02. Виталькины каникулы

До самого дома старухи шли молча. Виталька был под впечатлением недавних событий на площади, только теперь до него дошло, что он увидел настоящее колдовство. Косил глазами на старуху и не решался заговорить. Нет, он не боялся, каким-то внутренним чувством знал, что старуха ничего ему не сделает. И уже представлял себе, как она его научит колдовству, и он, может быть, даже станет колдуном. Старуха же, казалось, не замечала его, шла на пару шагов впереди и о чём-то думала.
Но как только дошли до её дома — остановилась.
— Спасибо, внучок. Только ты мне и помогаешь.
— Но вы же одна. А почему вам никто не помогает?
— Потому и не помогают. Я ведь ведьма. Слышал, как этот старый хрыч Михей меня обзывает? Весь хутор меня ведьмой считает.
— Так вы добрая ведьма. Расскажите про колдовство. Как вы это делаете?
— Не добрая я. А чего мне доброй быть? Хуторские наши сгубили моего Ванечку. Искать не хотели, а он ждал, он до сих пор ждёт. Не прощу им этого. А ты другой, ты добрый. А про колдовство говорить нечего. Нету никакого колдовства. Выдумки это.
И вдруг неожиданно для себя провела рукой по его плечу.
— Ты хороший, прям как мой Ваня.
— А я могу в волка превратиться, а? Бабушка? Дед Михей говорит, что вы можете, — настаивал на своём Виталька.
— Брешет твой Михей, — рассердилась старуха, — нашёл кого слушать. А волки они хорошие, добрые. Ванечка мой любит их. Иди уж, чего тебе со старухой водиться. Помог и ладно.
Старуха явно расстроилась.
— Хорошо, бабушка. Я потом ещё зайду, отвара вашего хочется. Он у вас вкусный.
— Ладно, иди уже. Будет тебе отвар… Особый он у меня, из трав целебных, — оттаяла старуха.
Сказала и посмотрела так, как на него только мама смотрит. Виталька засмущался, потоптался немного, ему стало неловко и тревожно, и он поторопился выйти из этого, нового для него состояния – собрался было уходить. Но вдруг какое-то тепло внутри расплылось по всему телу, и ему стало уютно и радостно. Он почувствовал, что эта незнакомая старушка становится для него таким же близким человеком, как и бабушка Катя. Очень захотелось с ней быть, разговаривать, помогать. Все это ввело его в радостно-нервное возбуждение, и ему захотелось поделиться с кем-нибудь этим чувством. Лёха. Вспомнил о нем.
— До свидания, бабушка, —торопливо попрощался, развернулся и побежал обратно на площадь.
Старуха провожала его взглядом и испытывала давно забытое чувство единения с этим мальчиком, так похожим на её Ваню. Виталька уже скрылся за поворотом, а она всё смотрела и смотрела вслед, и казалось ей, что это её Ваня побежал встречать с работы отца, её любимого Гришу. Стало хорошо на душе, отошла злость на хуторян, и впервые за многие годы на её лице появилась улыбка. Но за миг стряхнула с себя это чувство, и лицо её опять стало прежним, жестким.

Лёха выслушал Витальку и авторитетно заявил:
— Ведьма, она и есть ведьма. Привораживает тебя, и не заметишь, как утащит за собой в своё зеркало поганое.
— Не, Лёха, она добрая, просто у неё сын пропал, вот она и переживает.
— Да когда это было, уж сто лет прошло. Знаю я эту историю. Говорят в болотах сгинул, там много народа пропало.
Тебе оно зачем?
— Не знаю. Мне её жалко. Да и колдовство интересно, как она в волчицу превращается.
— Враки всё это. Дед Михей брешет. Мамка говорит, что белочка у него, чего хочешь увидит, с перепою. Плюнь ты на эту ведьму. Может купаться пойдём?
Виталька согласился, и до вечера они купались в озере.

На следующий день Виталька проснулся с приподнятым настроением. Вчерашние события многое прояснили в отношениях старухи и хуторян. Но главное — старуха действительно ведьма. И ещё, возможно, умеет превращаться в волчицу. И это было самым важным открытием.

