02. Лёнечка

Но вот с дисциплиной на уроках Бродского было из рук вон плохо. Большей части ребят не нужно было это творчество, и они, не скрываясь, занимались своими делами, галдели и даже сновали по классу туда-сюда. Лёнечка не тратил своё время и нервы на нарушителей, он просто незлобиво кричал им «Бестолкошки!» и продолжал урок.

Администрацию такое положение вещей выводило из себя. Казачка-директриса, ханжа и антисемитка, ставила в сетке уроков часы Бродского на самое неудобное время, прекрасно зная, что ему далеко добираться на электричке из деревни Петушки до работы. Лёнечка всегда успевал, хотя не высыпался. Напускала на него комиссии из РОНО. Комиссии уезжали из школы в полном восторге от методик учителя и от умных учеников, одним из которых была я.

Я сразу полюбила математику и Леонида Самойловича беззаветно, как только может девичье сердце, наконец-то встретившееся с чем-то настоящим. Нет, увлечение взрослым мужчиной не мешало мне симпатизировать втрескавшемуся в меня однокласснику Андрюше, актёрам и героям книг. Но это было – другое. Глубокое уважение и преданность. Лёнечка заслуживал их не только как учитель, но и как человек высокой культуры. Он всегда открывал перед женщиной дверь, даже если это восьмиклассница. Прекрасно играл на флейте и танцевал бальные танцы, был отменный шахматист и вообще джентльмен. Однажды я пришла в районную поликлинику на приём к терапевту. Там же в очереди сидел Леонид Самойлович со своей женой, красивой молодой женщиной, тоже в очках, как и он. Увидев меня, Лёнечка, поднялся со стула, поздоровался и представил меня и жену друг другу. Впервые в жизни я испытала укол ревности, и одновременно – восхищения ими обоими.

Леонид Самойлович тоже относился ко мне очень тепло, уважая увлечённость предметом и ум, перед ребятами называл – аналитиком. Я краснела от удовольствия и не знала, чем ещё кроме отличных оценок отблагодарить.

Летние каникулы перед выпускным десятым классом тянулись невыносимо долго. Я скучала по школе, скучала по Лёнечке. В один из душных июльских дней сочинила новые слова на мелодию песни «Огней так много золотых» – про него, про Леонида Самойловича.

Десятый класс стал испытанием для нас обоих. В преддверии выпускных усилилось давление нечистоплотных учителей, которые хотели денег и подарков за хорошие оценки. Я шла на медаль. Серебряную мне просто не могли не дать, а вот золотую нужно было проплатить. Но мои родители были не такие, я не такая! Противно стало наблюдать, как ребята лебезят перед учителями в надежде выклянчить «пятёрку» для поступления в вуз, как учителя опускаются до взяток. Леонида Самойловичу в первый перестроечный, 1985 год, тоже пришлось нелегко. Ему припомнили и его «жидовство», и отказ от классного руководства, и низкую дисциплину на уроках.

Нам, комсомольцам, идеологи от педагогики придумали новое испытание – Ленинский зачёт, где мы должны были подтвердить свою преданность идеалам коммунизма. Леонида Самойловича заставили участвовать в этом фарсе, хотя он не был членом партии. Стоя перед комиссией, состоящей из классного руководителя-химички, завуча и своего любимого учителя, я внутренне молилась только об одном: не подвести, стать достойной его уважения. И вот два первых вопроса: по XXVI съезду КПСС и по колониальной политике Великобритании заданы, требуемые ответы от меня получены. Очередь Бродского:

– Вы читали Конституцию СССР?

– Конечно, читала, – отвечаю я, не моргнув глазом.

– А что вам больше всего понравилось в Конституции?

Понадобилось всего несколько мгновений, чтобы мозг выдал правильное решение, и я ответила:

– Её справедливость.

Мне почудилось, или в классной комнате и комиссии прозвучали аплодисменты? Да нет! Точно почудилось. Откуда аплодисменты на Ленинском зачёте? Это просто Леонид Самойлович улыбнулся своей бесконечно лучистой улыбкой, как будто солнце просияло, и сказал: «Молодец. Зачёт».

1 сентября 1985 года, я - первая справа.