Бокал вина

Весь долбанный мир пытался заставить меня ждать!
Компьютер не просыпался ото сна. Вместо страниц сайтов белая рамка. Звонок оператору – тупая мелодия в трубке, две минуты – новый вызов, наконец то голос. Заспанный, вяжущий голос оператора лежавшего только, что грудью на столе. Нет, я не буду с ним агрессивным. Я не буду общаться мило вежливо, пошло всё к чёрту! Хватит масок!

— Через несколько минут всё заработает. – говорит он. Бросаю трубку.

Бесполезно. Почему неожиданно происходит только лажа? Иду на кухню. Сыр, колбаса, хлеб – ничего нет. Хотя, что то быть должно. Есть хочется, только когда знаешь - что то есть. Когда знаешь, что совсем ничего – становится спокойно. Всё сразу становится таким простым. Я собирался пойти на стройку. Там платили тысячу в день. Подслушал в электричке у таджиков.

Каждый день по тысячи… этого вполне хватило бы на жизнь. Если подумать, этого даже много. Главное – не надо ждать. Каждый день, в обмен на 9 часов своей жизни буду получать по тысяче рублей. Жаль, что сразу нельзя обменять десять лет. В сутках 24 часа, 8 из них уходит на сон, ещё 9 я буду отдавать, остаётся… не хочу считать. А сколько из этого ещё уйдёт за готовкой, уборкой, мытьём в ванной? Черт, как я люблю мыться. Не меньше часа. А больше всего придётся ждать. Постоянно чего то ждать.

Иду на улицу. Куртка на плечах, с неба падают крупные комья снега, ещё молодого, такого который бывает только вначале и в конце зимы. Пышные, слипшиеся снежинки, покрывающие автомобили припорошенные жалким инеем. Как красивы они были под фонарями и как незаметны, стоит взглянуть мимо домов, где нет света.

Главное не возвышать мгновение. Нельзя опять попадаться в эту ловушку. Всматриваясь, давать волю фантазии, вскипать внутри. Не становится снежинкой, прекрасной в полёте, которая тут же растает, стоит соприкоснуться с землёй, и смешается с грязью, становясь её частью уже до следующего лета. Почти навсегда.

Понятия не имею, сколько сейчас времени. Главное – магазин работает. Он круглосуточный. Он располагался на цокольном этаже в крупном торговом центре. Спускаясь по самодвижущемуся полотну лестницы можно было видеть десятки вровень устремляющихся в горизонт стеллажей, над которыми тянулась разделённые на равные промежутки сотни люминесцентных ламп, пересекающихся со стеллажами, где то в самой дальней точке, куда могли дотянуться глаза.
Чёрт! Люди стояли в длинной, тягучей очереди, наверное, человек по десять в каждой. Значит, был ещё вечер. Телефон остался в квартире, вместе с шапкой без которой волосы теперь покрылись слоем влажной массы, уже каплей струящейся по виску. Пусть течёт.

Вот удивился бы Эйнштейн, прочитав что людям приходится носить с собой телефоны, что бы знать время. Относительное. Пожалуй, в чём то он прав. Только я в жизни не открывал его книг и так же далёк от физички, как точка пересечения стеллажей и потолка скрывшаяся из вида за стойкой туалетной бумаги.

Плохо, что не посмотрел на часы. Иначе шёл бы в другое место. К засанному ларьку, где работала Нина, где её больше не было. А ведь мы были идеальной парой. Возможно, даже лучшей из тех, кого я знал. Она ждала меня каждую ночь, стоя за прилавком. Пускай это была её работа, пускай я шёл не к ней, а затем что она продавала.
Иногда я говорил днём, что сегодня не приду. Но стоило только пробке мягко выскользнуть из стеклянного чрева, тёмно-красной или светло-золотистой жидкости смешаться с кровью или даже стать ею, разлиться мягким огнём до каждой конечности, как уже ничего больше не имело смысла.