А неожиданно её тёплое отношение вызывало чувство собственной важности, ведь только к нему она была доброй. В этом он видел свою исключительность, и, возможно, только он сможет изменить отношения между старухой и сельчанами. Надо заметить, что взрослые для него всегда были авторитетами. Особенно бабушка Катя. А в этом случае впервые он увидел, что понимает и может решить то, чего не могут старшие.

Оказывается, они тоже нуждаются в помощи и могут совершать ошибки. Ведь очевидно, что старуха напрасно обвиняла жителей хутора и с этой ошибкой жила много лет. Никто из сельчан почему-то не пытался переубедить её. Только он знает, как повлиять на старуху. А ещё его привлекало колдовство, которым она, наверняка, умела пользоваться. Превращение в волка — настоящая магия, и это умение может дать ему настоящее могущество. И тогда пусть трепещет рыжий Колян с его мерзким дружком Филей! Последнее время они не давали ему прохода в школе. А вот если он станет магом и превратится в страшного зверя, вот тогда он им покажет.

С этими мыслями он быстро позавтракал и направился к дому старухи. Улочка встретила его мелким, почти незаметным моросящим дождём. Хутор как будто вымер. Нигде ни души. Небо затянули тяжёлые свинцовые тучи. Своей мрачностью они, казалось, наполняли воздух непонятной тревогой. Это чувствовалось в посеревших деревьях, поникшем кустарнике, почерневшем заборе. Приподнятое настроение Витальки постепенно улетучилось, и им овладело беспокойство: "С чего бы это, ведь она мой друг, и бояться нечего". Но чем ближе подходил, тем меньше была его уверенность.

Бодрый шаг сменился на медленный, нерешительный. А у двора старухи Виталька и вовсе остановился.

"Может, ну его, чего-то страшновато сегодня. А вдруг она волком по дому бродит?"

Раздумывал, стоял у калитки и не решался. И уж решил было вернуться, но в этот момент между штакетин забора засветились чьи-то глаза. Не человеческие!

Вот теперь стало по-настоящему страшно. Ноги ослабли, подогнулись в коленках, тело не слушалось. Нужно бежать – понимал он и не мог. Страх быстро наполнял его. Вокруг никого, только сосны мрачными мокрыми стражами строго смотрели поверх мокрой крыши старухиного дома. И эта пугающая тень за забором…

"Может, волчица?" — Но присмотревшись, заметил, что глаза у зверя добрые. Страх отступил, Виталька подошёл ближе, присел. Между штакетин к нему потянулась морда Шарика.

— Ну, ты и паразит! Напугал как. Чего хвостом виляешь? Оправдываешься?

Виталька сунул под морду псу свой совсем не грозный кулак.

— Вот это видел? Ишь, чего вздумал. Меня пугать.

Шарик, похоже, не испугался и даже облизал совсем не страшный маленький кулачок. Не чуял он в нем врага и продолжал радоваться — подпрыгивал, энергично вилял хвостом и радостно скулил.

— Ну что, Шарик, бабуля-то дома, нет? — спросил осмелевший Виталька.

В ответ Шарик с готовностью побежал к калитке, толкнул её лапой, просунул в щель мохнатую голову и радостно залаял.

"Приглашает, помнит меня“, — страх развеялся и Виталька прошёл во двор. Старухи нигде не было.

"Наверное в доме", — и направился к сеням. Замка на двери не было. "Дома бабуля," — решил Виталька и постучал в дверь. Прислушался. Тихо. Постучал ещё раз, но уже громче. Опять тишина. "Может, спит бабуля?" — почесал в раздумьях затылок, — ладно, в окошко гляну". Но и в окно ничего не увидел, только печь да край полатей.

"Может, в лес пошла", — всё ещё не знал, что делать: то ли подождать старуху, то ли зайти в другой раз. К этому времени дождь усилился и нужно было на что-то решаться.

