04. Предатель

После разговора с Завьяловым, мысли о Елене не выходили у Пашки из головы. В какой-то момент ему вдруг почему-то остро и отчаянно захотелось бросить всё и уехать. Хоть обратно, в свою деревню.

"И что я там буду делать? - спросил сам себя Пашка, задумавшись. - Нет, обратно дороги уже нет".

И словно в подтверждение его слов дверь приоткрылась, и какой-то человек, которого Пашка ещё не знал, произнёс:

- Миронов, ступай со мной.

Пашка поднялся и пошёл вслед за приглашавшим. В административном корпусе ему выдали новую кожаную куртку, вместо его старой и ношеной.

Там же, в комнате, был и Грановский.

- Ну, хорош! - улыбнулся он, увидев Пашку. - Совсем другой вид теперь. А на днях мы тебе удостоверение сделаем и будешь ты полноправным представителем власти трудового народа.

- Да... спасибо, Владимир Юрьевич - проговорил Пашка.

На следующий день его постепенно ввели в курс дела и объяснили его обязанности. Пока что в них входило конвоирование и охрана арестованных, присутствие при допросах. В течение последующих нескольких дней Пашку научили и стрелять из нагана. За одним из корпусов во дворе было установлено несколько мишеней из фанеры. И Пашка довольно-таки метко обстрелял их, вызвав одобрение со стороны Грановского.

Закончилось лето, потянулись первые сентябрьские дни. Пашка постепенно привыкал к своей новой жизни, обживаясь на новом месте. С самого начала его удивило большое количество заключённых. Все камеры, как правило, были переполнены. Были среди арестованных и женщины.

- Много как народу-то, - как-то сказал Пашка Антону Завьялову.

Антон иногда, по вечерам, заходил в его комнатку выкурить пару самокруток перед сном и поговорить "за жизнь".

- Да, немало, - отозвался Антон. - А ты чего хотел?

- Я? - Пашка неопределённо пожал плечами. - Не знаю, но...

- Врагов-то у революции много! - решительно перебил его Антон. - Тех, кто старой жизни хотят. Если б не мы, то они сами давно бы нас к стенке.

- А женщин столько... - вырвалось у Пашки.

- И бабы есть, да, - Антон недобро сощурил глаза. - И с ними тоже не церемонимся, время такое, революционное. Нельзя быть добрыми ко всем, ещё хуже будет.

- Да, наверное, - согласился Пашка.

- Зелёный ты ещё, Миронов, - ухмыльнулся Антон,- глупый. Ну ничего, привыкнешь. Я первое время тоже ходил, глядел, многому удивлялся. А сейчас вот всё чётко знаю, что и как делать. Одно тебе скажу - делай своё дело и думай меньше. Так оно лучше для всех будет.

- Угу, - Пашка кивнул, соглашаясь со своим собеседником.

***

Но как ни хотел Пашка не думать, ненужные мысли сами лезли к нему в голову. Вот и сейчас, после своего первого расстрела, он лежал и никак не мог уснуть, ворочаясь на узкой жёсткой кровати. Почему-то вспоминались отдельные моменты произошедшего, запах мокрых опавших листьев под ногами, кровь, мёртвые тела...

- Это враги, - прошептал Пашка. - Это всё - враги...

И он вспомнил разговор, который накануне состоялся у него с Грановским. Тот пригласил Пашку к себе в кабинет, немного поспрашивал, как Пашка чувствует себя на новом месте.

- Да всё хорошо, Владимир Юрьевич, - улыбнулся Пашка.- Освоился я уже.

- Вот и славно, - добродушно произнёс Грановский. - Я же говорил, что ты парень способный и быстро всему научишься. Зарекомендовал ты себя за полтора месяца хорошо, поэтому завтра доверим тебе особое поручение.

Пашка сглотнул и посмотрел в лицо Грановскому. Взгляд его светлых глаз был, как обычно, спокойным и доброжелательным.

Пашка догадывался, что это за поручение. Да и понять это было не трудно. Из всех чекистов только он один ещё не участвовал в расстрелах.

- Партия завтра будет небольшая, шесть человек, - продолжал Грановский. - Расстрел без выезда, на месте.

Пашка кивнул, внимательно слушая его слова.

- Главное, стрелять точно и метко. Чтобы добивать не пришлось, - проговорил Грановский. - Понятно, Миронов?

Пашка кивнул.

Грановский улыбнулся ему. И эта улыбка в сочетании со сказанными перед этим словами, вдруг показалась Пашке неуместной... и страшной.

Грановский подошёл к Пашке и положил руку ему на плечо.

- И самое главное, Миронов, - начал он, - отставить всякую жалость. Понял меня? Я по тебе приметил, что ты парень жалостливый. Так вот... всякое сочувствие к врагам сейчас - преступление.

- Да я не жалею никого, - пробормотал Пашка.

- Ну-ну, - усмехнулся Грановский. - Я тебе так скажу. Ты крыс давишь или нет? Или тараканов, паразитов всяких?

- Ну... да, - выдохнул Пашка.

- И это, Миронов, те же крысы. А мы очищаем от них новое социалистическое общество. Делаем полезное, необходимое дело. Понял меня?

Голос Грановского вдруг стал злым и резким, и Пашка вздрогнул.

- Да, Владимир Юрьевич, я всё понял, - ответил он.

- Вот и хорошо, Павел. Ну, иди, свободен.

И Грановский улыбнулся ему, мягко и добродушно.

И сейчас Пашка лежал, глядя в темноту, и вспоминал этот разговор.

А сон так и не шёл.

