02. Я тебя ненавижу

2.

- Что ты тут делаешь? - Игорь Николаевич, когда позвонили с проходной и заявили, что к нему пришел внук - сперва не поверил. Потом позвонил дочери и выяснил, что мальчик действительно не ночевал дома. - Мама волнуется, как ты вообще сюда попал?

Даниил понуро рассматривал грязные кроссовки.
- Не волнуется. Ей вообще все равно, где я и есть ли я вообще. У нее теперь этот... Бог есть. А я к тебе. Можно, я у тебя буду жить?
- Не говори так о матери. Я только что звонил ей, она весьма расстроена твоим поведением.
- Значит, мне нельзя остаться?
- Дети должны жить с родителями, - покачал дед головой, взял внука за руку и повел куда-то темноватыми переходами. - Конечно, сейчас оставайся. Отдохнёшь, переночуешь, а завтра я отвезу тебя обратно.
- Да не утруждайся. Я справлюсь, - обижено буркнул мальчик, жалея, что руку его сжимали крепкие пальцы деда и вырваться, что бы вновь убежать, не вышло бы при всем желании.

Остаток вечера и ночь, Даниил провел в комнате Игоря Николаевича - он жил в интернате, как и многие другие воспитатели. Дети здесь поголовно были трудными, ассациальными, ненужными никому - ни родителям, ни государству.
Не смотря на усталость, уснуть удалось не сразу - дед ушел, вокруг все казалось большим, чужим и незнакомым, а внутри разворачивалась такая звериная тоска, что в поры было прыгнуть в окно. В этот вечер на подоконнике мрачноватого государственного учреждения сидел наверное самый несчастный ребенок (на самом деле, один из сотни, проживающих здесь), размышляющий о том, что как же так выходит, что дети когда-то и кем-то рождённые, однажды становятся совершенно ненужными.

...А на следующее утро вышло солнце. День обещал быть ярким и золотистым, у Даниила даже немного поднялось настроение. Может, все не так уж и плохо? Вчера дед сказал, что мама огорчена... Не врал же он, правда? Мальчик, одевая чистые, выстиранные вещи, убеждал сам себя и сам себе же боялся верить. Но надежда ожила, приподняв голову.

День и в самом деле удался на славу. Как ни крути, а внука Игорь Николаевич любил и на требование дочери привезти сына назад немедленно ответил отказом. Сперва они отправились в парк аттракционов, после в кафе, потом ходили в зоопарк и ещё магазин - купили новую куртку взамен старой, ставшей уже коротковатой. И выехали в ночь, вечерним рейсом. На этот раз дорога казалась веселее и легче - Даниил впервые за долгое время широко улыбался, засыпая и используя деда в качестве подушки.
По возвращении домой все тоже оказалось неплохо. Мужчина остался у них на пару дней и в эти дни все стало почти как раньше - на столе появились конфеты, печенья, горячий суп (с мясом!), ему вернули телефон и он даже созвонился с папой, рассказав ему как все-все хорошо... Но, наверное, детям свойственно читать настроение родителей. Где-то глубоко внутри сидело напряжённое ожидание, кричащее "не верю!". Именно поэтому, когда дед засобирался обратно, Даниил вцепился в него мертвой хваткой и, закусив губу, отказывался выпускать. И тут случилось неожиданное - мама присела напротив и принялась ласково, как маленького, уговаривать его, рассказывая что теперь все будет иначе. И мальчик поверил. А потом... Стоило хлопнуть за Игорем Николаевичем двери, лицо матери "стекло" сменившись и став привычным - таким же отрешенным, каким было последние месяцы.
- Ах ты, щенок, - она цепко ухватила его за ухо. - Ты будешь делать, что я скажу. Марш собрать вещи! Мы уезжаем.
- Куда? - Даниил рвался, рискуя оставить ухо в руке женщины. Ему было плевать, боль лишь подстегивала. - Оставь меня в покое! Пусти! Отстань! - вместо ответа ему прилетела звонкая больная оплеуха.

...После очередного страшного скандала мальчик все же оказался в машине на заднем сидении в обнимку с полупустой сумкой и нянчась с разбитыми до крови руками - опять. Было очень больно, но это даже радовало - боль в нем всегда подстегивала злость, которая помогала противостоять напору родительницы.

Ехали очень долго. Вел машину какой-то дорого одетый мужчина, которого Даниил раньше не видел. Остановок почти не было - лишь на заправках, там же имелись туалеты и какие-то кафе для покупки еды и воды. Ближе к вечеру мальчик задремал, вымотанный этим бесконечным днём. Телефон вновь отобрали, а жаль - должен был звонить отец...

****

- Монастырь? Серьезно, ма? Ты сдаешь меня в монастырь?! - сонный Даниил растерянно хлопал глазами, пытаясь понять, что происходит. Стояла уже глубокая ночь, мальчик зябко ежился на холодном сентябрьском ветру, после теплого салона автомобиля. Они стояли перед большими деревянными воротами, в обетстороны от которых уходила высокая камененная ограда. - Ма-ам, мам! Ты вообще меня слышишь? Я туда не пойду, я домой хочу! Мне в школу надо!
- Ты будешь учиться здесь. Я уже забрала твои документы из школы. Ты отравлен бесами, сын, - она взяла его за руку, указывая на разбитые и опухшие кулаки, горевшие огнем. Прикосновение матери вызвало лишь болезненную гриммасу. - Ты отравлен, - повторила женщина. - И я не в силах помочь тебе. Если ты отвергаешь свет истиной веры, нужны люди, у которых больше опыта в убеждении, - она улыбнулась. - Это хорошее место, здесь научат всему, что нужно для жизни и наконец избавят от пагубного влияния твоего отца.
- Мама, я в летное училище собирался! Мне готовиться надо!
- Небо - удел господа нашего и птиц, человек не должен летать. Ступай, ступай, видишь, за тобой уже пришли, - она хотела обнять сына, но Даниил шарахнулся от нее в сторону, диковато посмотрев на сопровождающего - пожилой мужчина, лет шестидесяти, одетый так, словно на картинке в учебнике истории про восемнадцатый век. Серые штаны и рубашка, перехваченная пояском из грубой ткани.
- Я тебя ненавижу. И больше не хочу видеть. Никогда, - отвернувшись, Даниил первым, не дожидаясь псопровождающего, шмыгнул в приоткрытые ворота и пошел куда-то вперёд, не разбирая дороги.