"Пока добегу до дома, — точно вымокну. А стоять под дождём, — с крыши за шиворот накапает", — размышлял Виталька, и решил, что подождёт в доме, не мокнуть же. А дело у него важное, разговор. И решительно направился к двери. В сенях ещё раз, на всякий случай, окликнул старуху и открыл дверь в жилую часть дома. В комнате царил полумрак. Опять засомневался: "Неудобно как-то без приглашения в дом. Но ведь дождь. Так и скажу бабуле". С любопытством осмотрел комнату. Взгляд зацепил зеркало. "И чего Леха говорил, что оно колдовское? Обычное, старое," — и начал внимательно его рассматривать, но ничего необычного не заметил, — "Трепло этот Леха."

Возле печки заметил старенькую, почерневшую от времени табуретку. Уселся, облокотился спиной о край печки, и скучая, уставился на своё отражение. Время как будто остановилось. За окном монотонно шумел дождь. И он то дремал, то просыпался. В какой-то момент очнулся от неясной тревоги. Сердце стучало громко и часто. Что-то изменилось. Пока не понимал, что. С зеркалом происходило нечто странное. Поверхность стала подвижной и похожей на воду, обрела объем. Мелкая, еле заметная рябь искажала отражение.

Появилось ощущение, что там, внутри зеркала, есть кто-то наблюдающий за ним. Это он чувствовал, но ничего кроме своего дрожащего отражения не видел и не мог отвести от него взгляд. Какая-то неведомая сила капканом удерживала его внимание. Вскоре начал терять ощущение себя, сознание затуманилось и уже не понимал, что с ним, где он и кто он.

Полёт. Какое же это счастье лететь высоко в небе! Восходящий поток тёплого воздуха упруго ударяет в крылья и легко поднимает все выше и выше, в бездонную голубизну неба. Далеко внизу лес, верхушками деревьев колышется, подчиняясь воли ветра. Чувства восторга и необычайной свободы переполняют его. Как только поднялся высоко к облакам, а лес внизу превратился в мутно-зелёное пятно — сложил крылья и камнем упал вниз. Падение пьянило, плотный воздух с силой пробивался под перья и приятно охлаждал разгорячённое полётом тело.

Земля неслась навстречу с безумной скоростью, но он знал, что сможет опять овладеть ветром, и у самой кромки деревьев резко расправил крылья — и вот, он уже неспешно парит над лесом. Он всегда был птицей. Он был счастлив.

Внезапно солнце заслонила огромная чёрная туча, и через мгновение на него обрушился мощный поток ледяной воды. Он пытался вырваться из этого потока и спрятаться в кроне деревьев, но ливень был настолько плотным, что он потерял ориентацию и не понимал, где небо, где земля. Вода заливала глаза, попадала в рот.

