03. Записки психиатра

Он все же заставил себя посмотреть пациентке в глаза, хотя взгляд его успел утратить былую уверенность. Нужно было довести работу до конца, тем более, что сегодня Маргарита Сергеевна, вероятно что-то решив про себя, была настроена на диалог. Роман Аркадьевич сосредоточился на записях с признанием и нашел то, что искал.
- Ну хорошо, допустим священнику вы мстили за прошлое, а что вы можете сказать по поводу третьего эпизода?
Маргарита Сергеевна нахмурилась и вопросительно посмотрела на Романа.
- Я о молодой женщине, Полине Соболевской, - пояснил доктор.
- Полине Соболевской? - от Каневского не укрылся растеряный, обескураженный взгляд пациентки.
- Она самая. Двадцать шесть лет, певица, работала в ресторане «Альбатрос». Двадцать седьмого августа сего года найдена мертвой под железнодорожным мостом на перегоне Крюково-Алабушево. По данным суд.мед.экспертизы смерть наступила в результате черепно-мозговой травмы между семью - восемью часами вечера. Удар был нанесен тяжелым, тупым предметом в область левого виска. На момент смерти Полина Соболевская находилась на четвертом месяце беременности. Вы знали, что она ждала ребенка?

Роман Аркадьевич зачитал отрывок из полицейского отчета, поднял глаза на Маргариту Сергеевну и тут же внутренне съежился от ее пронзительного, полного слез, взгляда. Затем она открыла рот и с отчаянием спросила:
- Рома! Рома, зачем? Что было не так? Я ведь знала, что ты любил меня. Что пошло не так? Чем я провинилась, Рома?!
- Маргарита Сергеевна, - осторожно позвал Каневский.
Пациентка вдруг вскочила со стула и наклонившись к доктору, проорала ему в лицо:
- Нет тут никакой Маргариты Сергеевны! Здесь я, Полина! Хватит прятаться, Рома! Просто скажи, за что ты так обошелся со мной?! - внезапно она разрыдалась и без сил рухнула на стул.

Каневский замер, пережидая истерику. Он повернулся к Мише, ожидая от того каких-нибудь действий, предписанных по протоколу, и поразился выражению терпеливого ожидания, проступившего на лице санитара, словно тот прекрасно знал, что происходило в камере. Наконец рыдания Левиной поутихли, она утерла нос и полным искренней боли взглядом посмотрела на доктора. Каневский инстинктивно опустил глаза и удивился сам себе. В камере на несколько минут воцарилось молчание. Пациентка продолжала молчать, поэтому первым нарушил тишину Роман Аркадьевич:
- Если вы успокоились, мы можем продолжить?
Подозреваемая шумно вздохнула и кивнула головой.
- Я повторю последний вопрос: вы знали, что Соболевская беременна?
- Конечно знала, эта беременность и послужила поводом для убийства - наконец медленно, будто нехотя ответила она.
- В каком смысле? Объяснитесь.
Маргарита Сергеевна усмехнулась, покачала головой, взглянув на Романа, как на идиота:
- Вы действительно ничего не понимаете?
- Нет...
- Боже мой, ребенок был от связи с моим мужем! Эта потаскуха была любовницей моего Игоря!! Почему мне приходится все объяснять? Это ведь так очевидно!
- И вы таким образом решили отомстить ему? - неуверенно спросил Каневский.
Возмущению Маргариты Сергеевны не было предела. И послал же бог такого тупицу, недвусмысленно говорил ее взгляд.
- Таким образом я отомстила всем!
- И все же потрудитесь объяснить, - почти шепотом попросил доктор.