Её нежные руки ставили передо мной банку отвратительного пойла, кроме которого там больше ничего и не было. Но это было важно. Оно было той самой землёй, на которую предстояло мягко опуститься пышной снежинке, а не больно свалиться утром, переламывая все свои грани и медленно растворяясь в новом мире, пытаясь до конца сохранить своё вчерашнее великолепие. А по-другому нельзя.
Она всегда меня ждала, а я всегда приходил. Не это ли то самое, о чём написаны все книги?

Всё поменялось, когда она стала жить у меня. Поменялось и в тоже время осталось как прежде. Ночью, я точно так же приходил к ней, брал подарок, который она для меня готовила. А утром она приходила ко мне.

В этот момент светало, было темно как сейчас, дождливо или солнечно. Всего два часа в сутки. Два часа я видел её глаза, ощущал мягкость её тела, горький запах сигарет, свежего мыла или пота после рабочего дня. Иногда она приносила с собой что-нибудь. В эти моменты нам удавалось поговорить с полчаса на кухне. Я не помню что говорил, это были самые бессмысленные слова, которые только можно было придумать. Кажется, говорила только она.
А спустя два часа я уже спал. Над городом только восходило солнце, люди спешили на работу, а я засыпал в пьяном угаре, обнимая женщину о которой почти ничего не знаю и не хочу знать. Стоило мне открыть глаза, как её уже не было рядом. Ничего не напоминало о её присутствии. Даже вода в чайнике была холодной – она завтракала в магазине.
Ночь повторялась. А за ней наступала пустота. Её не было два дня. Мне было неизвестно куда она всегда уходила в свои выходные. Я изо всех сил стирал из себя это знание, но не мог не замечать её разговоров на повышенных тонах по телефону, частого местоимения «он» произносимых за утренним бокалом. У него даже было имя…
Эти два дня проходили быстро. Я мог уехать на всю ночь. Это я делал только в её выходные, не собираясь терять те два через два дня. Дом наполняла какая то особая атмосфера. Нам не нужно было договариваться, я просто знал, что в шесть пятнадцать раздастся звонок в дверь. Становилась даже смешно, от того что моя жизнь в которой не было ничего постоянного становилась настолько упорядоченной. Это было похоже на дизайнерский приём, как кроваво красное яблоко посреди комнаты из белого бархата. Абсолютно чуждая деталь, только подчёркивала основную черту, придавая всей картине особый колорит. Это было волшебство. Я не хотел пачкать его обыденностью или фальшей.

Кошелёк в кармане. В правом или в левом. Это не имело значения, поскольку сейчас передо мной стояло то самое сухое Шардоне цвета переливающегося золота, которое я купил в тот день… На которое сейчас точно не хватит остатков денег. Стекло бутылки было гладким, она словно впорхнула на мои ладони как птица с подбитым крылом. Точно так же я мог оставить её только на время, но не овладеть полностью. Не сейчас.

Она спрашивала моего совета. Рассказывала историю, о каком-то фантастически далёком, немыслимом мире. Эти события были нереальны. Реальным было только одно – выходящее над карнизом соседнего дома солнце, в свете которого блистало прозрачное золото, разлитое по бокалам. Струйка сигаретного дыма, ускользающая в форточку, невесомый запах духов, которыми она растёрла запястья, сменившись в магазине.
Её истории начали прорываться в реальный мир. Уже на следующий день она не пришла. Так уже бывало, это значило то, что она будет у меня следующие три. Но теперь что то было по-другому. Самое смешное, дело было вовсе не в её историях. Сердце всегда чувствует перемены. Всё происходит как обычно, но щёлкает внутри механизм, на проекторе меняется линза, перекрашивая обозримое будущее в совсем другой цвет. Мне не было видно или не хотелось видеть происходящего. Просто как то я заметил, что ноги ступают не по мокрому асфальту, а вязнут в аморфном песке.