Виталька закашлялся и очнулся в старухином доме. Он по-прежнему сидел на табуретке, а на голову лился поток холодной воды.
— Ну что, паршивец, налетался? — приговаривала старуха.
И, заметив, что Виталька очнулся, поставила ведро на пол. Кинула ему какую-то тряпку.
— Вытирайся, а то заболеешь. Возись потом с тобой.
А он всё никак не мог понять где он, ведь мгновенье назад он летал над лесом, и его крылья сверкали под ярким солнцем. А сейчас сидел в лачуге старой колдуньи на почерневшем табурете, мокрый насквозь: то ли от ливня, накрывшего его над лесом, то ли от старухиного душа. Было холодно, и он не понимал, что с ним было — то ли сон, то ли явь. Однако воспоминание о полёте было настолько ярким и реалистичным, что он верил — полёты были реальностью. Но как он стал птицей? Зеркало! Вот ответ. Оно утащило его и превратило в птицу. Перевёл взгляд на зеркало и увиденное повергло его в ужас. В нем не было отражения, только чёрный провал, и этот провал пребывал в постоянном движении, спиралью закручиваясь, магнитом притягивал к себе. Старуха заметила его взгляд, достала откуда-то тёмное покрывало и накинула на зеркало. Виталька начал понимать, что зеркало живое и оно тянет его в себя. Он опять станет птицей! Как же ему этого хотелось!
— Не смотри в него, — недовольно проворчала старуха и увлекла Витальку из дома.
Как только вышли во двор, он освободился от влияния зеркала. Свежий воздух прояснил немного в голове, и Виталька решил, что это сон, а старуха рассердилась оттого, что без спросу в её доме сидел.
— Я спал, бабушка?
— Спал, конечно. Вот и наснилось всякого, — казалось, старуха начала успокаиваться.
— А водой вы меня зачем?
— Так я думала, вор залез, и ухватила ведро. Одна я живу, потому и напугалась. А в темноте вижу плохо, вот и привиделось. Ты уж прости, внучок. И без меня в дом больше не ходи. Нету никого — так жди или уходи. А по чужому дому нечего шарить. И обиды на меня не держи. В воде ничего плохого нет, она спасает нас от нечисти разной, помни это. А сон у тебя плохой был. Вот и помогла водичка-то.
— Почему плохой? Я птицей был, в небо летал. Это так здорово! А вам-то откуда знать, чего мне снилось? А может, не сон это, и зеркало меня в птицу превратило?
— Глупый ты, во что хочешь — в то и верь. А ко мне больше не ходи, — взгляд старухи вдруг стал мрачным, в голосе послышалась злость.
— Ишь чего, понравилось ему. Вороной облезлой полетал и радуется. Да не окати я тебя водой, так и летал бы невесть сколько, пока не околел где или зверь не поймал. Всё, хватит болтать. Чтобы я тебя здесь больше не видела! — взяла его за плечи, развернула и больно толкнула в спину. Виталька от сильного толчка пробежал до самой калитки и, не оглядываясь, побрел домой. И только сейчас, у самого дома, вспомнил, что так и не поговорил со старухой о её обиде на хуторян. Да и сам на неё обиделся.
" Вот и делай добро после этого."— размышлял сердито, — подумаешь, посидел в доме немного, а она водой обливаться. Врёт, что не узнала, специально водой окатила.
Зашёл в дом и по-быстрому прошмыгнул в свою комнату переодеться. Бабушка об ужине чего-то сказала, но он не слушал. "Вот же, вредина старая, водой меня! Не пойду больше к ней.“

Сменяя друг друга, шли летние дни. Виталька старуху больше не видел. Хутор жил своей неторопливой жизнью.
Жара усилилась, и все дни они с Лёхой проводили на озере. Вода тёплая, приятная, хоть часами бултыхайся.
А вечерами бабушка рассказывала ему истории про местных партизан. Оказывается, во время войны в дальнем Черном лесу был партизанский отряд. Там шли тяжёлые бои. И Виталька, позабыв о старухе и колдовстве, увлёкся этими рассказами.
— Бабушка, а землянки там ещё есть?
— Да какой там! Времени сколько прошло. После войны мы, детвора, там были, взорвали немцы землянки. Только ямы остались. Васька Коржов там автомат выкопал, так отец узнал, выпорол его и в милицию автомат тот снёс.
— Во, дела-а. Так может, там ещё чего осталось?
— Нету ничего. Сто раз там перекопано. Змеи разве что прячутся.
Виталька соглашался с бабушкой, а у самого уже начал созревать план.

На следующий день, как обычно, Лёха ждал его на площади.

— Привет, куда пойдём? — встретил он Витальку.
— Привет! Есть у меня идея. Тут бабка про Чёрный лес рассказывала, партизаны там были при немцах. Посмотреть бы. Как ты?
— Слыхал я. Ничего там нету. Ямы от землянок, да окопы, и все землёй засыпано.
— А мы лопату возьмём и покопаем. Вот зуб даю, автомат найдём или те-тешник, — уговаривал Виталька.

Леха немного подумал, почесал затылок и согласился:
— Ну, ладно, лопату я возьму, и ещё спицу с велика надо взять.
— Спицу-то зачем? — удивился Виталька.
— Так щупать будем, вот.
—Ух ты! Так мы точно нароем шмайсер.
Время уже за полдень, и надо было торопиться, до Чёрного леса путь не близкий, не менее часа ходу. И друзья сговорились встретиться через час на опушке, за домом старухи.

