05. Предатель

- Послушай, парень! - до его рукава кто-то дотронулся, и Пашка обернулся. Он уже собирался выходить из камеры, но теперь задержался у двери.

На него смотрел Сибирцев, один из давних заключённых. Иван Сибирцев находился в ЧК уже больше двух месяцев. Пашка присутствовал на нескольких его допросах и знал, что Сибирцев - нотариус, арестованный за подлог каких-то документов. Сам Сибирцев поначалу всё отрицал, но как сказал Грановский, его вина уже давно была установлена Чрезвычайной комиссией.

- Зачем же тогда все эти допросы? - удивился тогда Пашка.

И Грановский, усмехнувшись, объяснил ему, что односторонних фактов доказательства вины мало. Надо было, чтобы человек во всём признался сам. Чистосердечно.

- В этом и состоит основа судебной революционной справедливости, - заканчивая разговор, произнёс тогда Грановский, - всё понял, Миронов?

И Пашка, уже скорее по привычке, согласно кивнул.

Сейчас все эти мысли пронеслись у него в голове за те несколько секунд, пока он смотрел на Сибирцева. Тому было лет тридцать пять. Истощённое, заросшее щетиной лицо, темные волосы, напряженный взгляд. Вся правая часть его лица распухла, скула была сильно разбита. Пашка вспомнил, что это произошло на его вчерашнем допросе. Одной рукой Сибирцев продолжал держать Пашку за рукав, а в другой сжимал какую-то вещь.

- Прошу тебя, парень, - быстрым хриплым голосом заговорил он, - я чувствую, ты мне не откажешь.

- Что? - спросил Пашка, пытаясь стряхнуть с себя руку арестованного.

Но тот вцепился в него ещё крепче. И тут Пашка заметил, что он протягивает к нему небольшой серебряный медальон с изображением какой-то святой.

- Отнеси моей жене, прошу тебя, - быстро проговорил Сибирцев. - Мне уж недолго осталось, я знаю.

Пашка посмотрел на медальончик, лежавший на ладони Сибирцева. Витиеватый овал, прикрепленная к нему длинная серебряная цепочка. Святую, чье изображение находилось в середине, он почти сразу же узнал. Это была Ксения Блаженная.

- Улицу Никольскую знаешь? - шепотом спросил его Сибирцев.

Пашка кивнул, почему-то не в силах сбросить с себя его руку. Это была улица, соседняя с той, на которой находилась церковь. Там, где он уже почти две недели назад встретился с Еленой.

Елена... Пашка подумал про неё, вспомнил её бледное тревожное лицо, красивые тёмные глаза. И подумал про её мужа... Может быть, он тоже пытался что-то передать Елене перед своим расстрелом. Может быть...

- Да с чего ты взял, что недолго осталось? - грубо спросил Пашка арестованного.

- Я чувствую, - тихо ответил Сибирцев. - Да и вчера я сам во всём признался, подписал. Не могу больше...

Пашка кивнул, припоминая. Вчера он сам присутствовал на этом допросе, стоя на охране у двери.

- Улица Никольская, дом 5, квартира 14, - быстро прошептал ему Сибирцев, - умоляю тебя, парень. Отнеси это моей жене. Катериной её зовут. Иначе душа моя неспокойна будет. Да и...

Он осёкся и замолчал. Пашка увидел в его глазах слёзы.

- Ладно, давай сюда, - проговорил он, взяв медальон из ладони арестованного, - уговорил, отнесу.

Сибирцев кивнул ему и слегка улыбнулся.

- Спасибо, парень, - поблагодарил он. - Спасибо тебе.

А Пашка засунул медальон в карман, открыл дверь и быстро вышел из камеры, захлопнув её за собой. Он почему-то почувствовал, что больше не может смотреть Сибирцеву в глаза.

***

Предчувствие не обмануло Ивана Сибирцева. Даже Пашка не ожидал, что так быстро подготовят следующую партию. Но уже на следующий день Грановский отдал приказ, и людей вытолкали из камер. Пашка вместе с другими чекистами стоял в коридоре и связывал приговоренным руки.

К нему подошёл Сибирцев и, Пашка, отвернувшись от его взгляда, завязал ему сзади руки, крепко затянув узел.

- Не забыл адрес, парень? - услышал он шепот арестованного. - Никольская дом 5, квартира 14. Катерина.

- Да помню я... помню, - огрызнулся Пашка, почему-то разозлившись и сильно толкнул нотариуса в спину, - давай, иди уже живее!

- Спаси тебя Бог, - услышал он в ответ.

И от этих слов ему вдруг стало как-то так тоскливо и тяжело на душе, что захотелось прямо сейчас бросить всё и уйти. И Пашка, достав из кармана теперь уже собственную плоскую флягу, отвернул крышку и сделал несколько больших, обжигающих горло глотков.

