Шум, жена и скатерть часть 10 (18+)

(продолжение)

Судья недовольно кивает.

-- Незадолго до своей смерти Константин Петрович Агишев вёл дело о наркотрафике, -- начинает адвокат.

Прокурорша тянет руку, очевидно, желая снова выразить протест, но он останавливает её взглядом.

-- Дело получило выход на подразделения наших войск в Чечне. Агишев довольно долго пробыл там, изучая улики и проводя допросы. В результате возникло вот это. -- Он поднял довольно пухлую папку. – Из документов, собранных здесь, ясно видна роль свидетеля Камбулина в организованной фигурантами торговле наркотиками в особо крупных размерах. Тогдашнее командование войсками по известным только ему причинам решило замять дело, и это ему удалось. Тогда много что удавалось. Агишев верил, что это не навсегда и что придёт время, когда можно будет дать этому делу ход. Поэтому он откопировал все материалы, опасаясь, что фигуранты или те, кто стоит за ними, могут их уничтожить. Согласно уже упомянутому мной договору я являюсь их держателем. Как явствует из протокола, данных материалов в сейфе также не обнаружено.

Он делает паузу. Пригладив руками волосы, продолжает.

-- А теперь смотрите. Камбулин и Кожаев, знакомые между собой, вхожи в дом, в котором, как они знают или догадываются, находятся документы, существование которых для них вредно или даже опасно. Они вступают между собой в сговор. Камбулин через супругу достаёт сильнодействующий яд. Кожаев изготавливает по слепку ключ от сейфа. Выбрав момент, Кожаев проникает в спальню потерпевшей, делает ей смертельный укол, выносит документы и возвращается за игровой стол.

-- Проникает в спальню через окно? – басит прокурорша. – А почему не через дверь?

-- Возможно, в этот момент она была заперта.

-- А окно? Окно, согласно протокола осмотра, было закрыто изнутри.

-- Может быть, как раз он-то его и закрыл после того, как забрался в помещение. А впрочем, не знаю. Это всего лишь версия. Но разве она не заслуживала того, чтобы быть проверенной? И разве то, что я имел честь довести до сведения уважаемого суда, не говорит о том, что у обоих названных лиц имелся мотив?

-- Возможно. Я говорю: возможно, у них имелся мотив к похищению документов. Но к убийству… Разве нельзя было просто открыть сейф и похитить документы, раз уж они умудрились сделать слепок ключа?

-- Разбираться в этом – прерогатива следствия. А я прошу приобщить данные материалы к делу.

Судья развязывает тесёмки и углубляется в изучение бумаг.

-- Отказано, -- поднимает она наконец голову. – Представленные документы не имеют отношения к рассматриваемому делу.


Интересно, кто придумал этот дурацкий ритуал – выслушивать пожелания потерпевших перед назначением наказания. Ты, может быть, хотел бы его разорвать на части и куски собакам выбросить – а что толку? Всё равно дадут то, что сами насчитали, – не больше и не меньше.

-- Тринадцать лет с содержанием в колонии общего режима.

Приговор встречают гробовым молчанием. Очевидно, в публике так и не определились, много это или мало. Друзья-картёжники, раздавленные Николаевским, почитают за благо сидеть тихо и не отсвечивать. Стелла вообще смотрит в окно.

Яков сидит с опущенной головой. В последнем слове он повторил, что не убивал, но как-то тихо и неуверенно, будто уже сам засомневался.

Ну, вот и всё… А это что? До наших ушей долетает:

-- … возобновить расследование по делу о транспортировке и торговле наркотиками от…

Слова заглушает истошный крик:

-- Рома-а-а!

Это кричит Татьяна. Она изо всех сил хватает Романа за рукав и дёргает, отчего из перстня, поднесённого им ко рту, на лацкан пиджака высыпается с щепотку порошка. Оставив руку, она хватает его за щёки, белые как тот порошок и, пытаясь разжать рот, кричит:

-- Врача!

Судья моментально дёргает секретаря, та звонит в «скорую». Все смотрят на Романа. Глаза его округляются. Татьяна обвисает на своём стуле как пластилин на солнце.

-- Боже. Там что-то другое.

Она говорит тихим шёпотом, но это слышит весь зал.

-- Там что-то другое. Иначе бы уже…

Входит врач с чемоданчиком. Девушка-секретарь указывает ему на Романа.

-- Похоже, что у нас получился ложный вызов, -- говорит судья.

-- Минуточку! – щеголеватый помощник Николаевского протискивается к Роману. Аккуратно стаскивает с его пальца перстень и, с любопытством оглядев, прячет в небольшой пластиковый пакетик.
Доктор щупает Роману пульс. Заглядывает в глотку. Заставляет снять пиджак и измеряет давление. Лицо Романа уже приобрело нормальный цвет.