Лес оглушил их громким птичьим базаром. Приятная прохлада сменила полуденную жару, и солнце ласкало мягкими бликами стволы деревьев. Виталька уже предвкушал, как будет рассказывать в школе про этот поход. За шумными разговорами они не заметили, как дошли к Чёрному лесу. От него тянуло сыростью и мрачной неприветливостью, и Виталька сразу понял, почему его прозвали Чёрным. Деревья стояли сплошной темной стеной, и если обычный хуторской лес был в основном сосновым с редкими берёзовыми рощами и весь пронизывался солнечным светом, то Чёрный был лиственным и настолько густым, что Витальке сразу перехотелось заходить в него. Но Лёшка уверенно потащил его по едва заметной тропинке.
Стало темно, солнечные лучи с трудом проникали сквозь густую крону. Между старыми деревьями рос густой молодняк, делая лес практически непроходимым. Ребята поутихли, разговаривать не хотелось, что-то тревожное чувствовалось вокруг, как будто из глубин чащи за ними наблюдали. Виталька давно уже пожалел о своём желании заняться раскопками, но признаваться в своём страхе не хотел и нарочито громким и уверенным голосом спросил у друга:
― Ну, и где тут жили партизаны?
― Да где-то рядом, ― почему-то тихим голосом, оглядываясь, ответил Лёха.
― И где рядом? ― продолжал храбриться Виталька. ― Может ты и не был там?
― Сам ты не был! Мы с братом тут грибы брали прошлым летом, заросло тут всё. Не дрейфь, я в лесу как у себя дома, ― все так же негромко продолжал друг. Дальше шли молча.

Что-то разбудило молодого волка, он приподнял голову и прислушался. Тихонько зарычал, и вот уже вся стая, потревоженная им, вскочила на ноги и навострила уши. Совсем рядом были люди. Обычно при их приближении стая сразу уходила в глубь леса, но в этот раз опасности они не учуяли. Слышны были детские голоса, и по своему опыту волки знали, что дети не опасны. Вожака не было, и любопытство молодых самцов пересилило осторожность — и они, медленно ступая по сухому валежнику, направились в сторону голосов. Остальная стая оставалась на месте и недовольно, еле слышно рычала им в след.

Впереди показалась небольшая поляна, наполненная ярким солнечным светом, Виталька облегчённо вздохнул — идти в густых зарослях, от которых тянуло холодом и неведомой опасностью, было неприятно. На открывшемся пространстве около двух десятков метров в диаметре росло несколько древних дубов, и своей густой плотной кроной они прятали поляну от неба, а солнечные лучи тысячами тонких ручейков изливались сквозь листву и создавали причудливый подвижный орнамент. Контраст с темной тропинкой оказался настолько разительным, что приятели на миг застыли — открывшийся вид зачаровывал, от него веяло сказкой.
― И где же землянки? ― опомнившись, деловито спросил Виталька.
― Да вот же, она перед тобой, ― Лёшка указал на небольшую, не более полуметра глубины, покрытую мхом яму.
― Э-эта?
― Эта и есть, а вон за тем дубом ещё одна, поглубже будет, там начнём копать, ― уверенно продолжал командовать Лёшка. Его страх прошёл, и он старался восстановить свой авторитет. Друзья увлечённо начали раскопки. Время летело быстро, и они не заметили, как солнце зашло за лес, сумерки опустились, и только в небе сквозь листву отблески оранжевого света играли остатками уходящего дня.
― Лёха, а ведь темно уже, ― первым опомнился Виталька.
― Фига себе, и правда, ― как-то растерянно пробормотал Лёха. ― Давай, домой побыстрее, скоро совсем темно будет, а у нас даже фонарика нет.

И, подхватив лопату, друзья быстро направились в сторону хутора. Тропинка встретила тёмным тоннелем, и им сразу стало не по себе. Прижавшись друг к другу и всматриваясь в темноту лесной чащи, они медленно, почти наощупь, стараясь не наступать на сухие ветки, шли по тропинке. Темнота пугала. Молчали. В какой-то момент Виталька заметил впереди по тропинке горящие огоньки, их было много. От испуга он сильно сжал руку Лёхи и, заикаясь спросил:
― Что эт-то там?
― Тихо, волки это. Давай медленно обратно на поляну, ― прошептал Лёха.

― Так у вас и волки есть?

― Есть немного, но они когда светло от людей убегают, а сейчас темно, их время. Да, попали мы с тобой, ― тихонько говорил Леха, увлекая за собой друга назад, к партизанской поляне.

