Аппарель

Первые две недели открытия навигации Габриель Ильдефонсо Гутьеррес приходил на пристань спозаранку, задолго до того, как опускалась аппарель судна, привозившего продовольствие, ткани, ручной инструмент, скобяные изделия, цемент и прочее, в чём нуждались островитяне.

Но не это интересовало его. Всякий раз, стоя в полутьме поникшей магнолии, он всматривался в горстку пассажиров, сходивших на берег. Бриз, всё ещё дующий с суши, доносил аромат цветущей агавы, смешивался с запахом мазута и выброшенных на берег водорослей. Тёмно-синяя шёлковая рубашка приятно холодила спину.

Пристань освещалась только судовыми огнями. Габриель смотрел не на медленно бредущую группу людей, а чуть в сторону. Он делал так машинально, когда от недостатка света все краски стремились слиться в чёрный. Даже почти в полной темноте чёткость восприятия повышается.

Силуэты суетливых грузчиков то и дело перекрывали обзор, но Габриель успел оценить прибывших. Пара престарелых монашек, грузный, по всей видимости, торговый агент в шляпе с опущенными полями, колченогая женщина, в узкой талии перекошенная на правый бок, крепкий, со слегка сведёнными, как у боксёра, плечами мужчина и женщина с ребёнком на руках.

Гутьеррес проводил взглядом приезжих, пока они не скрылись за береговыми постройками. Он ещё постоял, размышляя о чём-то, что не давало покоя. Привычно дождался перекура грузчиков. А когда они взялись таскать на судно пеньку, пробковые маты, бочки с каучуком, подбадривая друг друга объёмными ругательствами, поспешил в свой бар.

Стойка располагалась таким образом, что из-за неё просматривались все и всё в просторном, но уютном зале. Бармен и официант без суеты занимались привычными делами, а Гутьеррес, будто в засаде, изучал посетителей. Колченогая, с одной лишь миской супа, сидела в углу, уткнувшись в окно. Скособоченная спина создавала впечатление, что правая рука женщины шарит под столом.

Агент, после второй порции двойного виски, слегка осоловело озирался, заметно скучая в ожидании блюд. Его заказ загрузил кухню по полной.

"Боксёр", дожидаясь стейк, баловал себя сырными кубиками в специях и ледяным пивом. Длинные рукава полностью скрывали предплечья. Это беспокоило Габриеля, так же как и монашки, которые, постояв у входа, вышли и не вернулись.

Габриель непроизвольно провёл по рукаву своей рубашки, под шёлком угадывались шрамы. «Скорее всего, — он думал, — "боксёр" по мою душу. Но и монашек нельзя скидывать со счетов. Хотя...» По условиям корпорации на острове не могут одновременно жить два списанных наёмника.

Игра не заканчивалась с отставкой. На выбор предоставлялось безбедное существование в различных разбросанных по миру локациях. На любой вкус и с учётом различных индивидуальных предпочтений. Габриель выбрал этот остров. Но, как и везде, он должен был освободить для себя место. Смерть престарелого Ильдефонсо Гутьерреса никого не удивила, тем более, что все хлопоты по организации похорон взял на себя, приехавший незадолго до этого сын — Габриель.

С того дня Габриель Ильдефонсо Гутьеррес жил ожиданием своей очереди. Только сезоны штормов позволяли расслабиться, чуть отдохнуть от навязчивых мыслей, ведь по установленному порядку у замещающего наёмника всегда имелось преимущество, он знал жертву, а "пенсионер" нет.

Первым поселился здесь Гутьеррес. Он сумел пережить троих "заместителей". Поскользнулся на Ильдефонсо. Почти буквально. Несчастный случай — упал со скалы. Тогда здесь, на острове, так и повелось: каждый последующий наследовал имя предыдущего.

"Боксёр" уплетал стейк, ловко орудуя ножом. «Это ни о чём не говорит, — успокаивал себя Габриель, — но...» Монашки тревожили больше. Остров давно избавился от религий и культов.

Толстяк-агент с наслаждением разминая челюсти, неосторожно пнул саквояж под столом. Что-то глухо звякнуло. Габриель внутренне напрягся, не подавая вида, но... Монашки. Где они? Что им вообще делать в таком месте?

Калека дохлебала суп, и, не дожидаясь официанта, подошла к стойке, расплатилась, не забыв о чаевых. Попыталась улыбнуться на благодарные слова бармена, но вышло скверно — рот, как и вся она, был перекошен. Габриель оценивающе посмотрел через плечо бармена, произнёс дежурную фразу, что всегда рад новым посетителям. А сам подумал, что и она вполне себе подходит на роль, но... Монашки! Всегда подозрительнее те, кто не в зоне видимости.

И тут вдруг Габриель похолодел. Он совсем недооценил женщину с ребёнком на руках. А ребёнок ли это? Где она сейчас?

Ночь прошла без сна. Утро Габриель встретил вместе с прибывшим судном. С теми же запахами, разносимыми бризом, с теми же звуками — то металлический скрежет аппарели, то всхлипывания воды… И с теми же мыслями.

Прибыло ещё меньше, чем накануне. Три человека, которые вернулись с большой земли. Их Габриель знал хорошо.

По пути к бару мысли о монашках не покидали. Небо стремительно озарялось карминовыми разводами. В посадках вдоль пыльной дороги наперебой щебетали птицы, будто вели яростные разборки, воздух постепенно накалялся, когда Габриель заметил женщину с ребёнком на руках. Рука невольно потянулась под рубашку, к поясу.

В такие моменты Габриель чувствовал себя счастливым. Всё наносное, липкое, вяжущее отходило на второй план, отлетало, пропадало. Оставались инстинкты в их идеальной простоте. Это те моменты, когда жизнь кристальна – здесь и сейчас. Без оглядок на прошлое и пустоты планов. Габриель был готов ко всему, но не к тому, что женщина с ребёнком на руках окажется игрой воображения. На встречу ковыляла калека.

Они поравнялись, приветственно кивнули друг другу и разошлись. Он усмехнулся навязчивому страху, у которого глаза действительно велики и даже не обернулся, как это делал всегда, когда расходился со встречными людьми. Не обернулся.

Последними из сознания Габриеля пропали: аромат цветущей агавы, смешанный с запахом мазута и выброшенных на берег водорослей и звук поднимающейся аппарели.

На острове никто не удивился появлению стройной сестры Габриеля. Микаэла Габриель Ильдефонсо Гутьеррес быстро освоилась с ведением дел в баре, и дни потекли обычным образом. От аппарели до аппарели.