Аффект (16+)

Черный «Майбах» стоял зажатый в вечерней пробке. Обездвиженная стальная гусеница гудела и мигала, сопротивляясь сумеркам и бесконечному, заживо погребающему ее снегу. Я барабанил по рулю, играл скулами и поглядывал в зеркало заднего вида.

- Я застряла, Светик, вот звоню. Говорила этому, в объезд надо было, – капризно выдохнула девушка и, встретившись со мной взглядом, закатила глаза. – На какой помойке он учился, ума не приложу. Нет, он не как прошлые. Молодой. Хватит с меня вонючих старпёров! В этот раз я сама выбирала. Ну, высокий такой... Чем-то на твоего Скарсгарда похож... Имя? Буду я еще именами голову забивать! Песик XVI и все. Да, да. Представляешь, уже шестнадцатый. Надолго ли хватит, не знаю… Тулечка, подожди, минутку, - просюсюкала она и толкнула меня в плечо. – Ты ослеп или заслушался? Езжай, давай! Вон двинулись все!

Стряхнув снежный саван, в облаке выхлопных газов, гудящий стальной позвоночник пришёл в движение.

- Хорошо, Лаура Львовна, - сжал я челюсти.

Раз, два, три, четыре, пять…

Шел пятый день испытательного срока. Нет, просто срока, ибо быть водителем у дочери владельца ювелирной сети - иначе не назовешь. Поначалу я радовался предложенной работе. Думал, сорву денег, матери вышлю побольше, сестра перед поступлением с репетиторами позанимается подольше, отцу памятник поставим. А там может и себе на жилье скоплю. Не вечно же по съемным клоповникам скитаться.

Так я попал на этот унизительный кастинг. Тощая бабенка, похожая на раскрашенную мумию, усадила меня в очередь к остальным «счастливцам», дала номерок. Права даже не спросили, в паспорте скривились на прописку: «Провинция...» Разве что не плюнули.

Откормленный хряк в дорогом костюме, сидевший в кожаном кресле, как на троне, оказался тем самым Львом Борисовичем. Блондинка с огромными ресницами и черными глянцевыми когтями рядом – его двадцатилетняя дочь. Вспомнился военкомат, медкомиссия. Меня разве что не потребовали «нагнуться и раздвинуть ягодицы». Успокаивался мыслью о деньгах и счетом до десяти. Помогает, когда начинаешь беситься. После одобрительной отмашки блондинки, наконец, перешли к проверке на профпригодность. В итоге, дали две недели, чтобы определиться, подхожу я или нет.

В первый же день я получил от Лауры предупреждение. Она поманила к себе, указала на часы:

- Сколько?

- Девять, - отвечал я.

- Дебил! В твоей церковно-приходской школе секунды не проходили? Девять и пятнадцать секунд. Это опоздание. На первый раз прощаю, но повторится такое, не удивляйся, песик. Вылетишь обратно в свою подворотню.

Пахло от нее, как от богини. Выглядела так же. Но какой стервой оказалась... В салоне принюхалась, снова сморщилась:

- Что за вонь? От тебя что ли так псиной несет? Спросишь у Дэна, какой парфюм мне нравится. Чтоб завтра благоухал, как амурчик. Понял? - и, достав из сумочки флакончик, брезгливо побрызгала вокруг себя.

Раз, два, три, четыре…

Не знаю, как я дотянул до конца второй недели. Поддерживали разговоры с сестрой и матерью. Анька хвасталась стихами, сочиненными на французском, мать радовалась, что я при деле и работаю. Ей всегда казалось, что богатые люди – несчастные люди. Я говорил, так и есть.

В ту пятницу должен был закончить в семь вечера. После массажа скинуть Лауру домой и освободиться. Однако, случайно проговорился ей, что собираюсь проведать семью. Она хмыкнула и вдруг «вспомнила» о дне рождении той-терьерчика подруги, живущей за городом. Она захлопнула дверь машины и сделала барский жест трогать. Продиктовала адрес.

- Лаура Львовна, - возразил я. - Туда ехать порядка часа, а если еще и пробки…

- И что? Геморрой разыгрался, не усидишь? Мессику годик сегодня. Это дата, не понимаешь?

Раз, два, три…

-Лаура Львовна, поймите и вы. Сестрёнка сегодня выступает. Она пишет стихи и читает их на литературном вечере. Она столько готовилась. Ждет. К тому же у меня была договоренность с вашим отцом насчет сегодня… - собирал крохи самообладания я.

- Ты что, мне хамишь? Рот закрыл! Команды «голос» не было. Езжай давай! Мне еще подарок Мессику надо купить. Да и маникюр обновить в тему по случаю...

- Вы его вчера обновляли.