Теперь Виталька рассмотрел, что огоньки горели тремя парами. Они не приближались и не исчезали. Друзья медленно пятились к поляне, в какой-то момент не выдержали и, бросив лопату, побежали. Вот и поляна, стало немного светлее, но вечер брал своё, темнота накрывала лес. Сели под дубом и тревожно посматривали в сторону тёмного провала тропинки.

Молодые волки с любопытством наблюдали за людьми. Голодными они не были — в лесу полно дичи, и стая была одна на десятки километров вокруг. Но как только учуяли страх, проснулся инстинкт хищника, и волки начали приближаться. Вышли на поляну. Волна страха шла от подножья дуба. Звери зарычали, пробуждая в себе ярость, необходимую для атаки.

Испуганные пацаны увидели, как из тёмного провала тропинки выходят мрачные тени с горящими глазами. В сумеречном свете вечера они казались огромными и скорее напоминали неведомых чудовищ. Они приближались. Лёха вскочил первым и с криком: "Виталя, за мной!" бросился бежать прямиком в заросли — к тропинке путь был отрезан. Виталька, не раздумывая, побежал следом.

Но как только влетел в заросли, сразу потерял Лёшку. Где-то впереди слышен треск ломающихся сухих веток, и он старался идти в этом же направлении, но звуки удалялись, а потом и вовсе исчезли. Глаза привыкли к темноте, и он стал различать неясные очертания деревьев, кустарников. Было очень страшно, ещё страшнее было кричать — где-то рядом волки. Виталька оглянулся, вдалеке, метров за тридцать, заметил огоньки глаз преследовавшей стаи. Нельзя останавливаться, решил он и ускорился, как мог. Быстро идти мешали ветки молодняка, приходилось руки держать вытянутыми перед собой, беречь глаза. Сзади послышался вой. Витальку охватил панический ужас и он побежал: не разбирая дороги, цеплялся за ветки, падал, ушиб колено, ободрал локоть. Но не останавливался.

Волки были молодыми, неопытными и, скорее, играли в охоту. Их жертва излучала страх, и главное – она убегала и этим пробуждала у них отничий инстинкт. По нашим, человеческим меркам, волки развлекались. И если бы жертва не боялась, они наверняка потеряли бы к ней интерес и ушли к стае. Но жертва излучала все больше и больше страха, убегала, и волки увлечённо её преследовали.

Виталька переживал животный ужас, он потерял Лёшку и не знал, в какую сторону бежать, да и непросто было ориентироваться в вечернем лесу. Он мчался, не выбирая направления. Иногда оглядывался и видел, что волки не отстают — это придавало сил. Темнота окончательно накрыла лес, и только полная луна тусклым светом позволяла ему как-то ориентироваться среди деревьев. Чёрный лес остался позади, и стало немного светлее. Виталька бежал среди сосен. В какой-то момент заметил, что волки отстали. Остановился. Сердце отчаянно колотилось где-то в груди. Усталость отдавалась в дрожащих коленях, дыхание сбилось, и он, опираясь руками о ствол сосны, глубоко и часто дышал.

Лёшка наконец выбрался на опушку. До хутора оставалось, если напрямик, через прилесок, не более сотни метров. Взошла полная луна, и стало светло. Страх сразу прошёл, и только теперь он вспомнил про друга. Оглянулся ― никого. "Ну где же он?" Сложил рупором ладони и прокричал: "Виталя-ля-ля!!!". Лес отозвался удаляющимся эхом. И опять тишина. Лёха подумал о волках, и от отчаяния слезы выступили на глазах: "Может, они его догнали и сейчас рвут на части, а я тут стою, прохлаждаюсь," ― и даже застонал от отчаяния. Нужно срочно сообщить бате, он знает, что делать, и помчался к хутору.

И уже через час хутор гудел, как разворошенный улей, а приехавший из соседнего села участковый с местными охотниками отдавал распоряжения по организации поиска. Отпаивали валерьянкой Виталькину бабушку. Что-то доказывал дед Михей про оборотня, но его никто не слушал.
Спасательный отряд вышел, освещённый фонариками охотников, и издалека напоминал светящуюся гусеницу. Извиваясь, она вытянулась и быстро скользила к Чёрному лесу.