Маргарита Сергеевна вспыхнула, руки, до этого перебиравшие складки носового платка, сжались в кулаки с белеющими костяшками. Кажется она пыталась испепелить Каневского взглядом. Но доктор продолжал сидеть напротив, насторожено уставившись на пациентку. Тогда женщина сокрушенно вздохнула и произнесла с расстановкой, так, будто собиралась объяснить олигофрену таблицу умножения:
- Молодая, красивая, талантливая, а главное, способная родить Игорю ребенка. Ребенка, понимаете? Ребенка, о котором муж мечтал многие годы, и которого я не могла ему дать. Когда-то, очень давно, после того, как врачи в один голос вынесли заключение о моем бесплодии, я сказала ему, что если он бросит меня, я пойму, хотя люблю его больше жизни. Но он остался, и все эти годы не давал мне повода сомневаться если и ни в своей верности, то уж точно в стойкости нашего союза. А вот знакомство с Соболевской оказалось фатальным для нас. Я не ожидала, что они решатся на совместного ребенка, понимаете?
- А как он познакомился с Соболевской?
- Это случилось на дне рождения моего коллеги, психиатра Стаса Зимина. Гуляли всем ПНД в том треклятом ресторане «Альбатрос», многие были со своими половинками. Ну и мы с Игорем были в числе приглашенных. В тот вечер на эстраде пела Соболевская. Многие мужчины были уже подшофе. Поэтому я и не стала обращать внимания на то, как Игорь смотрел на Полину. Когда она с какой-то песней пошла в зал, и стала ходить между столами, у моего мужа аж слюни до колен повисли, но меня это тогда просто позабавило. Ну откуда я могла знать во что все это выльется?! А потом понеслось, звонки, смс-ки, шепот в туалете. Дальше-больше. Когда он однажды не пришел ночевать я испугалась по-настоящему. Поняла, что если и сейчас закрою на это глаза, но потеряю мужа навсегда.
- А вы пробовали поговорить с ним?
Маргарита Сергеевна горько усмехнулась и снисходительно посмотрела на Каневского:
- Вы мужчина и вам никогда не понять, что ощущает немолодая женщина, все еще любящая своего мужа и осознающая, что любовь уже не взаимна. Конечно попыталась поговорить. Но увы, конструктивного диалога не получилось, - Левина внезапно наклонилась вперед и прошептала, - совсем как сейчас.
Роман Аркадьевич отпрянул осознавая, что эта женщина не просто провоцирует его. Определенно, ее присутствие с каждой минутой становилось все более тягостным.
- Что вы имеете в виду? - также шепотом спросил он, держась на всякий случай подальше от пациентки, на санитара Мишу он более не рассчитывал.
- Полина лежала под железнодорожной насыпью в красном, приталенном платье, которое удивительным образом шло ей. В выражении лица сквозили недоумение и обида. Темные волосы, рассыпавшись во все стороны прикрыли рану на виске, и лишь неестественная, синюшная бледность выдавала факт того, что девушка мертва, - отрешенно глядя куда-то мимо Каневского, громко, будто читала монолог со сцены, продекламировала Левина.

Каневский зажмурился и содрогнулся, будто получил затрещину. Он с ужасом ждал от Левиной новых реплик, но пациентка молчала. Наступила тишина. Когда он снова посмотрел на нее, она, встретив его взгляд, продолжила как ни в чем не бывало, обыденным тоном, будто без особого интереса к тексту зачитывала по бумаге чью-то реплику :
- Мы поговорили с мужем, я просила меня не бросать. Да, это унизительно, но когда за плечами почти восемнадцать лет брака, а впереди одиночество и старость, то я готова унизиться. Вот не надо сейчас смотреть на меня с жалостью! Давайте лучше пожалеем Полину Соболевскую, а вы милейший, Роман Аркадьевич, попробуете вспомнить события того вечера!! - в следующий момент, в нервных руках Левиной, словно из ниоткуда возникла фотография, которую она подсунула Каневскому под нос. Лежащая навзничь женская фигура в ярко - красном платье, темные волосы прикрывают половину лица, неловко запрокинутая голова, застывший взгляд...

Ужас ледяной, сокрушающей волной быстро заполнил его. По мере того, как неумолимо приходило узнавание, Роман Аркадьевич, захлебываясь, тонул в водовороте воспоминаний. Словно все то, что пять минут назад составляло его личность: память, ощущения, мысли, чувства, убежденность в непоколебимости окружающей реальности, все это рухнуло одномоментно, похоронив беднягу под руинами. Некоторое время Каневский все еще пытался выстраивать логические цепочки, которые словно ступени лестницы могли бы вывести его на поверхность здравомыслия. Но в следующую секунду, он с ужасом понял, что нет никаких цепочек, нет никаких ступенек, а сознание его летит куда-то во тьму, туда же, куда канули ускользающие остатки былой реальности.
Казалось, падение в пропасть безумия будет продолжаться вечно, но тут, сквозь хаос и шум в голове, до Каневского донесся голос:
- Роман Аркадьевич, посмотрите на меня! - властные интонации вырвали из штопора, остановили неразбериху в голове.
Реальность вновь предстала перед ним в виде полупустой, мрачной комнатки. Женщина, сидящая напротив, была ему знакома, оставалось только вспомнить, где он видел ее в последний раз, ах да, здесь же, несколько дней тому назад. Как ее звать? Кажется, Марина, или Маргарита...
Но Левина не дала ему сосредоточиться, спросив:
- Так вы знали о беременности Соболевской?
И не дождавшись ответа, задала следующий вопрос:
- Это вы убили ее?
Злость, раздражение, желание схватить и уничтожить ту, кто так безжалостно растоптала его святую веру в собственную непогрешимость, вмиг овладели Каневским. Он сжал кулаки и дернулся, краем глаза заметив, как напрягся санитар, затем бессильно опустился на стул и заорал в сердцах:
- Да! Это был мой ребенок и это я убил Полину! Я! Ты хочешь знать за что? Я скажу тебе! Потому, что я устал, устал терять, а потом чувствовать себя виноватым за все, что происходило вокруг! Если бы ты знала, как больно и тяжело жить с этим! Если бы ты хоть на минуту взвалила на себя тот крест, который я несу всю жизнь...!
Гнев, ярость внезапно сменились жалостью к себе. Бесконечная усталость камнем вдруг легла ему на плечи. Каневский поник, раздираемый горечью и презрением к себе. Он и не пытался скрыть побежавшие по щекам слезы.
- Я любил Полину, - всхлипывая продолжил он, - но когда узнал, что она ждет ребенка, то испугался. Мне вдруг стало страшно: а вдруг я и малыша не уберегу, как когда-то не спас младшую сестру Лилю.
- Этого нет в деле, вы лишь твердите о девочке в туфельках и красном пальто, которая постоянно преследует вас. Что произошло с Лилей? - Левина смотрела сострадающе, ее взгляд больше не таил опасности.
- Она... утонула, - с напряжением, будто только что прошел над пропастью по узкой, пружинистой жердочке, выдохнул Каменский, - по моей вине. Я не смог спасти, даже не попытался, испугался.
Левина вытащила из кармана диктофон и положила на стол. Каневский проследил за ее рукой и заметил, как она положила девайс рядом с пачкой сигарет Marlboro. Других записывающих устройств на столе не было. Он обескуражено поднял глаза и встретил ее понимающий взгляд:
- Курите, - Маргарита Сергеевна подвинула пачку в его сторону.
Пальцы предательски тряслись, но Роману Аркадьевичу все же удалось выудить сигарету. Огонек зажигалки услужливо предложил Миша.
Роман Аркадьевич затянулся и, прикрыв глаза, откинулся на спинку стула. Левина не торопила, но Каневский знал, что стоит за этим терпеливым ожиданием.