***

Ветер гнал по мостовой мокрые потемневшие листья. Его сильные порывы обнажали ветви деревьев, и целые стайки листьев поднимались в воздух и затем, кружась, опускались вниз. С неба, затянутого тяжелыми свинцовыми тучами, накрапывал мелкий дождик. И как-то также тяжело и муторно было сейчас и на душе у Пашки. В голову невольно лезли отдельные моменты произошедшего вчера расстрела.

А Пашка так и шёл вперёд по пустынной мокнущей улице, засунув руки в карманы. Как будто что-то неведомое гнало его вперед.

Когда выпадало свободное время, он не первый раз выходил просто так, немного прогуляться по городу и развеяться. Постоянно находится на территории ЧК было тяжело.

Опять вспомнились слова про крыс и тараканов, которые говорил ему Грановский, и Пашка зло усмехнувшись, пнул ногой слипшиеся темные листья.

"Всё верно, - подумал он. - Грановский прав. Да и кто-то ведь должен это делать, убивать их. Кто, если не мы?"

Но несмотря на чёткое логическое объяснение, внутри всё равно сидело что-то, что мешало окончательно успокоиться. И это "что-то" сейчас и гнало Пашку вперёд, по унылой осенней улице.

Справа тянулись серые каменные дома. Потом они закончились, и Пашка увидел небольшую белую церковь. Дверь была чуть приоткрыта, и по всей видимости церковь была пока ещё действующей. Перекрестившись, Пашка открыл дверь и вошёл внутрь. Там было тихо. В полутьме мерцали огоньки редких свечей, со стен смотрели темные лики икон. Пашка немного потоптался на пороге, затем шагнул вперед. У алтаря стоял молодой священник, он с испугом взглянул на парня. Появление в церкви чекиста не сулило ничего хорошего. Пашка понял его испуг.

- Вы это... не беспокойтесь, - как-то неловко сказал он. - Я просто зашёл.

Священник кивнул ему и скрылся за небольшой дверью.

Пашка подошёл к иконе Богородицы, вглядываясь в её красивое грустное лицо. Услышал сзади какой-то шорох и обернулся. И только сейчас заметил, что в церкви он был не один. В углу, у каноника стояла молодая женщина в длинном шерстяном платке и тёмном платье. Видимо, она только что поставила свечу и сейчас смотрела на висевшее на стене большое распятие. Губы её беззвучно шевелились. Она стояла в полоборота, и её профиль показался Пашке знакомым. А когда она перекрестившись, отошла от каноника и повернувшись, направилась к выходу, он её узнал. Это была Елена. Увидев Пашку, женщина слегка вздрогнула и остановилась на мгновение. Она тоже его узнала.

- Здравствуйте, - проговорил Пашка, когда женщина поравнялась с ним.

- Здравствуй, Паша, - тихо ответила Елена.

Её взгляд скользнул по его новой одежде, а по лицу как будто пробежала тень.

- А где Настя? - немного растерявшись спросил Пашка.

- С ней соседка согласилась посидеть, - улыбнулась ему Елена. Но улыбка была бесцветной, а в глубине её глаз таилась всё та же печаль.

- Понятно, - проговорил Пашка.

Они вместе вышли из церкви. На улице шёл сильный дождь.

- Зарядило-то как, - сказал Пашка, скорее для того, чтобы нарушить возникшее неловкое молчание. Они стали под небольшим навесом у выхода из церкви.

Елена зябко поежилась.

- Ну, ничего, - проговорила она, - скоро пройдет.

Пашка посмотрел на её тонкие руки в темных перчатках. Она держала небольшую сумочку. Нервным жестом поправила выбившуюся из платка прядь светлых волос.

- Почему вы не уходите от него? - вдруг спросил Пашка.

И сам себе удивился, зачем он спросил это.

Елена удивлённо посмотрела на него. Её губы дрогнули.

- Ты... знаешь? - спросила она.

Пашка кивнул.

- Мне некуда идти, - обречённо проговорила женщина, глядя на вздувающиеся на поверхности луж дождевые пузыри. - Да и он сразу нас найдет. И за Настю очень боюсь.

Она поднесла руку к губам и как-то растерянно посмотрела на Пашку. Взгляд её тёмных глаз словно прожёг его насквозь. Пашка кашлянул и отвернулся от Елены. Ответить ему было нечего.

- А ты как, Паша? - вдруг спросила женщина. И он обернулся к ней.

- А что я? - делано бодрым тоном сказал Пашка. - У меня все хорошо.

Елена неожиданно взяла его за руку и внимательно посмотрела в глаза.

- Послушай меня, - сказала она. - Уходи с этой работы. Не для тебя это, Паша. Я по глазам твоим вижу, ты совсем другой. Ты не сможешь...

- Что не смогу? - переспросил Пашка.

- Убивать не сможешь. И грех это, Пашенька. Страшный грех.

Она назвала его Пашенькой, и он вдруг вспомнил, как расставался с матерью, уезжая из деревни. В глазах Елены была сейчас такая же тревога.

- Я уже убил. Вчера, - глухим голосом ответил он.

Елена на мгновение сильнее сжала его руку. Затем отпустила. В её глазах он увидел боль.

Дождь затихал. Только сильный ветер всё также гнал по улице мокрые потемневшие листья. Начинало темнеть.

Елена молча стояла, опустив голову. И Пашка тоже молчал.

Несказанные слова словно повисли в воздухе, и ветер теперь гнал их прочь. Вместе с этими тёмными листьями. Всё дальше и дальше...

На прощание Елена слегка сжала Пашкину руку и, повернувшись, быстро пошла по улице. А он всё также стоял у выхода из церкви и смотрел на её удаляющуюся хрупкую фигурку, пока она не скрылась за поворотом.