-- Всё в порядке.

Публика потихоньку разошлась. Стелла вышла с основной массой. Возле клетки с Яшкой стоит верзила со своей одушевлённой ношей. Проходя мимо, слышу: «Я немедленно начинаю готовить апелляцию. Ваша задача…» В чём заключается теперь яшкина задача, меня тоже мало интересует.


Игра в карты с компьютером значительно хуже, чем с шулерами в поезде дальнего следования. Мало того, что он всегда знает ваши карты. Он ещё знает и прикуп. Но и этого мало. Он знает, какое решение вы примете, ещё до того, как вы это сделаете. И, конечно же, встречает его во всеоружии, каким бы оно ни было. У него, в отличие от вас, всегда найдётся нужная карта. А ненужной, соответственно, не окажется. В ситуации, в которой живой партнёр ошибся бы с почти стопроцентной вероятностью, он с такой же вероятностью сыграет правильно, не оставив вам никаких шансов.

Собственно, эти программы и есть самое настоящее шулерство. Собрать столетний мировой опыт лучших игроков, помноженный на достижения теории вероятностей. Вложить в бездушную железку, которая за одну секунду может анализировать миллионы – если не миллиарды – различных вариантов. И бросить всё это против одного бедного игрочишки, который не только не может хотя бы на волосок приблизиться к сверхспособностям этого монстра, но даже лишён возможности хотя бы мельком заглянуть в его карты. Разве это по-честному?

Конечно, нельзя сказать, что у компьютера вообще невозможно выиграть. Выиграть можно, но именно так, как можно выиграть и у шулеров: только тогда, когда они сами этого захотят. Когда вы, стащив с себя последние штаны, решаете плюнуть и уже со злорадством предвкушаете, как будете выключать этого гада и тем самым покажете, кто тут хозяин, он неожиданно дарит вам выигрыш. Тот самый, который тем слаще, чем реже он выпадает. И вы опять не уходите, и всё повторяется…

Идеальный тренажёр для развития мазохистских наклонностей!..

Ого, уже два часа ночи. Самое время телефону прозвонить. Что он немедленно и делает.
-- Привет. Не спишь. -- Не сплю. -- Я к тебе приеду.-- Ни в коем случае. Ты выпила.

-- Тогда ты ко мне. -- Я тоже выпил. -- Тогда я на такси. -- Ну… Как хочешь.

Такси подкатывает минут через тридцать.

-- На тебе лица нет.

-- Это точно. Лица нет. Налей чего-нибудь.

Сидим напротив друг друга. Её лицо, освещённое торшером, чётко показывает, каким оно будет в старости.

-- Прости, что я так, среди ночи. Не могу оставаться одна. Сначала хотела. Скрыться ото всех. А потом стало всё наоборот.

Она тоненько засвистела. Стало слышно, как плачет её глотка. Одна, без глаз. Глаза неподвижны и сухи.

-- Это чудовищно, чудовищно! – в истерике она стучит кулаками себе по коленям. – Так обманывать! Столько времени обманывать меня!

Её глотка издаёт почти звериный вой. Подхожу и кладу руки ей на плечи.

-- Прекрати. Прекрати сейчас же. Стелла!

-- У-у-у!

-- Ну, а мы-то с тобой…

Она резко машет рукой.

--- Ой, о чём ты говоришь! Это совсем другое дело.

В первый раз это случилось тут через стенку, в ванной. Отмечали какой-то праздник. Она пошла освежиться и крикнула, чтобы я показал, где что есть. Возможно, я показал что-то лишнее… К гостям вернулись довольные, сияющие. Разъезжаясь, все говорили, что вечер был хорош как никогда.

Отношения установились лёгкие, радостные как весенний день на Пасху. Не возникало никакого напряжения, когда мы собирались семьями или когда я встречался с Яшкой за преферансом. Или когда он приходил полечить Ирку, иногда для компании прихватывая с собой и Стеллу. Ни напряжения, ни притворства. Мы умудрялись и в романе оставаться приятелями. Никто и не думал обижаться, если другой говорил «нет». На «нет» и суда нет! – и могли расхохотаться и вместо чего закатиться в кафешку или на какую-нибудь выставку, или ещё куда. И очаровательное множество разных мелких штучек. Хоть эта её манера материться во время оргазма. Я тогда… Я и сейчас балдею от этого.

-- Яшкин адвокат сказал, что немедленно приступает к составлению апелляции.

Она прекращает плакать.

-- Ни к чему он не приступит. Я прекращаю ему платить. Пускай берёт казённого.

-- Круто. А вдруг он вправду никого не убивал?