- Мне было двенадцать, Лиле семь. Это случилось весной, в апреле. Сейчас я всех подробностей и не вспомню. Но кажется мы гостили у какой-то родни на Кавказе. Родители отпустили нас с сестрой гулять. Недалеко от селения проходила горная река. Я никогда не забуду эту шумную и быструю реку с крутыми берегами по обеим сторонам, сплошь усеянными валунами. Уже не помню кто из нас первым предложил поиграть в догонялки. Убегая от меня по узкой тропинке, Лиля сместилась в сторону берега и некоторое время двигалась по его гребню. Я позволил сестре уйти на солидное расстояние, зная, что смогу нагнать ее в любой момент. Спешить было некуда, я отвлекся на что-то, и когда посмотрел вперед, то красного пальто не увидел. На мой зов никто не откликнулся и мне стало страшно от уверенности, что Лиля сорвалась с берега и упала в реку. Пересиливая себя, я наклонился вниз и заметил сестру. Уцепившись за какую-то корягу на берегу, Лиля держалась из последних сил. Поток воды трепал и вот-вот мог унести ее вниз по течению, - Роман Аркадьевич остановился, утер слезы и оглянулся на Мишу:
- Воды...
Каневский пил так, будто на своих двоих пересек пустыню за час, с разбегу перепрыгивая через барханы и оставляя на песке исчезающий след.
Шумно напившись, он утерся рукавом халата и продолжил:
- Она заметила меня, обрадовалась и протянула свободную руку. А я... я так и остался стоять на пригорке, тупо уставившись на то, как сестра борется за жизнь. Сука! От страха, что тоже сорвусь и расшибусь о камни, или нас обоих унесет, меня словно гвоздями прибили к земле. Она ж маленькая была, моя Лиля, силенок совсем немного. Короче, она звала меня, плакала, а я молчал и смотрел. В конце концов поток унес ее и только красное пальтишко периодически всплывало среди камней, но и оно вскоре скрылось из виду. Потом я побежал домой и сказал, что Лиля пропала. Я боялся признаться, что видел, как она утонула, видел как боролась и не помог.... Сестру искали несколько дней, пока тело не прибило к берегу вниз по течению. Мама... кажется она возненавидела меня, не захотела больше видеть. Вскоре родители отдали меня в духовную семинарию, про отца Георгия и Полину вы сами все знаете, там ведь все написано..., - он кивнул на папку. Каневский умолк, раздумывая над чем-то своим. Все это время он кожей ощущал давящий, изучающий взгляд Маргариты Сергеевны и чувствовал себя препарированной лягушкой на смотровом стекле. Внезапно какая-то мысль пришла ему в голову, он поднял голову, усмехнулся и заметил:
- А знаете, отец Георгий это мне наказание за то, что не спас Лилю, прилетело от Вселенной, в ответку. И все же я ни капли не жалею, что убил эту сволочь! А Полину я очень любил, очень! Вы верите мне?! Вы мне верите?
Каневский с тревогой уставился на Левину, ему было важно понять убедил ли он Маргариту Сергеевну или нет. Но она лишь холодно кивнула, продолжая что-то записывать в истории болезни.
И тогда Роман Аркадьевич, обессиленный и опустошенный, откинулся на спинку стула. Голова безвольно поникла, руки плетьми повисли вдоль тела. Пот тек с него ручьями, гримаса боли исказила худое, болезненное лицо. В полной тишине Маргарита Сергеевна закрыла папку, на обложке которой читалось: «История болезни. Каневский Р.А». Затем она кивнула санитару: «Я закончила. Уведите!». Роман Аркадьевич послушно поднялся и в сопровождении Миши пошел к выходу. На пороге он обернулся:
- Поверьте, я любил Полину, я не со зла!
- Пошли, Рома,- мягко подтолкнул его санитар.

Конец.