Где лежал кошелёк было совсем не важно. Денег на вино всё равно не хватало. Разве что, у какой-то из пластиковых карт есть кредитный лимит. С бутылкой в ладонях я пошёл вдоль пестрящих, перемешивающихся в одну цветную блевотину стеллажей, мимо набивающих телеги людей, мимо снующих консультантов. Остановиться и заглянуть в случайное лицо. Нет ничего проще, чем выхватить из бесконечной суматохи человека, который удивлённо поднимет глаза, тяжело дыша, перестанет грести и спросит, зачем ты вытащил его на берег. Ведь какая разница кем будет человек. Мы не может быть настолько разными, что бы боятся несоответствия, раз находим себя в тех, кто живёт прямо рядом с нами. Не важно, шесть миллиардов или шесть человек. Важно лишь то, кто сам вылез на берег. Тот, кого ты вытащил, всё равно нырнёт обратно.

Через месяц Нина вышла замуж. Она сменила работу. Честно говоря, понятия не имею чем она стала заниматься. Её уход я воспринял спокойно. Это похоже на выбрасывание мебели. Ещё несколько дней в комнате остаётся чувство присутствия объекта, словно до него можно дотронуться рукой, а в темноте приходится заставлять себя не обходить место, на котором он стоял. В моей квартире всё осталось на месте. Кроме души.

Вино больше не лезло в горло. Оно потеряло всякий смысл, когда ночь заканчивалась просто утром. Сном ради нового сна. Календарь выпал из моего мира. Теперь я засыпал и просыпался когда угодно, я мог уходить в любое время и в любое время возвращаться. Это ни стоило ничего. Это потеряло смысл. На месте осталось только ожидание. И даже оно, раньше было сладким, осмысленным, а теперь просто разбилось на кучку мелких ожиданий – когда закипит вода, закончится загрузка, жизнь.

Перед кассой стояла очередь. У людей были большие телеги. Только в моих руках была всего одна покупка. Опять ожидание! Даже неизвестно чего. Этот фарс не хотелось заканчивать. В нём приходило что то осмысленное, что делало ожидание снова острым. Но это не могло даже приблизительно сравниваться с настоящим. Удовлетвориться этим, всё равно что купить вместо полной бутылки вина пустую.

Только сейчас вдруг стало понятно, на что сам же делал расчёт. Разгуливающий в чёрной форме охранник сейчас уверенно шёл в сторону от выхода. Понятия не имею почему он хотел уйти, но похоже он мог пройти так до другого конца магазина. Ничто не отделяло меня от ленты подъёмника находящегося всего в пяти метрах впереди.
Оставалось только подождать пока охранник отойдёт дальше. Бред. Никакого ожидания. К чёрту, к чёрту все ожидания! Как кончится одно, его сменяет другое. Я слишком много ждал.
К выходу я пошёл абсолютно спокойно. Кассирша не обратила меня никакого внимания, как и охранник. Только запищат детекторы. Бутылка очень мягко лежала в ладони, не хотелось её выпускать. Ведь я даже не люблю сухое вино. Прошёл уже целый год… Целый год я просыпаюсь в шесть пятнадцать, как бы старался этого не делать.
Чёртова бутылка… ведь ты не вернёшь ничего. С виду мягкая, блестящая жидкость обожжёт кислым вкусом, а затем порывшись в самом тёмном уголке души вывернет его наизнанку. То самое утро, когда оно стояло на столе. Оно тоже помнит об этом.

Золотые капли поднялись в воздух. На белом, кафельном полу растекалась светлая лужа, теперь похожая скорее на мочу. Осколки стекла беспомощно смотрели вверх острыми гранями. Только что они были гладкой гранью, а вот раз – стали мусором. Рука ещё помнила эту гладкость. И то чувство когда разогнавшись, пальцы отпустили её на пол.

Охранник обернулся. А мне было плевать. Полотно подъёмника уже мелькало под ногами. Тот непременно должен был погнаться сзади. Но какая на то разница? Какая к чёрту разница? Да будь хоть десять раз, то что будет! Это либо случится, либо нет. Этого не нужно ждать! И больше ничего не нужно ждать!