- Ну значит еще раз обновлю! - швырнула она в меня сумочку. - Не терпится в свой гадюшник? Да пожалуйста! Безмозглый. Так и останешься нищебродной мразью… Все, хватит с меня хватит помощи бездомным. Я звоню отцу.

Раз, два…

Висок бил и руль хотелось вырвать…

Раз…

- Стерилизовать надо таких, чтоб не плодились… - не унималась стерва, тыкая смартфон. - Черт! Сел…

Раз… Раз…

Я дал по газам. Выехал на трассу. Когда она поняла, что едем не туда, приказала остановиться. Я остановился - у лесополосы. На безлюдной трассе. Перебрался к ней на заднее сиденье и залепил пару пощечин. Все внутри клокотало и хотелось проучить дрянь. Так проучить, чтоб запомнила.

Вытащив за ворот шубы, я швырнул ее в снег, поднял и прижал к столбу.

-Еще раз, сука... Еще раз ты повысишь тон или, тварь, о моей семье заикнешься, я тебе зубы выбью! – тряс ее я. – Я покажу тебе, что такое песик. Ты поняла меня? – вцепился я в подбородок, и почувствовал, что слюна выступила на губах, как у бешеной собаки. – Не слышу ответа, поняла?

Лаура плюнула мне в лицо. Это стало последней каплей.

Я разложил ее прямо на снегу, разорвал белье и отымел. Кончил в нее с той радостью, с тем животным наслаждением, что сам едва не взвыл, как в дешевой порнухе. Но злоба тлела, и я заставил дрянь вылизывать член от остатков спермы и крови. Она давилась, перхалась, но глотала. А я стоял над ней, держал за волосы, спрашивал, нравится ли. Затем согласно кивал ее головой, точно кукольной...

Когда вернулись к дому, я посмотрел на заднее сиденье. Она дрожала и смотрела исподлобья. По лицу растеклась краска, из разбитой губы сочилась кровь, волосы липли к красным, как у туберкулезников, щекам.

Я помог ей выйти из машины. Смахнул с шубки снег.

- Больше не падайте, Лаура Львовна. Осторожнее надо быть на каблуках. Не везде чистят.

Она не ответила. На заплетающихся ногах побрела по освещенной фонарями тисовой аллее, но обернулась и резко вытянула средний палец. Им же угрожающе "перерезала" глотку.

Послевкусие - дикая вещь. Все выходные я просидел на кровати с отцовским обрезом. Смотрел на дверь. Думал. Вот выбьют дверь головорезы Льва, что делать? Попытаться уложить или голову себе снести, потому что остаться калекой-кастратом в планы не входило.

Воняло железом - руки потели. Стемнело, а я все ждал. Теперь-то точно появятся, ублюдки. Как гестапо, к ночи придут, чтобы врасплох застать.

Не знаю, как я не сошел с ума в ту ночь и не вышиб мозги. Водку глотал, как кипяток – горло жгло, эффекта никакого. Приходил отец. Сел в углу и смотрел на меня.

-Ты, папа, тогда был прав, - оправдывался я. - Богачи, это псы… Где деньги, тут же слюна, как на кости, и рвут любого. Псы… В бриллиантах, как в блохах, и все чешутся, чешутся. Струпьях от денег, а все чешутся, чтобы было больше, больше… Решили, только они и люди. Все можно... Ты поверь, я на стерву эту не на пустом месте сорвался. Может поумнеет. Задумается, что когда пинаешь мелюзгу, мелюзга может оказаться кусачей...

Отец не проронил ни слова. На рассвете ушел.

В утро понедельника метнулась мысль срочно бежать из города, залечь у кого-нибудь из друзей. Потом в зеркало себя увидел, так мерзко стало… От Чечни не бегал, а тут как крыса к стенке прижался...

Обратный отсчет. Пять, четыре, три, два…

Лаура стояла рядом с отцом. Когда подошел я, уселась в машину, не взглянув.

- Ну что, поздравляю, - расскроилась в улыбке рыхлая харя Льва Борисовича. – Испытательный срок отработал исправно. Нареканий нет. Принят. Деньгами не обижу. Договор вечером подпишешь. А теперь давай, езжай. Лауре сапоги какие-то нужны новые. Молодежь… Предупреждал же, куда по льду на ходулях этих, шпильках? Какой там! Вот, доигралась, краля... Еще легко отделалась, разбитой губой, - и Лев Борисович доверительно похлопал меня по спине.

Я сел в машину.

- Куда едем, Лаура Львовна?

- Туда же, куда и в пятницу. Мне там… понравилось, - томно выделила последнее слово она.

Я обернулся.

- Да вы шлюха, Лаура Львовна, – сорвалось у меня.

Она тронула языком ранку на губе и, поигрывая сережкой, с ухмылкой спросила:

- Так как, говоришь, твое имя?