся сбоку РПК и разрядил остаток магазина ему в голову, превратив ее в лохмотья. После этого упал на колени, меня рвало. Потом привалился к камню рядом с убитым. Все мои внутренности содрогались от жутких спазмов. Дух с развороченным лицом полз на карачках куда-то вбок, роняя на камни красные, тягучие слюни. Сбоку на камень легла волосатая рука с автоматом. Сам моджахед прятался за валуном и меня не видел. Не глядя, он принялся стрелять. Грохот выстрелов почти над ухом разрывал мне барабанные перепонки, колоколами отдавался в голове. Ползущий на карачках неестественно задергался и затих. Я достал из кармана РГД, которую все эти дни таскал с собой и, дернув кольцо, перекинул ее за камень. Бахнул взрыв и рука с автоматом исчезла. Схватив РПК наперевес, я встал в полный рост. С десяток духов беспорядочно катились вниз по склону, огрызаясь очередями по сторонам.
Некоторые падали. Работал Каранов. " Ааа. Суки. Бежите". Я стоял в проеме и стрелял им вслед, не осознавая того, что выстрелов нет, что магазин давно пустой. Нового залпа из минометов я не услышал. Просто огромная, горячая рука схватила меня и размазала по камням. В этот раз не было спасительной тьмы. Была боль. Невыносимая, дикая, рвущая на части боль. Я царапал скалы и камни. Боль от ломающихся ногтей.
Все, что я мог противопоставить. Меня рывком поставили на ноги. Дикие белки глаз. Нож перед лицом. Моджахед что-то злобно шипел.
"Да убей уже. Мне так больно. Мне никогда не было так больно. Я не могу больше. Убей, сука. Убей». Но вместо крика я смог надуть только большой розовый пузырь. Лоб у моджахеда взорвался красным и он упал на меня. Сквозь меня. Удивленно я обернулся.
Дух лежал с развороченным пулей СВД затылком. Из под него торчала рука. Часы на этой руке были странно знакомыми и родными. И тут я понял, что нет больше боли. Что мне хорошо и свободно. А прямо передо мной большое облако. Оно клубилось, парило и переливалось. Я подошел и зачерпнул его. Погрузил внутрь руки. Упруго. И вдруг легко вскочил на него. Вокруг еще гремел бой. Подоспевшие казахи погнали остатки отряда обратно к границе. Один из них в горячке боя, заметив движение на склоне, шарахнул по Каранову из подствольника и побежал за своими. Но я ничего этого не видел. Передо мной была дорога из облаков и я по ней шел. Шел, срывая с себя разгрузку, портупею, куртку, берцы. Шел, загребая босыми ногами. Хорошо идти, загребая босыми ногами облака. Сбоку на большом облаке, широко раскинув руки, лежал Сева. Рядом сидел Эрик. Он улыбался и кидал в Севу парящими облачными снежками.
Не шевелясь, сидел похожий на Будду Ташбулат, прикрыв узкие глаза.
- Ребят, как вы тут? Вы же...
- Мертвые?- Эрик захохотал.- Нэга. Мы вечные!
- А почему не идете? Ведь так хорошо идти.
- А куда нам торопиться,- отозвался Сева. - А ты иди, раз дорога. Тебя ждут там уже.
Он указал мне на черную точку в вышине. Я пошел дальше. Там меня ждала большая черная овчарка. Она поднялась и потрусила впереди, поминутно оглядываясь. Облака под ногами меняли структуру. Хрустели, ломаясь. Превращались в лед. Небо стало черным с одной единственной яркой звездой, освещающей пустынный ледяной пейзаж. Лед искрился и переливался. А впереди была пропасть. Глубокая, подсвечиваемая изнутри алым. А за ней чернота. Недобрая, клубящаяся, злая чернота. Пес подошел к краю и сел возле солдата в тельняшке и панаме со звездочкой, вглядывающегося вдаль. Солдат молча поднял на меня голубые как лед глаза. На щеке его серебрилась снежинка.
- Что там? - спросил я его.
- Зло.-
- А тут?-
- Начало. Конец. Граница.
Высоко в небе блеснула снежинка. Совсем одна. Она падала медленно. Она кружилась и переливалась гранями. Долго. Лет тысячу. И я молча смотрел, изучая каждый ее изгиб.
Где-то в другом мире, в другой реальности, мама смотрела в окно не понимая, что ее так тревожит. Дочка засыпала, прижимая к себе любимого зайца. Жена красила губы, собираясь на свидание. Где-то в другом мире, в другой реальности, полз по камням майор Каранов, неловко поджимая перебитую руку. Полз, обдирая колени и локти до мяса, со звериным упорством таща наши с Медвежонком тела в сторону своих. Где-то. А здесь падала снежинка. Тысячу лет падала снежинка. И когда она коснулась моей щеки, то не растаяла. Сзади зашуршали шажки. Я обернулся. Передо мной стояла дочка. В одних трусиках и маечке, она прижимала к себе зайца.
- Ты чего тут? А ну, марш домой. Простудишься.
У дочки задрожали губы.
- Папа, я тебя люблю.- выдохнула она и, повернувшись, растаяла. По щеке потекло. Это таяла снежинка, и я открыл глаза. Надо мной сидела медсестра и плакала, тихо всхлипывая. Слезы капали мне на лицо и стекали по щеке. Звали медсестру Гульбарши Такауковна.