-- Даже если никого не убивал. Вот приведу себя в порядок и займусь разводом.

-- Ты это твёрдо решила?

-- Твёрже некуда. Вызови мне такси.

-- Алло. Здравствуйте. Прошу подослать машину. Едем в Зелено…
-- Нет-нет! – перебивает она меня. – Мне надо к отчиму. Совсем его забыла.

-- Простите. В Боткинскую… Да-да. Хорошо.

Дорожка поскрипывает под подошвами. Похоже, снег обосновался уже надолго. От поцелуя Стелла уклоняется, зато очень крепко пожимает мне руки.

В доме опять встречает телефон. Виталий говорит каким-то особенно глухим, почти незнакомым голосом. Прийти? Что ж, пожалуйста.

Он долго вытирает ноги о половичок.

-- Я хотел привести своего шалопая. Но потом подумал, что мы можем всё и сами решить. Не так ли?

-- Ты о чём?

-- О долге, конечно. Я подумал, что мы с тобой всё-таки больше знакомы, и…

-- Да нам ещё рано вступать в переговоры. Вот пройдёт полгода, вступлю в права наследства, тогда уж… Видишь, как получается: нежданно-негаданно у сына твоего отсрочка. Как минимум на эти полгода. Радоваться надо!

-- Может, и надо. Только… С этим долгом уже чёрт знает что. Чуть в убийцы не записывают.

Его голос дрогнул.

-- Давай всё-таки договоримся. Назначим срок, составим график. Определим проценты. Я вот тут принёс для начала… -- он выложил пачку, трогательно перетянутую резинкой. – Сто кусков. Что могу на сегодня.

-- А что, если за эти полгода объявятся ещё какие-нибудь наследники?

-- Разве ты не знаешь своей жены родню?

-- Конечно, нет. Откуда её будешь всю знать!

Он задумался.

-- Всё равно. Бери. Пойми, мне хоть на душе полегче будет. А то так погано! Ну, а ты, если что, не трать пока. Клади в банк на эти полгода. А?

Вид старого вояки никак нельзя назвать бравым.

-- Ну, хорошо, -- начинаю я писать расписку. – А этого, самоубийцу нашего, не видал?

-- Разговаривал по телефону. Тоже весь в говне. Дело по наркоте возобновили. Неизвестно, чем кончится. Кстати, был я у адвоката.

Передаю ему расписку.

-- А что ты там делал?

-- Хотел взять копию расписки моего засранца. А то ведь я сумму-то только с его слов знаю. Не дал. Говорит: только тебе может дать. И то, не хуже тебя, -- через полгода. А в ромкином перстне, говорит, оказался мел. Хорошо кто-то сработал. Я когда звонил, говорю: какого хрена ты травиться-то полез. Тебе «вышка», что ли, светила? Башка твоя дурная. Говорит: из-за дочери. Дочку, мол, пачкать не хочу. Она у него в МГИМО, кажется, учится, на экономическом. Вот так. «Пачкать не хочу», зато теперь ещё и на Татьяну могут наехать. Хищение с режимного предприятия – это, брат… -- он машет рукой. – Словом, полезло дерьмо!.. Изо всех дыр.

Он сидит в задумчивости, потом вздыхает и, как будто собравшись уже идти, вдруг поворачивается ко мне.

-- Слушай. Ну, откуда могли взяться все эти следы? Ты вспомни как следует. Может быть, к тебе кто-нибудь приходил. Какой-нибудь работник.

-- Нет, Виталий. В этот угол годами никто не заходит.

-- А пальцы? Может, это ошибка? Может, бывают какие-нибудь очень похожие?..

Я пожимаю плечами.

-- Чёрт его знает. Это с этими надо говорить. Кто снимал.
-- Да уж, с ними поговоришь! А ключ. А документы… -- он скорбно качает головой. – Надо же, как можно попасть. На ровном месте.


Солнце неожиданно вливается во все окна, и от этого сразу тенькает домофон. А может быть, всё наоборот. Мне некогда раздумывать.

Неодетый, бегом несусь по дорожке. Девушка стоит раскрасневшаяся, на плече у неё, на лямках, -- внушительных размеров папка.

-- Юленька! Мы вроде на сегодня не договаривались.

-- Просто я ехала мимо. Смотрю: время есть. Вот и подумала: а вдруг вы дома! Так и приберусь заодно.

Пока она снуёт по комнатам, хлопочу на кухне. К моменту окончания уборки у меня уже готово нечто среднее между завтраком, обедом и послеобеденным чаем.

-- Чисто у вас, -- она уже рассталась с фартуком и потирает только что вымытые руки.

-- Пачкать особенно некому.

(продолжение – по требованию)