Опять накрапывал мелкий противный дождь. Пашка посмотрел под ноги, опавших листьев было на земле уже гораздо больше, всё-таки наступил уже конец октября. И они больше не хрустели так ломко, как в тот первый его расстрел. А лежали под ногами безнадежной и отсыревшей спрессованной массой.

"Вот также и люди, - почему-то вдруг подумал Пашка, бросив беглый взгляд на белевшие у сырой темной стены фигуры. - Они также, как эти листья. И всё больше и больше их становится..."

И Пашка опять вспомнил слова Грановского о крысах и паразитах.

"Нет же... нет... мы всё делаем правильно - запульсировала в голове мысль, - всё правильно. Так почему же... почему я чувствую себя убийцей?"

Он сплюнул вниз, на темные мокрые листья, бросил окурок и подошёл к уже знакомой ему линии. Линии расстрела. До приговоренных было всего несколько шагов, с такого расстояния сложно промахнуться. Но Пашка почему-то сильно нервничал. Наверное ещё сильнее, чем в первый свой расстрел. Он встал специально с краю, подальше от Сибирцева, неожиданно осознав, что именно его не сможет теперь убить. Но напротив Сибирцева, к счастью, уже стоял Антоха Завьялов.

- Чего бледный-то такой, паря? - весело шепнул ему Завьялов, посмотрев Пашке в лицо.

- Да ничего, - хмуро ответил Пашка.

Дождь пошёл сильнее. Холодной косой волной бил по лицам людей, стекал за воротник. Пашка посмотрел на Сибирцева, и увидел, что тот смотрит куда-то вверх. Внешне он казался спокойным, только губы его шевелились. Он шептал какие-то слова.

"Наверное, молитва", - подумал Пашка. И вдруг сейчас, пронзительно-ясно вспомнил тот момент, когда полгода назад он сам, вместе с отцом, также стоял и смотрел в наведённое на него смертоносное чёрное дуло. И на какой-то миг ему вдруг совершенно отчётливо показалось, что он действительно стоит там, по другую сторону, вместе с Сибирцевым. И ждёт... ждёт...

Тишину расколол громкий резкий приказ Грановского, и Пашка выстрелил. Как и остальные чекисты.

***

- Да что с тобой? Заболел что ли? Очнись! - рядом раздался голос Антона Завьялова.

Пашка слышал его, но почему-то продолжал стоять, словно в каком-то оцепенении, глядя на лежащие у стены тела. Затем перевёл взгляд на застывшее неподвижно тело Сибирцева. Он лежал на спине, по его лицу хлестал дождь.

- Эй, тютя, - ткнул Пашку в бок Завьялов, - мы что ли за тебя всю работу должны делать? Давай, помогай их тащить.

И Пашка, действительно, как будто очнувшись, стал помогать остальным чекистам тащить убитых в грузовик.

- Миронов, всё нормально? - к нему подошёл Грановский, как всегда, улыбнувшись. - Что-то ты смурной сегодня какой-то.

Пашка кашлянул и опустил глаза.

- Да просто приболел немного, Владимир Юрьевич, - ответил он.

- Приболел - это плохо, - отпарировал Грановский, - лечись-ка давай, нам здесь больных не надо. Иди, прими немножко, выпей. Работа сделана, теперь и расслабиться можно.

- Давай, давай, Миронов, - подхватил разговор стоявший рядом с ними Антон, - пойдём-ка ко мне. У меня отменная водочка есть.

В комнатке Завьялова было почти также тесно, как и в Пашкиной. Была она, правда, чуть побольше и там`имелось даже одно небольшое окно, которое Антон сразу же распахнул и задымил самокруткой. На небольшом столике он предварительно разложил пару вяленых рыб, хлеб и несколько кружков вареной колбасы.

- Ну, отметим это дело, Миронов, - хохотнул Завьялов и поднес к Пашке стопку, наполненную прозрачной жидкостью.

Но тот, отодвинувшись, быстро опрокинул свою стопку и откусил кусок хлеба.

- Что отмечать-то? - тихо спросил он, - убийство людей?

- Э... как ты вдруг заговорил-то, Миронов, - Антон посмотрел на него с искренним недоумением. - Лю-дей?

Он раздельно, по слогам повторил это слово.

- Да.

- Где ты людей-то увидел? Это всё враги революции и трудового народа. Злостные.

- Но ведь всё равно, люди же...

- Люди, люди, человеки... - ухмыльнувшись, протянул Завьялов, - человеком твой отец был, например. А эти так... - он презрительно сплюнул.

А Пашка подумал, что он сейчас скажет также, как говорил ему тогда Грановский. Про крыс и тараканов.

Но Антон молчал, сосредоточенно дымя самокруткой.

- Ладно, - Пашка поднялся с кровати, - пойду я, Антоха, к себе, лягу. Башка что-то трещит.

- Иди, - кивнул ему Завьялов. И уже, когда Пашка был у самой двери, бросил ему в спину:

- Ты эти штучки-то свои буржуйские брось! Люди у него... Нашёл людей.